Но тигр из Тантанолы был, видно, не дурак, если только это был он. Несколько времени мы не слышали больше ни звука и решили, что он убежал, поняв, что мы его ждем. Но потом треск раздался снова и все ближе и ближе к нам. Тогда мы перестали сомневаться, что приближается решительная минута. Я видел всех при свете костра: у Патерсона пот катился по лицу градом, Джимми и Джерри были не лучше. Мы ждали, что будет.
Но — как это ни странно — шум вдруг опять прекратился, и мы понемножку перевели дух и даже начали перешоптыватъся, когда Патерсон вдруг говорит:
— Тише!
Мы прислушались и услышали шаги тигра, подкрадывавшегося к нам, как смерть. Тяжелые у него были шаги, очень тяжелые. И он то-и-дело наступай на сучья, так что по лесу шел страшный треск. Потом он остановился, и мы слышали, как он фыркает я втягивает воздух носом, точно старается разнюхать, что мы делаем. Постоит немного и опять пойдет… Потом остановился где-то за кустами — и все стихло.
Ожидание становилось невыносимо. И вдруг я чувствую, что Джерри осторожно берет меня за руку.
— Смотри! — говорит и показывает куда-то пальцем. Но рука у него, так дрожала, что я долго не мог понять, куда смотреть. Наконец я понял, взглянул. В кустах стоял тигр из Тантанолы.
Я не мог его хорошенько рассмотреть из-за самых этих кустов, я видел только два горящих глаза, устремленных на несчастную козу миссис Джослинг, как два горящих угля, да часть его бока, белого с черным, да еще хвост, которым он размахивал направо-налево.
Это было, должно быть, огромное животное, потому что хвост у него был не меньше коровьего, да и видом похож на него. Все что у меня было волос на голове — встало дыбом.
Но вот что я должен вам сказать. После этой ночи я перестал верить, что у животных есть инстинкт. Я говорю о нашей козе, — ведь тигр был от нее всего в нескольких шагах. Я думал, что она сбесится от страха, а она и не шевельнулась. Она могла с своего места видеть тигра гораздо лучше, чем мы, — но повесьте меня, если она не оглянулась и не пошла к нему, пока пускала веревка, все время помахивая своим куцым хвостиком, как будто очень рада была его видеть.
Я не мог перевести дух от страха… Конечно, она никогда не видала тигров, но если бы у нее был инстинкт, она должна была понять, что стоит лицом к лицу: с своим смертельным врагом.
Мы все замерли. Коза смотрела на тигра, тигр смотрел на козу, а мы вчетвером смотрели на них обоих, и можно было слышать, как падают на землю сухие листья.
Я забыл сказать, что Патерсон, как только заметил тигра, сейчас же направил на него дуло своего ружья, хотя при наших обстоятельствах лучше было оставить его в покое. Но у Патерсона, должно быть, нервы расходились. Он целился-целился, наконец спустил курок — и тут произошло такое, чего я не могу вспомнить без дрожи во всем теле.
Тигр испустил ужасный рев, как будто целая дюжина быков заревела в один голос. Коза сделала какой-то замысловатый прыжок по направлению к реке. Мы все закричали и упали навзничь. А из-за дыма — я видел это — тигр из Тантанолы мчался прямо на нас…
Он пробежал прямо через нашу загородку, разрушив ее, как будто она была из прутьев, и, бешеный от боли, промчался прямо над нами и скрылся в лесу. Мы долго слышали, как он бежал все дальше и дальше. Он наступил одной из своих волосатых лап на спину Джимми Багшау и сломал ему одно ребро. Но это мы узнали уже после. Джимми рассказывал, что у него было такое чувство, как будто на него накатили трамбовку.
Патерсон уверял, что он целил тигру в бок, а я говорил, что он попал ему в глаз и немного ослепил его, иначе он ухватил бы хоть одного из нас.
Ну, хорошо. Лежим мы и боимся шевельнуться и думаем, что следующая минута будет для нас последней…
Но тигр почему-то не вернулся, и мы понемногу пришли в себя и начали выбираться из-под развалин. Как только мы немного очнулись, мы починили загородку, потому что хотя она и не могла задержать тигра, все-таки она спасла нам жизнь, и потом за ней было приятнее сидеть, чем на открытом месте. И как только она была готова, мы забрались за нее и сели.
Джимми Багшау жаловался, что ему очень больно, но нам было не до того, чтобы ухаживать за ним. Надо было опять заряжать ружье — на случай, если тигр вернется. Я рассчитывал так, что если Патерсон попадет ему в другой глаз, то нам уж совсем легко будет справиться с ним.
Ну, хорошо. Сидим мы и ждем. Наконец. Джерри и Джимми Багшау заснули, несмотря на ужасную опасность. Потом понемножку, вижу, у Патерсона голова начинает опускаться на грудь. Тогда я взял у него ружье и сказал ему:
— Спи, я буду сторожить.
Скучно было сидеть одному, да к тому же костер начинал гаснуть. Я и подумал — что если вот так огонь совсем погаснет, а тигр вдруг вернется, и мы его не увидим, — прощай тогда наши головушки!
Я не стал будить остальных, перелез через загородку и подбросил сучьев в огонь. Но когда я хотел перелезть обратно, Патерсон вдруг проснулся и увидал меня. Я не успел его остановить, как он схватил ружье да и выпалил мне в голову.
Если бы я не успел нагнуться, он бы изрешетил мне череп.
— Ошалел ты, что ли, Мочало?! Что ты стреляешь мне прямо в голову? — сказал я, как только мог шевельнуть языком.
— Да я это спросонья, — говорит.
Ему, видите ли, снилось, что тигр собирается на него прыгнуть. Он и проснулся от страха и вдруг видит мою белую бороду и носовой платок на голове с углами, которые торчали, как уши.
Ну, хорошо. Только после этого никто уж не мог заснуть. Мы опять зарядили ружье и стали ждать. К рассвету поднялся ветер, и вдруг нам послышалось, что тигр идет опять. В деревьях что-то затрещало и зашелестело. Мы приготовились. Потом слышим — затрещало с другой стороны, около реки. Потом сразу со всех сторон.
Но нельзя же было одному тигру итти сразу с нескольких сторон, и уж мы думали, что он сбегал домой и привел себе на помощь всех своих детенышей.
Недалеко от нас росло камедное дерево с раскидистыми ветвями, спускавшимися почти до самой нашей загородки. Одна и та же мысль пришла нам всем сразу в голову.
Удивительное дело! Я не лазил на деревья уже много лет, но чего не может сделать человек, когда за ним гонится тигр? Я взлетел на дерево, как птица. Остальные последовали за мной.
И вот мы сидим на дереве в безопасности и смотрим вниз и ждем тигров… Но мы их так и не увидали. И шум этот, надо вам сказать, был совсем не от них. Мы это узнали, когда рассвело.
На камедных деревьях висело много отставшей коры, и ветер раздувал ее, — она шумела, ударяясь о ствол.
Когда мы пришли домой, нас стали спрашивать, убили ли мы тигра. Что касается меня, я был уверен, что Патерсон попал ему в глаз и он ушел умирать куда-нибудь в укромное место. Все остальные согласились со мной.
Так мы и сказали дома, что тигр убит и что бояться больше нечего.
Хорошо. Только днем вдруг приходит ко мне Билли Страшный, совершенно расстроенный.
— Что это ты? — говорю. — Уж не видел ли ты опять тигра?
— Убирайся ты со своим тигром! — говорит. — Знаешь моего рыжего быка — генерала Келли-Кенни? Кто-то прострелил ему бок. Если бы я только узнал, кто это сделал, уж я показал бы ему!..
Но он этого так и не узнал, хотя уверял меня, что кое-что смекает на этот счет.
Я ждал, что в газетах будут говорить о нашем подвиге. Но, должно быть, никто не догадался известить их, так что новость не вышла за пределы наших лесов. Но вы можете быть покойны — тигр из Тантанолы больше не существует.
ЖЕЛТЫЙ ГЛАЗ
Золото вверху и золото внизу. Вверху — властный живой комок, брошенный в бирюзу, внизу — бархатное волнистое марево. Огненно дышит желто-голубая страна, зажатая в клешню Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Жизнь ее цепко прижалась к водным жилам и прожилкам, буйно, вмертвую она запутала их берега, на тысячи голосов радость свою возвестила.
От Нукуса до Шакал-Тугая всего пятнадцать километров. От бесчисленных рукавчиков, отводов и оросительных каналов все это дно мешка, образуемого дельтой Аму-Дарьи, промокло, отсырело. Лихо тут взметнулись из песков бамбукоподобные тростники, свирепо распушились ежи колючих кустарников, а зеленые змеи лиан наглухо стянули непроницаемую душу дебрей. Человек здесь прокладывает себе дорогу-просеку топором и упорством. Он неустанно вплетает в дикие космы зарослей голубые ленты арыков, которые отвоюют ему у пустыни новые пастбища и бахчи. Кое-где, по краю борьбы, между холмиков и приютились аулы.
Уж много лет в этом углу, невдалеке от городка, люди боролись только за воду. Но вот однажды маленькие пастушата с воем ворвались в ближайший аул. Обезумев, они кричали:
— Желтый Глаз! Желтый Глаз!
Так прошла по окружью первая весть о его приходе. Многие дни после того были омрачены борьбой человека со зверем. Но Желтый Глаз был неуловим. Он был тогда молод и радостен жизнью, которая упруго и трепетно наполняла его тело, туго затянутое в шкуру, опаленную солнцем. Его мышцы расправлялись как стальные пружины и бросали его на несколько метров вперед. Когда старшие родичи на одном из отдаленных приаральских озер заметили, что он стал не по праву забегать вперед, они прогнали его от себя. После недолгих скитаний Желтый Глаз и появился в Шакал-Тугае. Он беззаботно приблизился к человеку, еще не зная того, что такая дерзость не прощается. Тут-то, завидев однажды стадо баранов, он и ворвался в середину его, распугал, перебил, разметал. В его глазах кипело солнце его страны. Здесь он впервые и увидел этих двуногих, которые с визгом трусливо убежали от него. На этот раз он только в недоумении посмотрел им вслед.
Желтый Глаз сразу понял свои выгоды. Он перестал шуметь и отпугивать баранов, потому что их мясо оказалось нежнее кабаньего. Он стал даже оберегать ближнее стадо от шакалов и других хищников. И округа подчинилась его власти. Желтый Глаз стал искусным пастухом.