Она вдруг остро ощутила, что там, в полутьме, в полной тишине, таятся какие-то тошнотворные механизмы, и… и… она знала, что не выдержит. Не выдержит такого… такого, как… Маргарет сжала виски. Она не могла представить себе, каково это, и ее разум в ужасе отпрянул от малейшей попытки сделать это. Но она знала, что ей не хватит ни сил, ни гордости на… на это…
А ведь она — единственное слабое место в броне, которой Энджел защищался от всех этих гадов! Почему она такая никчемная, почему не сильная, почему она… почему так подводит его! Если бы не она, ему бы не приходилось думать еще и о ней, о том, что с ней могут сделать…
На ее колено легла теплая ладонь.
— Маргарет, — позвал Энджел, — девушке не стоит сидеть на холодном. Идите сюда.
Она сдавленно всхлипнула и сжала руку наставника, так и не повернувшись к нему. Он поцеловал ее пальцы, Маргарет вздрогнула и поперхнулась слезами.
— От меня воняет, да? — мягко спросил наставник.
— Боже! — почти истерично всхлипнула девушка. Да ей плевать! Она забилась к нему под бок, уткнулась лбом ему в шею.
Энджел обнял ее и шепнул:
— Не надо плакать. Пожалуйста, не здесь.
Ей тут же захотелось разреветься в голос, а слезы так подкатили к глазам, что она не смогла их удержать. Энджел слабо вздрогнул, когда они капнули ему за воротник, и прижался губами к виску Маргарет. Он поглаживал ее по голове, пока девушка не справилась с собой и не вытерла ладонью щеки.
— Каннибалка, — с улыбкой сказал Энджел. У Маргарет вырвался полусмех-полувсхлип. — Подумать только, кого я пригрел в своем доме!
— Пффр, я же ничего ему не отгрызла.
— Но старались!
— Но не проглотила же! — парировала девушка.
Она улеглась совсем с краю, чтобы его не потревожить, но Энджел придвинул ее ближе. Маргарет робко опустила голову ему на грудь. Темные волоски приятно защекотали щеку. Помедлив, мисс Шеридан потрогала пальчиком щетину на подбородке наставника. Колючая!
— Интересно, — шмыгнула носом девушка, — почему он от нас так быстро убежал?
— Испугался, — хмыкнул Энджел. — Его, наверное, не каждый день кусают миловидные девушки.
— При такой скученности вампирш вокруг — мог бы и привыкнуть. Наверняка это дядя Натан что-то устроил.
— Ваш дядя даже не знает, что мы здесь. Уверен, он уже полсуток исходит желчью в мой адрес, потому что считает себя обманутым. Подозрительно другое — почему нас оставили вдвоем.
Маргарет сжалась. Она боялась сильнее всего именно того, что их разлучат. Если тогда этот гнус Ляйднер снова попробует?..
— Поспите немного, — предложил Энджел. — Вам сильно досталось сегодня.
— Мне? А вам как будто не досталось!
— Изнасилование ничуть не лучше, — отозвался Энджел и приглушенно добавил: — А может, и гораздо хуже.
Он вдруг с такой силой прижал ее к себе, что Маргарет задохнулась, особенно от тяжести его тела, когда он придавил ее к лежанке и прошипел:
— Бегите отсюда, едва сможете!
Его дыхание было таким горячим, что девушка испугалась, не начинается ли у наставника лихорадка.
— Но… нет, как же…
— Бегите! — яростно прошипел Энджел. — Оставьте меня! Обещайте мне! Обещайте!
«О боже», — с болью подумала Маргарет. Он хотел избавиться от того, что делало его уязвимым.
— Да, — чуть слышно пискнула она.
Хватка Энджела ослабла.
— Простите меня, — шепнул он, — простите меня, родная!
Маргарет охватил жгучий стыд. Даже не за то, о чем она на миг подумала, а за то, что Редферн вынужден был признать перед ней свою слабость. Она уложила его обратно. На скулах Энджела выступили бледные пятна. Однако сейчас он действительно не мог ее защитить. Это, наверное, было унизительно для того, кто привык всегда оставаться сильным. Но он и сейчас сильнее этих!..
Маргарет потрогала лоб учителя — горячий! — и вдруг ей подумалось: испытывают ли все остальные женщины к своим мужчинам такую нежность, как она сейчас? Должно быть это чувство таким тяжелым, пронзительным и мучительно-тягучим, словно сердце заливают им до отказа и оно вот-вот лопнет?
— Вы меня презираете, — с горечью пробормотал Энджел. — Я же вам обещал… и не смог…
Маргарет поцеловала его в лоб и, чуть помедлив, — в складочку над левой бровью, морщинку над переносицей и жилку, бьющуюся на виске. Энджел слабо вздрогнул и недоверчиво покосился на девушку.
— Думаете, нас слушают? — спросила мисс Шеридан, массируя свободной рукой его висок и шею.
— Уж конечно.
— Дядя как-то сказал, что, когда люди говорят, они проговариваются. Может, нас потому и оставили вместе?
— Ваш дядя — мудрый человек, — насмешливо согласился Энджел, — но господин учитель напрасно надеется, что ради светской беседы я немедленно в деталях стану описывать вам магические процессы.
Дверь амбара вдруг пронзительно скрипнула, темноту прорезал треугольник солнечного света. И Маргарет, и ее наставник замерли. Проем заполнила могучая, рослая фигура; затем дверь закрылась. Мазандранец, несмотря на рост и вес, двигался бесшумно и практически сгустился из темноты, как дух. Он тащил поднос с кувшином, двумя чашками, плошкой риса, ложками и большой лепешкой. Великан что-то сурово проговорил на своем наречии, и Энджел перевел:
— Он хочет, чтобы вы взяли поднос.
Маргарет встала, и мазандранец задал какой-то вопрос. Энджел ответил, медленно подбирая слова. Гигант кивнул и протянул девушке поднос. Она взялась за выступающие бортики и вдруг ощутила, как толстый палец мазандранца задвинул под ее ладонь маленькую холодную колбочку.
— Сафати бидхур, — значительно сообщил великан и так же величаво, неслышно ушел.
— Что это значит? — Маргарет опустилась с подносом рядом с Энджелом.
— «Сафати» значит чистая, «бидхур»… гм-м-м, я сказал, что вы моя младшая и пока невинная жена.
— Очень мило с вашей стороны. Угощайтесь. — Девушка подала ему миску с рисом и ловко просунула ему в ладонь колбочку. Энджел пристально взглянул на Маргарет, и в его глазах вспыхнул огонек.
Бреннон вышел из департамента, хмуро взглянул на тучи, которые стянулись к вечеру, и пошел по Роксвилл-стрит. Тяжело было ощущать, что только что лишился куска памяти, пусть и добровольно. Опасаясь, что хозяин нежити еще и мысли умеет читать, комиссар решительно велел Лонгсдейлу убрать из его, комиссарской, памяти все, что было связано с последними распоряжениями. Натан помнил, что он их сделал, но какие и насчет чего? Консультант, правда, клятвенно обещал вернуть все, как было. Но, направляясь к театру, Бреннон даже не знал, зачем туда идет. В кармане у него лежала бумажка с инструкциями.
Натан оглянулся и посмотрел на кафе «Раковина». Он даже не заехал домой, потому что ночевал у Лонгсдейла, а до того носился между департаментом, театром, больницей, «Раковиной» и опять-таки домом Лонгсдейла. Уже впору палатку напротив полиции поставить… или, в конце концов, переехать в комнаты над кафе. Комиссар немного покраснел. К таким мыслям он относился с опаской и старался тут же выбросить их из головы.
— Вы все же уходите, — с мягким укором сказала Валентина в их последний разговор в спальне консультанта. Джен все еще беспробудно спала.
— Да, пора уж. — Натан посмотрел на часы, чтобы увернуться от взгляда вдовы.
— Вы никому не позволяете делать такие вещи вместо вас.
— А почему я должен позволять? Я и сам могу. — Он попробовал отшутиться, почувствовал, что не вышло, и попытался ей объяснить: — Валентина, так будет и дальше. Не всегда, рано или поздно меня выставят на пенсию, но я никогда не смогу продавать пирожные, понимаете?
— Да, — помолчав, ответила вдова, — я знаю. Но вас всегда будут ждать.
Валентина вдруг обняла его, опустила голову ему на плечо, и Натану на миг показалось, что она просто женщина, такая же, как и все. Ее мягкие волосы касались его лица; исходящий от них нежный травяной аромат вновь напомнил ему о том, кто она. Но искушение стало слишком сильно, и комиссар, сдавшись, кашлянул:
— Сначала мы закончим со всем этим, а потом… потом решим.
— Вы не станете плохим мужем только потому, что не хотите продавать пирожные, — со смешком ответила миссис ван Аллен. — Да вы и не сможете. У вас нет никакой склонности к продаже пирожных. Вам и пуговицу не продать.
На прощание она его поцеловала. Натан до сих пор чувствовал, как мурашки маршируют по спине целыми батальонами. Он же мужчина, это он должен проявлять настойчивость и делать шаги в этом направлении! К счастью, впереди показался театр, и комиссар с облегчением отрешился от этих мыслей. В конце концов, стоит ли переживать о своих пятидесяти годах, когда разница в возрасте исчисляется столетиями?
Вокруг театра стояло ограждение, на скорую руку сколоченное из досок, тут же бдели семеро полицейских. Бреннон спросил насчет обстановки, но к театру никто не приближался (еще бы! после вчерашнего-то!), и внутри было тихо. Комиссар кивнул, велел назад его не ждать и поднялся по ступенькам.
Следы погрома в фойе были налицо: растертые по полу пятна крови, разбитые зеркала, хрустящие под ногами осколки, перевернутые и сломанные банкетки, из-под изодранной тафты лезла набивка. Люстры были сорваны и разбиты. Все выглядело бы как последствия массовой драки, если бы не длинные полосы от когтей там и сям. Вампирши ухитрились расцарапать даже мраморный пол.
Комиссар достал листок с инструкциями. Почерк его собственный, и это оказалось весьма неприятно: читать написанное им самим письмо, о котором он ничего не помнит. Тем не менее инструкции были ясны, и Натан приступил к делу.
Он извлек из кармана две склянки, открыл одну и выплеснул ее содержимое на самое целое зеркало. Зелье растеклось, затягивая поверхность темно-синей пленкой. Когда она застыла, Бреннон вскрыл колбу с чем-то дымчато-клубящимся внутри и прижал ее к зеркалу. Дымчатость скользнула из колбы в стекло, расползалась внутри тонкой шевелящейся паутиной, но когда Натан потрогал зеркало, то не нащупал ничего, кроме бархатистой гл