аститых, и какие-то там десятые начали откровенно заискивать перед ним, а первые, вроде Чердакова, приняли его в свой круг. Это сказывалось даже в мелочах. Сам Евгений Евгеньевич пригласил Бутенко на день рождения. Недавно в ВТО сам Михаил Михайлович подошел к Бутенко, но ведь год назад он в лучшем случае только поздоровался бы с Юрой. Именно теперь Василь Васильевич предложил Юрке главную роль, и это предложение никого не удивило. Роль по праву была его. Он был готов к ней больше, чем Костюковский. Для Бутенко это была возможность выложить весь свой жизненный и артистический опыт, сейчас он сделал бы все не так, как делали до него, а лет через десять, кто знает, может, он сыграет так же, как Костюковский. Это было главным для Юрки. В творчестве необходимо, чтобы один раз повезло. Жар-птица улыбнулась ему, а когда он уверовал в нее, повернулась к нему задом.
Но объяснять это было бессмысленно. Такие вещи не объясняют.
Первым все позволено. Но теперь он опять станет вторым или третьим. Теперь опять ждать десять лет. И тот же Василь Васильевич, который сейчас клянется ему в любви, через год скажет: «Почему Бутенко, а не Иванов, Петров, Сидоров?» Взойдут другие имена. Вот так.
Два дня Юрка еще на что-то надеялся. Вдруг Борода (так звали в театре главрежа) увидит страшный сон и наутро завопит в дирекции: «Подать сюда маво любимаво Бутенку!» Или мысль еще более нелепая (Юрке даже перед самим собой было стыдно): вечером позвонит Бороде сам министр культуры: «Тут у нас просмотр был, фильм, конечно, не шедевр, но я обратила внимание на Бутенко. Ваш? По-моему, очень неплохой актер… Ну, привет! Давно не видела вас в министерстве». И Борода, как самый смелый человек на свете, помчится впереди собственного визга на худсовет: «Безобразие! В нашем театре затирают молодежь!»
Но на третий день вывесили списки. Все было кончено.
Появилась еще одна блестящая идея – повеситься. Гроб поставят в зале. Черный креп, трубы оркестра, непрерывный людской поток (откуда?) Главреж стряхивает слезы с бороды, как крошки от киевской котлеты (сравнение пришло, когда он вспоминал один официальный банкет, и идея сразу отпала).
Вечером Юрка позвонил Медведю.
Пришел Пятерка. Майор привел Барона. Ленька взял на себя роль арбитра. Как ни странно, все принялись осуждать Руслана. Дескать, ушел в подполье, и никто не помнит, когда видел его в последний раз. Совсем оторвался. Попробуй его найти. Наверно, это специально: сам не хочет! Потом:
упреки («А ты сам зазнался – не звонишь»), подозрения («Другие товарищи, да? Старых забываешь?»),
плач Ярославны («У меня на работе такая неприятность»),
оргвыводы (чаще собираться, Чернышеву – может приводить Аллу, ладно, признаем),
воспоминания (как у «профессора» отняли бутерброд) и т. д.
Юрка потребовал гитару:
– «Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое отечество, никогда до конца не пройти тебя».
В начале второго Лена сказала:
– Ребята, имейте совесть, сидите хоть до утра, но родители спят, поэтому давайте еще тише. А Мишке, между прочим, в семь вставать, конечно, это его частное дело.
С седьмого этажа пришлось спускаться кубарем, потому что Барон бежал впереди и звонил во все звонки.
На улице Юрка первый запел:
– «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше, когда дворники маячат у ворот…»
Жизнь опять была прекрасна и удивительна.
Кончался Ленькин отпуск. Двух месяцев (за прошлый и за этот год) не хватило, чтобы завершить интриги в московских учреждениях.
Вот в коридоре Мосгорсовнархоза он беседует с главным инженером одного из московских заводов.
Да, конечно, Майорова отхватили бы, как говорится, с руками и ногами. Опытные специалисты очень нужны. Но сначала его должны отпустить с Урала. Договаривайтесь там… Нет, вызов мы не можем прислать. Были бы рады, однако…
– Пал Петрович!
– Сколько лет, сколько зим!
Трали-вали, кошки играли, собственно, теперь-то Ленька может смело уходить. Надеяться ему не на что.
– Майоров, одну минутку. Куда же вы?
Ленька возвращается.
– На ваше счастье товарищ из свердловского совнархоза. Он может помочь. Знакомьтесь.
– Добрый день, Леонид Андреевич!
– Добрый день, Пал Петрович!
Главный инженер разводит руками:
– Вы знакомы?
– Еще бы! – говорит Пал Петрович. – Майоров начинал у меня в цехе.
– Прекрасно, – говорит главный инженер. – Товарищу надо помочь. Он пять лет на Урале. Заместитель начальника цеха.
– Вот как? Поздравляю!
Пал Петрович смотрит на него в упор. Спокойно, Леня, твое дело давно проиграно.
– У товарища здесь больная мать, – продолжает главный инженер. – Кроме того, Москва – родной город, я его понимаю. Раньше, когда совсем не было специалистов, я бы даже не заикался, а теперь там, наверно, выросли свои кадры. Откровенно говоря, я не поклонник такой практики, когда москвичей – в Свердловск, свердловчан – в Москву.
– А наш городок, насколько я понимаю, в двухстах километрах от Свердловска. Заскучали, Леонид Андреевич?
– Отнюдь. Там очень весело. Извините, я тороплюсь. – Ленька быстро уходит.
Главный инженер поражен:
– Что он, психованный?
– Нет, просто у нас старые счеты.
– А… Ну, прости, брат. Он склочник, лодырь?
– Напротив. Очень толковый инженер. Ему пришлось с азов начинать. У нас там нянюшек не было. Не то что здесь. Но он дурак, ясно? Идеалист, интеллигент. Этот карьеры не сделает.
– Но он заместитель начальника цеха!
– Я его рекомендовал. Правда, сие ему не известно.
– Ты?
– Да, когда покидаешь старое место, хочется оставить его в надежных руках. А Майоров надежный. Рекордов с ним не поставишь, главк не удивишь. Но зато провалов не будет. Гарантия. Нет в нем гибкости, полета. Но если тебе нужен человек, за которым ты был бы как за каменной стеной, то я постараюсь.
– Сделаешь?
– Все в руках божьих.
– Танька, смотри направо, сейчас из-за колонны выйдет в зеленом платье, с сумочкой. Ну куда ты глядишь, видишь?
– Ага.
– Это Алла. Та самая.
– Ну?! Сейчас подойдет поближе – рассмотрю… Подумаешь, ничего особенного!
– Перестань. Она же очень красивая.
– Просто накрасилась. Я таких не люблю.
– Давай ее остановим.
– Брось, Ленка, разве можно?
– А почему нет?
– Я лучше уйду.
Лена (шепотом):
– Да не бойся, стой.
(Громко и вызывающе):
– Добрый вечер, Алла!
– Здравствуйте, девочки.
– Вы меня, наверно, не знаете. Я жена Миши Медведева. А это Таня, жена Яши Штенберга.
– Почему? Я много о вас слышала. Саша мне все рассказывает. Здравствуйте, Таня. А вас зовут Лена, да? Мне очень хотелось познакомиться с укротительницей Медведя. За ним бегало столько девушек! Не обижайтесь, я знаю, как он стоял до утра в вашем подъезде. Что ж, я считаю, ему здорово повезло. Надеюсь, вы его держите в ежовых рукавицах?
– Он у меня пикнуть не смеет.
– Отлично. Таня, мы с Леной жалкие, ничтожные люди по сравнению с вами. Вы взяли такую крепость. Или еще вопрос: кто кого взял?
Лена. А где Саша?
Алла. Разве он когда-нибудь бывает дома? Я сижу, как соломенная вдова, и жду, когда великий Чернышев осчастливит меня своим появлением. А ваши?
Лена. Сегодня «Спартак» – «Торпедо».
Алла. Знакомо. Итак, у наших мужей не нашлось времени посмотреть своего друга. Как вам Юрка?
Таня. Очень смешно. Юрка – наш парень, вчера еще к нам заходил, с Яшей пленки слушали. И вдруг – он на сцене!
Алла. Согласна. Такого не бывает.
Таня. Ой, второй звонок!
Лена. В антракте.
Алла. Конечно.
После второго действия.
Все трое (одновременно):
– Ну как?
Лена. Юрка просто великолепен.
Таня. Но он слишком молодо выглядит.
Лена. Жалко, что ему не дали роль в следующей постановке. Обидно за парня. Очень талантлив.
Алла. Все правильно, Леночка, Юра хорошо играет. Но, к сожалению, он не только играет. Каждым своим жестом, каждой репликой он пытается подчеркнуть: мол, смотрите, как я хорошо играю.
Лена. Вы прямо как профессиональный критик.
Алла. Зачем издеваться над старой, больной женщиной?
Лена. «Старой, больной». Это Сашкина фраза.
Таня. А чем вы больны?
Алла. Да так, к слову. А вообще у меня что-то с печенью. Сейчас я на строгой диете.
Таня. Ой, как здорово! Ведь у меня тоже холецистит.
Весь антракт прошел в оживленной беседе на медицинские темы.
После спектакля, проводив Таню, Лена и Алла пошли к метро.
– Аллочка, как тебе Таня?
– Жены Сашкиных товарищей вне критики.
– А если честно?
– По-моему, зануда.
– Нет, она хорошая, но есть кое-что.
А ты, Ленка, мне очень понравилась. Приходи к нам, ладно? Знаешь, на работе я так выматываюсь. Ездишь по Москве со всякими иностранцами, гид-переводчик. «А вот, господа, посмотрите направо, прекрасная перспектива Нового Арбата» – и все с такой милой стандартной улыбкой, потом я губкой сдираю ее с лица. Когда Сашка включает приемник, я кричу на него. Меня мутит от звуков английской речи. Сразу вспоминаешь, как эти жиртресты умильно щупают тебя маслеными глазками. Так что до дому доберешься – и никуда.
– Алка, приходите вы с Сашей к нам. Тут проездом будут Ленька с Галей, соберемся.
– Но ведь ребята устроили мне обструкцию.
– Они ничего не понимают. Кстати, все это время они только о вас и говорили.
Во время телефонного разговора.
Лена. Как тебе Алла?
Таня. Слишком умная. Выпендривается.
Лена. Побойся бога! Алка – милая, простая девка.
Таня. Все равно я не могу ей простить, что она с Русланом сделала.
Лена. Танечка, ты когда-нибудь Чернышева видела?