– Мирон! Я… Здравствуй! Ты проходи, садись…
Ох, он совсем позабыл, что она накричала на него после исчезновения Вакулина. И тут же уехала в больничку. Бедная! Слишком много потрясений для одной немолодой тетки.
– Мирон, ты извини меня…
– Надежда Михайловна! – Он выставил перед собой ладони и улыбнулся. – Клянусь вам, и говорить не о чем. Вы во всем были правы.
– Нет, вовсе нет…
– Были! И Вакулин до сих пор в бегах. И картины пропали. Считайте, все из-за меня…
Он улыбался, но внимательно наблюдал за ней.
– Ах, Мирон, ну при чем здесь ты! Это необъяснимое происшествие… Надеюсь, следствие разберется… Какой-то залетный гастролер…
С каждым новым утверждением из голоса Марковой испарялась убежденность. Акимов сел, покивал, будто соглашаясь. Спросил:
– Надежда Михайловна, Бурмистров ссорился с кем-то из ваших?
– Ты имеешь в виду тех, кто здесь работает?
– Да.
Она поджала губы.
– Во-первых, это упрек в непрофессионализме. Никто из сотрудников музея не опустился бы до склоки с художником. Во-вторых, мне не совсем понятен твой интерес. Со мной уже провели столько бесед, что, видит бог, снова обсуждать эту тему… Мне хотелось бы этого избежать.
– То есть ссорился?
– Мирон!
– Бурмистров – неприятный человек, – гнул свое Акимов. – Он наверняка успел кого-то обидеть и сам того не заметил.
– К чему ты клонишь? – сухо спросила Маркова.
– Позвольте мне осмотреть хранилище, – попросил он. – Я знаю, что это уже делали, но вдруг мне удастся…
Маркова в гневе привстала. Подплечники приподнялись. Выглядело это так, будто она готовится расправить крылья и отхлестать Акимова по физиономии.
– Прости, но это уже дерзость! Ты собираешься делать обыск в моем музее?
– Надежда Михайловна, я ни в коем случае…
– Мало нам нервотрепки всю эту неделю, еще и господин Акимов решил добавить свою лепту?
Услышав про господина Акимова, Мирон понял, что пора сматываться.
– Я понял, понял! Вы правы!
– Вламывается без звонка, требует бог знает чего… Все как будто с ума посходили! Что за самодеятельность!
Последние слова она выкрикивала уже в спину удирающему Акимову. Он выскочил за дверь, успев сказать напоследок что-то вроде «миль пардон, мадам!», – и увидел, как за угол скользнул человек.
Мирон готов был поклясться, что эту спину он уже сегодня видел.
– Эй! – окрикнул он, забыв про бушующую Маркову.
Акимов побежал следом, но коридор был пуст. Он перевесился через перила, изучил лестницу. Группа посетителей толпилась на первом этаже. Но человека, который убегал от него, среди них не было.
Глава 9
Когда Ренату Юханцеву спрашивали, как давно она начала рисовать, Рената отвечала: «До сорока лет я даже не знала, что такое мастихин».
Рената часто врала. Кое-кто даже называл ее патологической лгуньей.
Но в этом она говорила правду.
– Бегу-бегу, а счастья нет, Лизок, – сказала она однажды подруге. – Дожила до седин и поняла, что деньги его не приносят, вот в чем беда.
Она тяжело вздохнула и положила в рот ломтик осетрины. Они сидели в ресторане, где Рената любила обедать два-три раза в неделю. Сияли люстры, в глубине зала играл живой оркестр.
– Мне как будто чего-то недодали, понимаешь? Как будто что-то проходит мимо. У других есть – а у меня нету. Но что это такое – бог знает…
Она поймала официанта и попросила принести то же, что соседнему столику.
– Через это проходят все одаренные натуры, – заверила подруга. – Нам больше дано, но с нас больше и спросится. Знаешь, что тебе нужно попробовать? Упражнения на мелкую моторику. Мне рассказал мой психоаналитик, что нам нужно заземляться, а для этого мы должны что-то делать руками.
– Посуду мыть, что ли?
– Нет. Красивое.
– У меня посуда красивая, – задумчиво сказала Рената. – Особенно когда чистая.
Однако эти слова ей запомнились. Что бы она могла делать руками?
Говоря об одаренных натурах, подруга не лукавила. Ренату хорошо знали в телевизионном мире. Она была главным продюсером ток-шоу, которое шло в прайм-тайм на канале, включенном на всех телевизорах страны; это автоматически влекло за собой то льстивое уважение окружающих, которое достается человеку, способному уничтожить их карьеру или вознести из безвестности. Рената была на короткой ноге с самыми известными и влиятельными персонами. Она появлялась на всех церемониях, была вхожа в знаменитые семьи и знала бессчетное число самых разных людей, которые могли бы оказаться ей полезными в самых разных обстоятельствах.
Она умела находить новые, незатасканные лица и темы. Умела выбрать героя для передачи – и показать его так выпукло и значительно, что он сам начинал верить в свою важность для общества. Другими словами, в своей области Рената Юханцева действительно была одарена.
Но этого ей было недостаточно.
«Руками, руками…»
Вышивка? Банально, и глаза портятся. Музыкальные инструменты? Ей медведь на ухо наступил. И вообще Рената музыку не любила и не понимала. Однажды вылез в памяти привязчивый мотивчик и не давал покоя… «Ла-ла́-ла! Ла-ла́-ла! Лала́ла-ла́ла-ла́ла!» Она мучилась: Моцарт? Вивальди? Позабытая оперетта? И только спустя неделю осенило: «Ах да, это же «Малинки, малинки, сплошные вечеринки!..»
Нет, музыка не годилась.
Рената прошерстила объявления в Сети и нашла художника, рекламировавшего свою школу пейзажа. Цена заставила ее уважительно поднять брови. «Дешевое хорошим не бывает». На мастер-классе она неожиданно пришла в восторг. Из лужицы голубой краски, из небрежных мазков возникло озеро, камыши, стая уток на воде…
Переживания, подобных которым она не испытывал прежде, поглотили ее целиком. Как любой неофит, некоторое время Рената не могла говорить ни о чем другом. Окончив школу пейзажа, она пошла учиться анималистике. После анималистики настал черед натюрморта. Она копировала работы своих учителей, затем стала писать по фотографиям. Работа на пленэре ее не вдохновляла. Мошки, зеваки… И с озера, как правило, дует.
Ей хватило самокритичности понять, что таланта у нее нет. Но ей так нравился процесс!.. Писать для себя? В жизни Ренаты события, лишенные зрительного зала, не имели смысла. Актер должен сыграть роль. Публика должна оценить его талант. Узкий круг понимающих должен отметить великолепную работу продюсера.
Только так – и никак иначе.
«Придется пленить общество чем-нибудь другим».
И здесь ей на помощь пришел ее огромный опыт. Рената умела сделать так, чтобы зритель смотрел передачу, боясь выйти в туалет, чтоб не пропустить важную деталь интриги. Из говорящих голов она выстраивала захватывающий сюжет – куда там детективу или триллеру! Ей было точно известно, чего хочет публика: хорошую историю.
Можно ли написать картину с хорошей историей?
Рената вела страницу в социальных сетях, была подписана на известных блогеров. Она заметила, что есть темы, вызывающие неизменное оживление читателей.
Например, коты.
Всеобщее помешательство на котиках озадачивало, однако вполне укладывалось в ее теорию: существуют некоторые объекты, по необъяснимым причинам привлекающие к себе повышенное внимание. Отчего роза нравится больше, чем незабудка? Отчего книга про кота будет пользоваться большим успехом, чем книга про собаку, если предположить, что они написаны одинаково увлекательно?
«А еще совы. Почему все так любят сов?»
Рената заперлась в своем доме и за две недели создала серию картин. Но писала она совсем не то, чему ее учили.
Комната с готическим окном. Высокий стул. На стуле сидит бледная девушка, ее рыжие волосы уложены в сложную прическу. Косы и локоны выписаны тщательно, как на «Портрете молодой женщины» Боттичелли.
Псевдосредневековое платье героини – травяного оттенка. На коленях у нее лежит рыжий кот. Повсюду на стенах – часы. Из часов выглядывают кукушки, ящерки, змейки… Зритель любит часы, это такой же магический предмет, как ключи.
Вокруг второй рыжей девушки, которую написала Рената, были развешаны как раз ключи – прямо в воздухе.
У третьей в волосы, высоко поднятые над головой, была вплетена птичья клетка. В клетке сидела сова, широко расправив крылья.
Рената чувствовала, что наконец-то создает нечто новое. Запоминающееся. То, что с первого взгляда выделяется из ряда пейзажей-букетов-натюрмортов.
В следующей работе девочка-героиня устроилась на песочных часах и играла с ящерицей. За ящерицей стелился мелкий рыжий огонь. Огонь полыхал и в часах, переливаясь из верхней части в нижнюю. Эту картину на вернисаже купили одной из первых.
Конечно, выставки никогда бы не случилось. Как бы ни были удачно придуманы ее картины, рядом с профессиональными художниками они выглядели тем, чем и являлись – дилетантством, игрой в живопись.
Однако свою роль сыграли обстоятельства, имеющие мало отношения к профессионализму и одаренности.
И здесь самое время сказать, что муж Ренаты занимал должность помощника депутата.
Поэтому карьера Ренаты Юханцевой как живописца началась со скромным достоинством: с выставки в Государственной думе.
После такого начала последующий успех был только вопросом времени.
В Союз художников ее все-таки не приняли. Этот бастион не пал перед связями, точным расчетом и носорожьей напористостью. Рената не слишком огорчилась. «Имперский союз» звучит даже внушительнее, а для неспециалиста разницы никакой.
Она получила то, что хотела: любовь поклонников. Ее картины на выставках раскупались так же быстро, как пионы Майи Куприяновой. Там было все, что хотел видеть зритель: плывущие в воздухе ключи, морды драконов, заглядывающих в окна, яркие перья, замочные скважины, распахнутые книги, часы… Непременно – рыжеволосые девушки в длинных платьях. Клетки с птицами. Играющие лисы.
С технической точки зрения ее живопись была откровенно плоха. Однако в ней был сюжет, была история. Покупатель, очарованный котами, совами, стрельчатыми окнами и витражами, не замечал за фабулой слабости исполнения. Несмотря на технические промахи, это была обаятельная живопись, и она палила из всех стволов по болевым точкам