– Бериллы дешевле?
Анатолий усмехнулся его наивности.
– Как увидите в ювелирных копеечное серебро со светленькими голубовато-зелеными камушками, которые вам будут втюхивать за изумруды, можете быть уверены: это он и есть. Зеленый берилл. С ним вот какая беда: для изумруда он недостаточно зеленый, а для аквамарина недостаточно голубой. Стоит сущие гроши. Бывает, попадается красивый прозрачный берилл и даже почти изумрудного оттенка. Именно такой Тарасевич и использовал для моего заказа. В общем, все колье стоило раз в десять дешевле, чем я за него заплатил.
– Что вы сделали, когда узнали об этом?
– Явился к Тарасевичу. Выложил ему колье и заключение эксперта. Его реакция убедила меня, что это не было случайностью.
– А как он отреагировал?
Анатолий покусал губу.
– Он не успел собраться, когда увидел меня, и у него в глазах что-то мелькнуло… Наверное, понимание, что я пришел его разоблачить. Потом он пришел в себя, но первые две-три секунды мне показали, что я был прав. Он сделал вид, что изумился, попросил у меня разрешения показать колье другому геммологу. Спустя неделю рассказал мне трогательную сказку о том, как его обманул поставщик изумрудов.
– Вы уверены, что это не было правдой? – спросил Макар.
– Ха! Чтобы Тарасевича нагрели на камнях, на которых он специализировался? – Ефременко с силой покачал головой, словно разминал шею. – Он же сам с ними работал. Видел, что они без включений. Еще бы – голимая синтетика! Нет, он все знал с самого начала и подсунул мне подделку. Мне! – В голосе его звучала нескрываемая горечь.
Макару это было знакомо. Обманутый тем, к кому хорошо относишься, чувствуешь себя неловко. Казалось бы, стыдно должно быть обманщику, но отчего-то такого почти никогда не происходит. Обманщики хлопают жертву по плечу, предлагают вместе выпить пива, улыбаются и рассказывают анекдоты, пока жертва внутренне корчится, словно совершила какой-то грех. Он видел такое не раз.
Ефременко доверял своему ювелиру. Ювелир обманул его. И кто после этого испытывал зверский стыд?
– Вы рассказали жене? – спросил Макар. (А разъяренная супруга, допустим, встретила Тарасевича в подворотне…)
– Дурак я, что ли? – усмехнулся Ефременко. – Она меня уважает…
«А я опростоволосился. Доверился лжецу» – вот что осталось несказанным.
– А что с колье?
– Тарасевич мне его переделал. Я отнес к эксперту, тот подтвердил, что все нормально, хорошие колумбийские изумруды. С тех пор к нему не обращался.
– А остальные украшения вы проверяли?
– Все до единого. С ними все в порядке. Я так и не понял, зачем Тарасевич такое со мной провернул. Вроде как постоянный клиент, какое-никакое уважение между нами наблюдалось… Ну, или мне казалось. Я все эту ситуацию отпустить не мог, крутил со всех сторон. Думал: может, ему срочно деньги понадобились, не знал, где взять? Выкрутился за мой счет? Но потом все это у меня улеглось. Теперь я вот что думаю: мне просто долго везло. Он примерялся ко мне, дожидался, пока я созрею, приручил, как кутенка, пока я у него с руки не начал есть. А тогда уже выступил масштабно. Ну, не рассчитал малость. Поэтому, когда вы сказали, что он погиб, я сразу подумал, что он затеял еще какое-то надувательство, только с клиентом ему повезло меньше, чем со мной.
Макар задал еще несколько вопросов. Но Ефременко никогда не слышал от ювелира ни об Имперском союзе, ни о художниках, фамилии которых назвал Илюшин.
– А как его убили? – встрепенулся он, когда они уже вышли из машины.
– Ударили ножом, – сказал Макар.
– Я думал, избили до смерти… Ножом – это хорошо…
– Что хорошего? – озадачился Макар.
– Как что? Быстро.
Из ближнего подъезда вышла женщина – широкая, коренастая, неспешно несущая себя, точно корабль. Волосы с незакрашенной сединой лежали свободными волнами.
– Толик, тебя не обижают? – спросила она, подойдя и подозрительно взглянув на Макара.
– Ни в коем случае, – вполне серьезно ответил Толик.
Она положила руку мужу на плечо, и он увидел, какая они прекрасная пара: нескладный лысеющий Ефременко и эта крепкая немолодая женщина, оберегающая своего мужа от посторонних. В ушах среди седых прядей мигнули яркой зеленью два изумруда.
Телефон Фаины Клюшниковой не отвечал. Бабкин звонил все утро и под конец стал ощущать себя назойливым спамером. В Доме творчества, где Клюшникова числилась преподавателем у двух групп, он выяснил, что Фаина работает сегодня с двенадцати до пяти.
Родственников у Клюшниковой не было. За ней не числилось также ни приводов, ни судимостей. Последние двенадцать лет она работала на одном месте, до этого вела школьный кружок рисования. Изредка иллюстрировала книги, пару раз в год соглашалась продать картины. Проживала по одному адресу последние тридцать пять лет.
«Женщина устойчивых привычек», – одобрительно подумал Сергей.
Он подхватил напарника возле станции метро. В пути Макар рассказал о том, что узнал от своего последнего собеседника.
– Эту информацию, безусловно, нужно перепроверить, – закончил он. – Но если она правдива, Тарасевич – мошенник. Сколько других клиентов не заподозрили подмены?
– Или случай Ефременко был единственным, – возразил Сергей.
– Может быть, и так. В деле по его убийству есть что-то новое?
– Версия о связи с Имперским союзом не рассматривается, – с огорчением сказал Бабкин. – Но меня порадовало, что следователь не пытается свалить его смерть на случайного наркомана, которому ювелир подвернулся под руку. Он отрядил ребят на проверку камер в соседних дворах. Отрабатывают предположение, что убийца должен был где-то переодеться. Как минимум – стащить с себя куртку, свернуть и выбросить. Даже в Москве человек в окровавленной одежде привлекает к себе внимание. Я поговорю со следователем, расскажу ему, что ты выяснил.
Илюшин помолчал, барабаня пальцами по двери.
– Тарасевич интересовался ходом нашего расследования, – сказал он наконец. – Откуда он вообще узнал об украденных картинах?
– Куприянова рассказала.
Макар взглянул на него:
– Это утверждение или предположение?
– Версия. Она ведь приезжала к нему незадолго до смерти. Обсуждала дизайн ювелирных изделий.
Макар перестал барабанить и вытащил телефон:
– Это легко проверить…
Он позвонил Куприяновой. Бабкин объехал пробку, одним ухом слушая их разговор и думая, что Илюшин прав: интерес Тарасевича к краже более чем странен. А если учесть, что ювелир был знаком с членами союза…
Макар закончил разговор и повернулся к нему:
– Майя отрицает, что упоминала о картинах. По ее словам, речь у них шла только о технической стороне дела, которое они вдвоем собирались реализовать.
– Тогда откуда Тарасович узнал о краже? От Ульяшина?
– Нет, не от него. Ульяшин высказался однозначно.
– Хм… Остается только Колесников?
– Или мы не знаем кого-то еще, с кем общался Тарасевич. Нужно прошерстить все его телефонные звонки как минимум за последние десять дней… Черт, до чего же все медленно делается!
– Не все сразу. – Бабкин подъехал к Дому творчества и виртуозно припарковался на свободное место, куда, на первый взгляд, не поместилась бы даже «Ока».
Сначала высыпали наружу дети лет семи-восьми. За ними неспешно вышли родители и няни. Наконец, показалась сама Клюшникова.
– Ну прямо Джек Воробей в женском обличье, – тихо сказал Бабкин.
– Капитан Джек Воробей, – поправил Макар.
– Жуткая ты все-таки зануда…
Длинное черное пальто подметает асфальт. На голове – желтая бандана, из-под которой свисают десятки косичек. Фаина была с пустыми руками, без сумки.
Илюшин захлопнул дверь машины.
– Фаина Серафимовна, мы с вами встречались, здравствуйте. Помните – у Ломовцева?
Бабкин держался чуть в отдалении, дожидаясь, пока напарник наладит контакт. К женщинам, старикам и детям они всегда первым выпускали Макара.
Маша однажды заметила, что если бы они были собаками, то Сергей стал бы мастифом, а Илюшин – хаски.
Бабкин потом погуглил обоих. Страшно возмущался. От любимой жены удара ножом в спину он не ожидал. Надо же, брыли! У него никаких брылей даже близко не намечается. И Макар ни разу не похож на эту голубоглазую симпатягу в мехах.
– Я вас, конечно же, узнала, – донесся до Сергея голос Фаины. – Каждый человек, которого я встречаю, остается в моей памяти, словно мушка в янтаре.
Сергей подумал, что с учетом возраста Клюшниковой в янтаре должны скопиться целые колонии мух.
Он аккуратно приблизился.
– Вы не откажетесь уделить нам немного времени? – Макар был сама любезность. – Простите, что мы без предупреждения. Нам не удалось до вас дозвониться.
– Я никогда не беру с собой телефон. И на звонки отвечаю крайне редко. Мне претит служить черной коробочке. Посмотрите на бедных детей: они проводят часы, уткнувшись в сотовые! Я сбросила с себя этот морок. Ни звонков, ни переписок. Я читаю, что мне присылают, но отвечаю исключительно по почте.
– Почте России? – ляпнул Сергей и заслужил тычок от Макара.
– Зачем же! У меня есть электронный почтовый ящик. Но нынешние телефоны – это всеобщая беда! Мы стали зависимы от них. Я не желаю вносить свой вклад в оглупление населения. Домой я вас не позову, – продолжала Фаина. – Ваши ауры мне не по душе. Я избирательно отношусь к тем, кто пересекает порог моей квартиры.
Она мелко семенила, обходя лужи. Илюшин шел рядом, Бабкин – в шаге позади.
– И о чем же вы хотели со мной поговорить? О Бурмистрове, надо полагать? Паша мне рассказал, что случилось.
– Ульяшин?
– Да, мы давно с ним дружны. Вы думаете, я имею отношение к краже картин? – Она остановилась.
– А вы не имеете? – спросил Макар, глядя на нее сверху вниз.
– Мой жизненный принцип – не множить зла! – объявила Клюшникова. – Никогда, ни в чем. Не отвечать злом на зло, уходить от него, как от проклятия, ибо совершенное нами зло и есть проклятие. Суть библейского принципа «подставь вторую щеку» именно в этом. Позволь злу закончиться на тебе. Дай цепочке прерваться. И тем самым облегчи ношу мира и человеческую. Вот какую философию я исповедую всю сознательную жизнь.