Анаит Давоян: облако, внутри водяной столб. Антонина Мартынова: стрела с густым лиственным оперением. Ювелир Тарасевич: хомяк с пышным, богатым павлиньим хвостом.
Пришел Бабкин, заглянул через плечо Макара. Хотел отойти, но замер, зачарованно рассматривая фигурки на листе.
Тимофея Ломовцева он узнал с первого взгляда: лис, чей хвост превращается в огонь. Хохочет, скалит зубы. То ли сам горит, то ли готовится поджечь все вокруг. С большой еловой шишкой, из которой смотрели два скошенных к несуществующему носу глаза, Бабкину пришлось повозиться. В конце концов он понял, что это Борис Касатый. Алистратова он отыскал на этом же листе: что-то похожее на разбухшее пирожное, из которого вылезла начинка.
И пропавший сторож Вакулин нашелся. Толстый акробат в пестром клоунском трико шел по провисающей веревке.
Была среди художников даже Изольда. Не ундина и не сардина, а длинная гусеница.
Сергею нравилось угадывать, кто стоит за очередным рисунком. Он почти всегда определял это безошибочно, но не знал, приписывать ли успех собственному чутью или таланту Илюшина.
– Вот кому надо выставку организовывать, – вполголоса проговорил он. – Сколько у тебя уже таких листов?
– Не знаю, я их выкидываю, – рассеянно отозвался Макар.
Бабкин так и подскочил:
– Выкидываешь? Да ты что?!
Илюшин на секунду оторвался от своего занятия. Недоуменно взглянул на него через плечо:
– А ты думал, я их храню, что ли? В архиве?
– Елы-палы! – в сердцах сказал Бабкин. – Ясное дело, я думал, ты их хранишь!
– Это зачем же?
Ответить на этот вопрос Сергей с ходу не смог и от переполнявших его чувств сбежал на кухню. Нет, ну надо же! Выкинул все листы!
Он самому себе не мог объяснить, отчего это важно. Но ведь там были люди. Все, что встречались им в расследованиях. Концентрат человеческий, суть, идея – черт его знает!.. А теперь этого всего нет. Как же так…
Он всерьез расстроился. Сидел в одиночестве, не включая света, прихлебывал кофе. Кофемашина сочувственно светила голубоватыми и желтыми огоньками из темноты, словно присевший отдохнуть инопланетный корабль.
– А мне ты кофе, конечно, не сделал, – сказали у Бабкина над ухом.
Сергей чуть не поперхнулся.
– Макар, твою мать! Я ведь тебя пришибу когда-нибудь ненароком!
– Какая прекрасная смерть, – прочувствованно сказал Илюшин и утер воображаемую слезу.
Когда Сергей уехал, Макар вернулся к своим рисункам и записям.
Золотая медаль «За победу»…
Кто такая Майя Куприянова, если присмотреться внимательнее? Старательная девочка. Вовсе не бездарность. Неторопливо, но упорно ползет к своей цели, как та улитка по склону Фудзи, если бы улитку на вершине ждал свой домик, дача и приличная машина, а не двадцатилетний «Форд».
Бабкин после встречи с ней спросил, отчего это Макар взъелся на девчонку. Само собой, Серега видит юное доверчивое существо, нянчащее малыша, и у него сразу разыгрывается опекунский инстинкт.
А у Илюшина подобных инстинктов нет и в помине. Зато есть тот, что нашептывает: она лжет, лжет в каждом слове. Олененок Бэмби? Ага, как же. Саблезубый.
Но мало ли зачем могут лгать люди…
Илюшин принялся изучать все, что было собрано по делу об убийстве Тарасевича. Одна клиентка рассказывает, как он был к ней добр. Другой прямо обвиняет его в мошенничестве. Свидетели, которые общались с ювелиром в течение последних суток его жизни, все как один твердят: да, он был взволнован, напуган. Путал заказы, не слушал их.
Логично предположить, что после смерти Ясинского Тарасевич испугался за свою жизнь.
Но вот беда: с Ясинским они не были знакомы. Никогда не встречались. Не связывались по телефону. Дела даже не объединены в одно производство. На каком основании, собственно? На том, что с художницей из союза они вместе придумывали дизайн украшений?
Этого мало.
Кроме того, свидетели показывают, что и до смерти Ясинского ювелир вел себя не так, как обычно. «Он о чем-то беспокоился», – сказал его сменщик. Последние три недели своей жизни Тарасевич выглядел нервным, взвинченным безо всякой причины.
Илюшин придвинул лист и стал записывать подряд, не задумываясь:
Тарасевич беспокоится
Выставка
Скандал Юханцевой с Ульяшиным
Драка художников
Вечеринка у Ломовцева
Кража
Побег сторожа
Убийство Ясинского
Убийство ювелира
Им до сих пор не известно, связаны ли между собой эти события. Но нечистый на руку директор союза и нечистый на руку ювелир убиты с разницей в сутки – неужели это совпадение?
Картины, картины… Ему представились сюжеты, оформленные в рамы: спящий Вакулин; вор, крадущийся вниз по лестнице; ювелир, застывший в испуге при виде старушки в плаще; сама Белых – статуэтка из золота, напоминающая богиню ацтеков. Макар прикрыл глаза и дал волю воображению. Изольда ползет на подиум, перебирая двадцатью парами коротких ножек, за ней остается примятый мох. В нем лежит убитый ювелир. Капли росы вокруг него – рассыпавшиеся бриллианты. Бурмистров ваяет собственную статую, у нее вместо носа торчит носорожий рог. «Появляется самоучка и обскакивает их по всем параметрам». «Ясинский, конечно, масштабное жулье, но по-прежнему прокалывается на таких вот мелочах». «Котов зовут Тиран и Мучитель».
Нет, не так. Их зовут Тигран и Мачете. Анаит Давоян пошутила: переименовала злых зверей. Наверняка она их побаивалась. Это просто шутка. Над чем смеешься, то не страшно. Тиран и Мучитель…
Коты спрыгнули с картины, обвили Илюшина хвостами. Изумрудно-зеленые глаза мигнули близко-близко. «Это была просто шутка», – сказал один кот голосом Антонины Мартыновой. «Мы никому о ней не расскажем», – шепнул другой. Они раздвоились, отступили в тень; теперь их, кажется, было пятеро. Там, в тени, они слились воедино; пятна на шкурах вытянулись и превратились в полоски. Навстречу Илюшину вышел тигр и широко осклабился.
«А тебе не приходило в голову, что наведывались вовсе не за Бурмистровым?»
Последнее, что почувствовал Макар, прежде чем окончательно провалиться в сон, – слабый запах сирени.
Он проснулся ранним утром от света, залившего комнату. Утренний сон отпечатался в памяти как фотоснимок. Снился тигр, на котором восседала хрупкая Лидия Белых, вся увешанная украшениями. В седых волосах сверкает диадема, грудь закрыта, точно броней, многоярусным ожерельем. Руки по локоть унизаны браслетами.
Илюшин прижал ладони к глазам и замер.
Сны ценны.
Сны бесценны!
Он почти догадался, о чем подсознание говорило ему накануне, когда он провалился в дремоту! Осталось сделать последнее усилие. Все нужные фрагменты у него имеются – плавают вокруг, будто коробку с деталями конструктора рассыпали в невесомости.
Макар схватил свои записи.
Тарасевич беспокоится.
Ювелир сильно испугался при виде Белых. «Может быть, ему представился на моем месте кто-то другой?» – предположила старушка. И кто же, интересно? Смерть с косой?
Илюшин щелкнул пальцами. Вот оно! Все было очевидно! А он, увлеченный тиграми в чаще, не заметил изумрудных лягушат, нырнувших с листа кувшинки в синюю глубину пруда.
Он набрал номер человека, к которому обращался не чаще одного раза в несколько лет.
Времени на приветствия не стали тратить ни тот, ни другой.
– Чем могу помочь? – осведомились в трубке.
– Мне нужен специалист по ювелирным изделиям Австро-Венгрии девятнадцатого века.
– Узкий профиль, – отозвался его собеседник, подумав. – Если будет шире, сгодится?
– Можно расширить только временные рамки, прихватить первую треть двадцатого века. Но Англия вместо Австро-Венгрии не подойдет.
– Жди.
Макар не стал тратить времени впустую. Он выпил кофе, взглянул на часы, поморщился – и позвонил Лидии Белых.
На его счастье, старушка не спала. Она благосклонно приняла его извинения за ранний звонок. Но когда Макар объяснил, чего он хочет, от ее расположения не осталось и следа.
– Исключено! – От возмущения она задыхалась. – Вы сами понимаете, о чем меня просите? Вы догадываетесь, как это выглядит? Вы очень подозрительный юноша, я утратила к вам всякое доверие! Учтите, сегодня же напишу заявление! Приложу к нему ваше фото!
– Лидия Даниловна, дайте мне три минуты, – сказал Макар. – Я объясню, зачем мне это нужно.
Он уложился не в три минуты, а в две. Но еще не меньше минуты Лидия Белых молчала. Он забеспокоился, не стало ли ей плохо.
– Лидия Даниловна, вы меня слышите?
– Подъезжайте, – надтреснутым голосом сказала она.
По дороге он набрал Бабкина. Его подгоняло внутреннее чутье: быстрее, быстрее, ты опаздываешь. Значит, он что-то упустил…
– Серега, я еду к Лидии Белых, а потом мы вместе отправляемся в банк.
– Это еще зачем?
– Позже объясню. Я уже почти на месте.
– Ладно. Смотри: сегодня в кафе поминки по Ясинскому – девятый день. Мне пойти? Понаблюдать за художниками?
Илюшин задумался:
– Я наберу тебя через час, тогда и решим.
– У тебя что-то есть? – осторожно спросил Сергей.
– Пока не уверен.
Им овладело возбуждение охотничьей собаки, взявшей след. «У тебя что-то есть?» – спросил Сергей. Да, у него что-то есть. Но его зыбкая догадка, казалось, может лопнуть точно мыльный пузырь, от одного лишнего слова, а может затвердеть и превратиться в мячик для гольфа. Удар клюшкой – и он белеет в лунке.
Макар привез Лидию Белых на такси в банк. Старушка упиралась, твердила, что здесь не больше получаса ходьбы, она всегда проделывает этот путь пешком для моциона… Но Макар не располагал получасом. Больше всего его беспокоило, что он не понимает, откуда это чувство уходящего времени. Что еще должно произойти? Он по-прежнему не видел всей картины целиком: у него была лишь одна догадка, которую предстояло проверить.
Поэтому он сказал со всей возможной почтительностью: