– Коля, уважь товарища.
А товарищ, парень моих лет, снимает темные очки и говорит:
– Вы Звонков?
– Допустим.
– Привет вам от Валерия. Это он вас рекомендовал. Вот я и попросил мастера, чтобы меня к Звонкову направили.
– Валерка? – говорю. – С радио? Как же, наш старый клиент. Почет и уважение. На что жалуетесь?
– Да разболталась машина. Надо все проверить, а я сам профан в этой области.
– Значит, «ТО-2» с гарантией? Пятнадцать, пойдет?
– Зачем разговоры? Договорились.
Начал я шуровать. М-да, Валеркин друг ездит, прямо скажем, варварски. Колеса у него болтаются, а в моторе грязь, небось и не заглядывает. Таких к машине на пушечный выстрел нельзя подпускать. Но я ему все чин чинарем, чисто, культурненько. Теперь тысяч пять может смело накатывать. Фирма!
– С Валеркой вместе работаешь?
– Почти. Только он в промышленном, а я в отделе литературы и искусства.
– Ну, – говорю, – артистов знаешь? Не всех? Бутенко такой, знаменитый, в фильме играл… Слыхал?.. Так, к слову пришлось. Учились вместе. Дружки были. Пожалуй, он меня теперь не вспомнит. Зазнался.
Кончил я, сдал ему машину.
– Спасибо. Теперь катайся. Валерке привет.
Прихожу с обеда, а мой утренний знакомый, армейский капитан, ждет меня, загорает. Сделал я с ним круг. Машина в порядке. Капитан бледнеет. Это, говорит, бывает. Сейчас не трещит, а потом начинает, да так, словно вот-вот разнесет в куски.
– Придется разбирать задний мост. Наверно, там стружка. Или болт отлетел. Пойдете выписывать? Двадцать восемь рублей. И сегодня я не успею.
Капитан ни жив ни мертв. «Мне, – шепчет, – так и говорили, да я надеялся…»
(Как я и предполагал, комиссия была. Консилиум устраивали. Частники проклятые!)
– Подождите, – говорю, – деньги вам пригодятся. Праздники скоро, а, капитан?
(Сколько бы нарядов ты вкатил мне вне очереди, попади я в твою роту?)
Вывесил я машину, вскрыл одно колесо, вскрыл другое. Вот она, любезная. Пружинка соскочила, застряла в тормозных колодках. Ее размололо. Отсюда и треск. Заменил я пружинку. Фирма!
Капитан сияет.
– Называйте, – говорит, – сумму.
– Отставить, капитан, я за пустяки денег не беру.
Так он напарнику моему Кольке сунул в карман рублевку.
Еще я с «Волгой» возился. Клиенты сбились в кучу. Обычный разговор. Дескать, целый день кошке под хвост. А в Америке машины на сто тысяч гарантию имеют. И опять же обслуживание люкс. Подкатил, бросил мальчику ключи, а сам пошел пить коктейли. Выходишь – все смазано, подтянуто, проверено. Машина вымыта. Пожалуйста, счет.
А кто тебя, черта толстозадого, в Америку пустит? Радуйся еще, что сейчас на человека напал, а то вон Юрка, король халтуры…
Часа в четыре явился Петька. Выручи, мол, парня. Проездом в Москве. Ленинградец. А «парень» Петьке в отцы годится. По виду учитель, если не профессор. Машину профессора легонько «приласкал» в дороге автобус. Крыло ему Петька выправил, а вот передок… Ленинградец мне интеллигентно плетет разную научную ахинею.
– Хватит, – говорю, – папаша, мне мозги тра-та-та. «Волгу» пора заводить. А на «запорожце» – да на юг! Несолидно. Как ехать думаете? Передок – это жизнь. Втулки надо менять. Есть втулки?
Конечно нет. Разве у профессоров что-нибудь бывает? Они все в призрачном мире живут. Газетам верят – дескать, по дороге станции техпомощи. А кому они нужны, частники проклятые?
– Идите, – говорю, – просите мастера, чтобы выписал со склада втулки.
– Просил, тра-та-та (быстро он у меня научился), да все кончились.
Возможное дело. Толя, мастер наш, тоже фрукт: не понравится ему физиономия – нет, и весь разговор. А клиенту ставить машину на прикол? Для своих корешей, гад, бережет.
Пошел я на склад, достал втулки. Цена им три копейки, да где возьмешь? Договорились мы с ленинградцем, все чин чинарем. После смены отогнал я «запорожца» (есть у меня поблизости «подпольная» яма). До темноты перебирал передок. Папаша оказался свой в доску. Подбросил меня в центр.
Завалился я домой. Руки-ноги как протезные.
– Мать, приготовь рабочему человеку пару калорий!
Потом полистал «Советский спорт». Не заметил, как уснул.
Когда-то, опять же давным-давно, смотрел я фильм. На экране лихие морские сражения сменялись блистательными балами, тонули французские фрегаты, береговые крепости выбрасывали белые флаги, а адмирал Нельсон дарил алые розы леди Гамильтон. В разгар кровавой Трафальгарской битвы пуля настигла Нельсона. Потом… Грязный кабак, и спившаяся женщина неопределенных лет говорила: «Не было „дальше“, не было „потом“». Прекрасный трагический конец. Зажигался свет, и зрители с красными, опухшими веками толкались у выхода.
Вот так же и мне одно время казалось, что не будет «дальше», не будет «потом». Правда, мой «адмирал» если и устраивал сражения, то гораздо менее эффектные (во всяком случае, по пиротехнике) по сравнению с Трафальгаром, и никакая холера ее нигде не настигала, и до сих пор она живет счастливо с моим товарищем. Да и я сам не столь очарователен, как леди Гамильтон, и явно уступаю ей в цельности характера. Вероятно, в девятнадцатом веке люди были романтиками и максималистами. Все или ничего! Может, я и ошибаюсь, но мне как-то трудно представить, чтобы знаменитая в прошлом красавица прокачивала тормоза старому «москвичу». А я занимаюсь этим каждый день, и следы моих бурных страстей сохранились только на одном из фонарных столбов по Бережковской набережной.
Когда после моего семейного Трафальгара прошел год, на горизонте замелькали какие-то девушки. Прогулочными лодками они кружили около меня и исчезали, а я, как лермонтовский парус, и не искал и не бежал. Но прошлой осенью, когда я наконец-то вырвался в отпуск и примчался на самолете вслед за проклятыми частниками к Черному морю, со мной произошло нечто серьезное.
Ее звали Лида. У нас сложилась веселая компания беззаботных дикарей. Там были молодые врачи, инженеры и даже один поэт. А я был… юристом. Да-да, юристом. Если кто-нибудь приставал ко мне с вопросами, то я сразу напускал такого многозначительного тумана, что спрашивающие бледнели и почтительно замолкали. Алла кое-чему меня научила, да и за долгое общение со своими старыми товарищами я нахватался верхушек, так что держался вполне интеллигентно.
Но пробиться к Лиде было нелегко. Толя, врач, владелец «Москвича-402», захватил лидерство.
Однажды мы поехали из Анапы в Новороссийск на двух машинах. Впереди шла новенькая «Волга» Марика, инженера со «Станколита» (впрочем, машина принадлежала его отцу), а мы с Лидой и поэтом тащились на Толином «москвиче». Толя купил машину весной, водить не умел, да еще и трусил. Через каждые тридцать километров лихач Марик останавливал «Волгу», ребята выходили на травку и ждали, когда мы покажемся из-за поворота. Лида сидела рядом с Анатолием. Когда он уныло плелся в кильватере очередного грузовика, я хладнокровно заводил разговор о поэзии.
Так мы добрались до Новороссийска, а на пляже Толя умудрился посадить машину на песок. Он включал и переднюю, и заднюю скорость, потом за руль сел Марик, но результат был тот же. Я стоял в стороне, смотрел и думал, что еще немного – и тогда без грузовика нам не справиться. Кто-то побежал за веревкой, чтоб «Волга» взяла Толю на буксир, но тогда я сел за руль и через несколько секунд вывел машину на шоссе. Это всех озадачило. Пошли вопросы.
– Да, – сказал я, – когда-то водил. Но прав с собой у меня нет. Однако, если Толя сядет рядом…
Толя промолчал. Но когда мы поехали обратно, быстро стемнело. Фары встречных машин заставляли Толю тормозить каждые пятьдесят метров, и мы догнали Марика, и он сказал, что ждет нас уже полчаса и так дело не пойдет, пускай поведет Руслан, а он, Марик, будет стараться идти потише.
– Иди так, как привык, – ответил я.
– Но ведь «Волга»… – начал Марик.
– На меня не обращай внимания, понял? – ответил я.
Я плотно сел Марику на хвост, и он погнал, а я не отставал, и тогда он еще увеличил скорость, а Толя рядом со мной клал в рот сигареты, как леденцы, а потом пошли горы, и тут уж Марик не мог. Я сделал его на третьем вираже, и больше мы Марика не видели, пока не приехали в Анапу, не заглушили мотор, заперли дверцы и купили вина в ближайшем погребке.
Тут они появились, выскочили из «Волги», словно катапультировали, и Марик сказал: «Ну и ну!», а остальные – много других слов.
Мы пили сухое вино в комнате поэта, танцевали, и Лида на меня несколько раз так посмотрела… Но я не подошел к ней ни в тот вечер, ни потом, потому что все было более серьезно и разговор мог идти только в открытую, а что бы я сказал: «Лида, прости меня, ты архитектор, а я тебя обманул, я не юрист, а просто слесарь, печки-лавочки…»
Перед отъездом она дала мне свой телефон. Я обещал сразу же позвонить и, конечно, никогда этого не сделаю. Я человек суеверный и твердо знаю, что перед очередным нашим свиданием ко мне вдруг явится Толя или Марик на профилактику, а Лидин телефон они записали еще в первый день пребывания в Анапе.
Я, грязный, потный; в промасленной спецовке, выхожу из магазина с Колькой и Петькой. Сегодня опять подхалтурили, раздавили бутылку на троих, а Петька еще с утра набрался. И вот мы выходим на шоссе, а мимо проносятся частники проклятые, и вдруг скрип тормозов, и у обочины рядом с нами останавливается белый «Москвич».
– Привет, – говорит Алла.
– Привет, – говорю я.
– Как жизнь? – говорит она.
– В порядке, – говорю я.
– Ну, привет, – говорит она.
– Привет, – говорю я.
Ребята смотрят на меня как ошпаренные (такая девочка, бывают же счастливцы, которые с ней, но она не для нас), и я знаю, что они о ней думают, и что думают обо мне, и какой вопрос зададут через пять минут, и как я на него отвечу – я все знаю. Более того – знаю, что Алла так быстро уехала потому, что поняла мое состояние, но теперь она уверена, что я сегодня же ей позвоню, а она никогда не ошибается. И клянусь, она поняла, что я скажу ребятам, когда ее машина скроется за поворотом.