– Чепуха какая-то, – сказал Ленька. – Почему ее приняли?
– Им, наверное, виднее, – сказала соседка.
Ленька выбежал на улицу. На углу заскочил в телефонную будку. Как ни странно, автомат, который обычно висел с оторванной трубкой, или сразу давал частые гудки, или просто тупо поглощал монеты, на этот раз соединил его с главным металлургом.
– Илья Маркович, – сказал Ленька, – вы спите?
– Нет, – ответила трубка, – уже не сплю.
– Извините, пожалуйста, но… – залепетал Ленька.
– Что, опять авария?
– Нет, все в порядке. Даже серия «МК-245» готова.
– Прекрасно, Майоров. Рад, что вы мне это сообщили. Хотя можно было подождать до утра.
– Илья Маркович, я пришел домой, а мне говорят, что Галя ушла рожать.
– Сразу бы так и сказал…
– Ведь ей еще рано.
– Много ты понимаешь. Беги в роддом!
Ленька мчался по пустым улицам, а в голове звучала песня «Зеленый огонек такси», хотя в это время в городе нельзя было поймать даже телегу. Он был твердо уверен, что сейчас же возьмет Галю домой, потому что ей еще рано, она, наверное, просто испугалась. Недавно об этом говорили на работе, и ему сказали, что так бывает. Женщины в таком состоянии очень мнительны.
Он долго звонил, наконец появилась санитарка и впустила его.
– Жена у меня здесь, – начал Ленька, – Майорова. Сегодня пришла. Но зачем ее приняли? Ведь у нее срок не наступил.
– Подождите, – сказала санитарка, – сейчас узнаю. А раз приняли, значит, надо.
Санитарка вернулась с врачом. Лицо его показалось Леньке знакомым. Не то виделись где-то на активе, не то играли в волейбол, а может, просто так, ведь город маленький.
– Сам Майоров явился, – сказал врач и протянул руку.
– Привет, – сказал Ленька. – Понимаешь, жена здесь, у тебя. А ей еще рано. Наверно, психанула. Женщины в этом состоянии…
– Бывает, – охотно согласился врач.
– Вот я и думаю, не забрать ли ее. Кстати, как она?
– Она? Вполне нормально. Час тому назад родила мальчика. Три двести. Рост – пятьдесят один. Еще какие вопросы?
– Знаешь, как страшно, – говорил Бутенко, – когда несколько рядов заполнено, а дальше – черная пустота. Выходишь на сцену с закрытыми глазами. Только бы не смотреть в зал. Вот так мы начинали. Театр маленький, на отшибе, репертуар старый. А публика привыкла ходить в музыкальную комедию. Мы привезли «Царя Федора Иоанныча». Это сразу стало событием. Сплошные аншлаги. Но «Царя» мы готовили два года. Выпускной спектакль. Каждый жест отработан. А тут? Шестнадцать репетиций, прогон – и на сцену. Где уж следить за мастерством, вживанием в роль, сверхзадачей…
Руслан послушно кивал. Правда, ему, как человеку темному, казалось, что шестнадцати репетиций вполне достаточно. Но раз Бутенко так говорит, значит, действительно кошмар. И потом его разморило после длинной дороги. Он давно бы лег, но Юрка разошелся.
– Мечта сделать свой театр! – говорил Бутенко. – А кто руководитель? Человек, который ждет, что скажет третий замзав по сельскому хозяйству. А как театр принимает пьесу? Пьеса читается на труппе. Актеры слушают. Думаешь, главное для них – художественные достоинства? Ничего подобного. Каждый слушает со своей точки зрения: какая роль достанется ему? Есть подходящая, голосует «за». Нет роли, – значит, пьеса мелковата по теме, идейно не выдержана, не будет кассового успеха. А состав труппы? Двенадцать кандидаток на роль Джульетты. А всем уже далеко за пятьдесят. Уволить? Набрать молодых, способных актеров? Практически невозможно. Профсоюз моментально восстановит. Что же получается? Интриги, батенька, интриги… Вот и попробуй создать свой театр! Наши же все гении. «Когда я играл Шуйского!..» Ну, бился с тобой преподаватель, сделал тебе роль. А дальше? Сам работаешь? Куда там! Все мешает. Масса причин, все объективные. Знаешь, мы воспитаны соответственно: привыкли, что нам должны помогать, создавать условия, поощрять нас, поддерживать. А актер – это подвиг. Сам из себя не сделаешь хорошего артиста – нечего других обвинять. А наши ребятишки про это забыли. Вернее, их просто никогда не учили самостоятельной работе. Вот так и лопнула мечта о театре, который имел бы свое неповторимое лицо…
Мне вроде жаловаться не на что. Куда уж лучше! Но я решил: лучше буду в Москве статистом, чем здесь премьером. Пока не поздно, надо учиться. А то года через два я, пожалуй, поверю во все, что обо мне здесь пишут, тогда привет, крышка. Мне уж тут предлагали перейти в местный драматический театр. И оклад больше, и перспективы другие, но я подумал: «Нет, в Москву!»
– Если ты не устроишься в Москве, а здесь все потеряешь, что тогда? – спросил Руслан.
Юрка хотел сказать, что виделся с одним известным московским режиссером, понравился ему и что режиссер обещал взять его к себе, но сказал совсем другое:
– Такова жизнь в искусстве. Звонок. Лотерея. Пан или пропал.
Так получилось гораздо значительнее.
– Э, да ты совсем засыпаешь, – вдруг спохватился Юрка. – Я сейчас кофе сварю. Холостая жизнь всему научит. У меня отменный кофе.
То ли кофе подействовал, то ли разговор коснулся более близких Руслану тем, но дальше пошло веселее.
– Сколько мы не виделись? Почти три года. Два раза я приезжал в Москву, встречался со всеми ребятами, а ты, как всегда, был в разъездах… Маша? Разошлись по-хорошему. По-моему, она замужем. Очень рад за нее… Почему так получилось? Девка с честолюбием. Не хотела ждать, пока я пробьюсь. Не хотела губить молодость в провинции – кстати, это подлинные ее слова. Вероятнее всего, просто не любила, играла в любовь. Актриса! Скучал ли? Да, очень. Но говорят, пошло на пользу: мне здорово даются трагические роли. Да и времени нет скучать. Ты не представляешь, Руслан, как много я работаю. Не вылезаю из репетиций. Почти каждый вечер спектакль. А ведь надо еще книги читать. А то отстанешь. Я уж не говорю об общественных нагрузках… Выходные? Практически их у меня нет. Выездные концерты, шефские спектакли. Но я все о себе. Хватит. Что ты?
– Я? – Руслан встал и прошелся по комнате. – Я обыкновенный рабочий класс. Кручу баранку.
Он помолчал немного. Получилось жидко. Надо обосновать.
– Вам хорошо, – сказал Руслан, – у вас есть призвание. Ты – артист, Сашка – математик или кто он там… физик, не разбери-поймешь, – словом, ученый. Черт знает, что он там делает, в своем «ящике». Но в двадцать шесть лет кандидат наук, начальник лаборатории! Это что-нибудь да значит. А я обыкновенный. Наверно, я мог бы получить диплом и стать инженером, допустим, тем же диспетчером у нас в конторе. Но зачем мне это? Работа диспетчера нервная, сидит между двух огней. С одной стороны – шоферы, с другой – начальство. Даст поблажку шоферам – начальство его за шиворот. Потрафит начальству – шоферы на него волками смотрят. Потом я еще со школы ненавижу сидячий образ жизни. А тут пейзажи мелькают, новые люди. У нас в конторе тоже свои пригорки и ручейки. Интриг хватает. Я мог бы в это дело влезть. А зачем? У меня своя работа, я свое место знаю. И привет. Вернулся домой, переоделся – и пошла другая жизнь. С Аллой не соскучишься. Культпоходов у нас, как говорится, достаточно. Думаю, что мечта о дипломе – это пережиток. Лучше быть хорошим шофером, чем средним совслужащим. А я семью обеспечиваю, да и работа мне нравится. У кого есть призвание, тому повезло. А простые, обыкновенные люди мечтают о личном счастье. Ты говоришь, что только при капитализме стремятся к личному счастью, а у нас, мол, живут общественными интересами. Прости, но я не разделяю эту точку зрения. И думаю, не только я. Я кручу баранку, выполняю – и привет!
– Значит, твое дело – сторона? – спросил Юрка.
– А ты не раздувай ноздри, не заводись. Мы можем так до утра митинговать, да боюсь – не договоримся. Отложим до следующего раза. Сейчас уже два ночи.
– Можно и до следующего, – сказал Юрка, – только готов с тобой спорить, и по-крупному.
– Согласен, – сказал Руслан. – Тебя лично политика касается. Ты работник идеологического фронта. А шоферы всегда нужны. Давай спать. Мне завтра в восемь выезжать.
– Слушай, ты мне про ребят так ничего и не сказал!
– Это пожалуйста. Ленька женился. Приезжал с ней в отпуск.
– Что он сейчас делает?
– Пьет, наверно. Или бегает к соседке. Не верю, чтобы Ленька стал примерным семьянином.
– Ну, а Медведь? Пятерка?
– Медведь вечерами ходит на хоккей. Пятерка, как всегда, в экспедициях. Подальше от женщин. Видишь, все по-старому.
– А Барон?
– Барон погряз по уши в науке. Он теперь в киты выбился. Тебе ребята пишут?
– Да. Ленька и Пятерка чаще других.
– Пятерка всегда был прилежным, а Ленька – со скуки.
– Скучать ему, видимо, не приходится. У него был конфликт с начальством. Потом начальник ушел на повышение, а Леньку неожиданно назначили заместителем начальника цеха.
– Да ну?
– А то, что Медведь, кандидат партии?
– Чего?
– Ничего ты не знаешь. Он еще член бюро райкома комсомола.
– Вот тип! Чего же он молчал?
– О чем вы говорите, когда встречаетесь?
На всей улице это было единственное освещенное окно. Если бы кто-нибудь посторонний заглянул в него, то слов, конечно, не услышал бы, а увидел двух людей, один из которых ходил по комнате, размахивал руками и что-то говорил, а другой сидел неподвижно и наблюдал за первым.
– Теперь он пропал навсегда, – сказал Чернышев.
– Может, у них профсоюзное собрание? – сказал Руслан. – Или показ документального фильма «Лучше удовлетворим потребности населения»?
– Идиотское положение, – сказал Чернышев, – негде встретиться с товарищем. Деловые разговоры приходится совмещать с процессом пищеварения. Но не мерзнуть же на улице?
– Спокойно, Саша, береги нервы, – сказал Руслан. – Это тебе не точные науки. Завались мы сюда с большой компанией да закажи сразу шесть бутылок водки – вот тогда бы завертелись. А можно и по-другому: несколько фраз на ломаном французском языке. Когда приходишь в ресторан, столько унижений натерпишься!