адкости. Дымка ползала внутри, словно ощупывала края зеркала, искала путь наружу; а потом поверхность начала светлеть.
Сперва были лишь слабые очертания, но спустя несколько секунд в зеркале отразилась каюта корабля. Правда, до Бреннона не сразу дошло, что это каюта — от множества мазадранских безделушек, мебели, ковров, подушек и покрывал у него зарябило в глазах. Он даже не с первого взгляда разглядел в гуще этой роскоши бритого налысо человека в белых мазандранских одеждах. Тот полулежал на софе, читая книгу, но вздрогнул, поднял голову и уставился прямо на комиссара.
— Здрассь, — мрачно выдал Бреннон.
Бритый тип всполошился, как курица, взвился с подушек, что-то завопил на языке, который комиссар давно не слышал, но было поздно: Натан уверенно шагнул вперед, прямо в зеркало, обдавшее его колючим холодом. Поверхность была стеклянной и жидкой одновременно, так что он прошел сквозь нее, как сквозь студень, и ступил на пушистый ковер. Бритый тип отпрыгнул от комиссара за спинку софы, выставив перед собой разрисованную рыжими узорами руку. Натан узнал менди.
— Не рады встрече? — осведомился он. Дверь распахнулась, и весь проем заполнил собой такой здоровенный детина, какого комиссар в жизни не видел. Огромный, на полторы головы выше самого Бреннона, бронзово-смуглый, с черной кудрявой бородищей кустом.
Комиссар едва успел схватиться за револьвер, как вдруг прямо с рук бритого потекли оранжевые узоры. Зрелище было до того гнусным, что Натан по деревенской привычке едва не плюнул под ноги колдуну. Оранжевые щупальца добрались до комиссара и с шипением отдернулись.
Бреннон выхватил из кобуры оружие, и тут в шею что-то впилось. Комиссар выдернул черную длинную иголку, но в руку вмиг вонзилась еще одна. Великан снова поднес к губам трубку, а Натан, вспомнив, с чем имеет дело, выстрелил. Но яд уже начал действовать — руку от тяжести револьвера повело, пуля разнесла фарфоровую вазу, а пол под ногами поплыл. Комиссар бросился на бритого гада. Тот увернулся, Бреннон ухватился за спинку софы и замотал головой, пытаясь разогнать туман в глазах. Каюта закачалась перед ним, колени подогнулись, и Натан осел на пол. Последнее, что он различил — склоняющаяся над ним массивная бородатая фигура.
Натан очнулся от качки и запаха — или, точнее, от вони и качки. Эта затхлая трюмная вонь была знакома ему с восемнадцати лет, когда набранных рекрутов сгоняли, как скот, в трюмы имперских кораблей, отправляющихся в Мазандран. Все эти скрипы, и скрежеты, и потрескивания, и плеск воды, и тусклый свет лампы, болтающейся в такт качке, и спертый воздух — все как на имперском фрегате, в брюхе которого Бреннон провел самые гнусные месяцы своей жизни.
Комиссар, кряхтя, сел и схватился за голову. Башка трещала так, словно вот-вот развалится. Сжимая череп, чтоб не раскололся, Натан обвел мутным взглядом окружающий мир. Мир был ограничен то ли клеткой, то ли решеткой; справа — ведро, впереди — дверь с замком. Сам комиссар сидел на тюфяке, в ногах лежало свернутое одеяло, с другого конца умостилась плоская, как камень, подушка.
«Комфорт, мать его», — подумал Бреннон.
Разумеется, с него сняли и сюртук, и жилет, и кобуру с револьвером, и ножны с акрамом. Комиссар встал и, держась за дощатую стенку, дошел до решетки. Выглянул (но едва рассмотрел во мраке лестницу из трюма на палубу), повернул голову и вцепился в решетку. В соседней клетке обнаружился Редферн, сидевший у стенки и поглаживающий по голове и плечам спящую Маргарет; рука девушки, обнаженная до локтя, обвивала его талию.
— Смотрите, — с нежностью сказал Редферн, — спит, как котенок.
На миг Натан перестал различать окружающее, сконцентрировавшись на Пегги. Он видел только оторванный рукав, синяки на ее руке, ссадину на щеке и… и… о господи! О боже!
— Пег! — захрипел он и рванул прутья так, что замок на решетке задребезжал.
— С ней все в порядке, — ответил Энджел. — Ее не изнасиловали.
В голове комиссара малость прояснилось, и он углядел, что Пегги улыбается во сне. Вместе с глубоким облегчением он почувствовал зависть к безмятежной юности. Только в семнадцать можно спать в клетке, в трюме корабля, да еще и улыбаться при этом.
Редферн с трудом поднялся и добрел до решетки. Бреннон наконец заметил, что пироман бледен до мертвецкой белизны, исхудал и выглядит больным. Он старался не наступать на правую ногу, а следы побоев Натан пересчитал почти машинально. Энджел оперся на решетку и пробормотал, не глядя на комиссара:
— Простите. Я должен был отправить ее с вами в Блэкуит.
«Вы не должны были похищать ее из дома», — хотел ответить Бреннон, но сдержался. И так стало ясно, что пироман вполне искренен в своих чувствах. Впрочем, судя по всем предыдущим встречам, лживость и двуличие — это те немногие пороки, которые Редферну были несвойственны. К тому же ему и без того крепко досталось.
— Как вы? — поинтересовался Бреннон.
— Лучше, чем было.
— Чего он от вас хотел?
— Долгая история, — поморщился Энджел. — Но в любом случае от меня он этого не получит.
Он осторожно опустился на пол, и комиссар тоже сел — во-первых, не хотел смотреть на Редферна свысока, во-вторых, ноги все еще подгибались из-за чертова снадобья, которым его напичкал мазандранец.
— Он хотел узнать про процесс, — помолчав, ответил пироман.
— Про что? — удивился комиссар.
Энджел долго, пристально всматривался в физиономию Натана, словно хотел убедиться в том, чем ему можно доверить столь сокровенное знание, и наконец медленно произнес:
— Процесс превращения человека в консультанта.
Бреннон оцепенел. Значит, он был прав! Прав! Эта дрянь действительно существует! А чертов пироман о ней знает! Знал все это время и молчал!
— Впрочем, вы ведь и так уже догадались, — добавил Редферн, не спуская с комиссара испытующего взора.
Бреннон не ответил, потому что мог думать лишь об одном — раз процесс реален, то, значит, есть кто-то, отбирающий людей для этого гадства! Кто-то, кто инициирует это превращение!
— Это продолжается до сих пор? — процедил комиссар. Ответ его изрядно изумил:
— Нет. Процесс больше не проводится.
— Почему?
— Их получалось слишком мало, — пожал плечами пироман. — Крайне низкая выживаемость. Так что если господин Рагнихотри надеется наштамповать себе армию с помощью процесса, то он сильно заблуждается.
— Господин кто?
— Ачари Рагнихотри, — с глубочайшим презрением отвечал Энджел. — Шут из Доргерна, возомнивший себя мазандранцем до кончиков ногтей.
Он поведал комиссару обо всем случившимся. Хотя Энджел был скуп на подробности насчет того, что Рагнихотри с ним сделал, выходку Маргарет, которая потрясла Натана до глубины души, описал с такой гордостью, словно девушка совершила достойный летописей поступок. Однако, поразмыслив, комиссар тоже почувствовал, что племянница не посрамила фамильную честь. Ее мать когда-то камнем выбила несостоявшемуся насильнику глаз и три зуба — и не посмотрела, что тот был знатным имперским щенком. Пегги все это время спала сном праведницы. Никто не заподозрил бы людоедских наклонностей в таком нежном на вид создании.
— Мы рассчитывали на вашу помощь, — вдруг холодно заявил Энджел и смерил Натана раздраженным взглядом. — Какого черта вы сюда притащились?
— Хотел вас найти.
— Отлично, — фыркнул пироман. — Наконец-то мы счастливо воссоединились!
Тон его комиссару не понравился, но поскольку при этом Редферн смотрел на Пегги, то Натан промолчал. На лице Энджела отразилась угрюмая тревога, и Бреннон его понимал: девушке нечего делать на корабле среди головорезов.
— Вы совсем не можете снять эту штуку?
Пироман потер широкий черный браслет.
— Нет. Для этого нужен ключ-заклятие. Может, уговорите господина Рагнихотри шепнуть его вам на ушко?
Бреннон поскреб бородку. Ну, допустим, от Редферна этот тип жаждет заполучить секрет процесса; но на что ему скромный комиссар полиции?
— Я видел у него на руках менди. Они его защищают?
— Может быть. Вероятно. Хотя Маргарет смогла причинить ему вред, так что… — Энджел вздохнул. — Я не слишком хорошо знаком с мазандранской магией.
— Почему?
— Потому что я не могу знать все! Никто не может знать о магии все! — раздраженно огрызнулся Редферн.
— А можно их как-то стереть? Или хоть дырку в них прокрутить?
— Это не просто узоры, нарисованные охрой на теле, тряпкой их не оттереть. Хотя, если вырезать кусок кожи или, допустим, отрубить руку… — Пироман задумался. — Маргарет прокусила ему кожу, но не факт, что нарушенная целостность не восстановится спустя некоторое время. Рагнихотри заменил матросу потерянные глаза, так что…
Впрочем, было видно, что мысль о расчлененке Энджела определенно воодушевила. Темные глаза мечтательно затуманились, на губах появилась предвкушающая улыбка, и Бреннону подумалось, что похищение пиромана было последней ошибкой, которую Рагнихотри совершил в своей жизни.
Маргарет зашевелилась, громко вздохнула во сне, и Энджел торопливо вернулся к ней. Пегги, приподнявшись на локте, по-детски протирала кулачком глаза.
— Как вы? — спросил Энджел.
Бреннон вздохнул: никто уже не сможет уговорить Маргарет вернуться домой — разве станет она слушать, когда пироман глядит на нее так мягко и ласково? Она-то видит его не таким, как остальные! Даже лицо Редферна меняется, когда он смотрит на девушку глубоким, теплым, внимательным взглядом, Натан вообще не думал, что пироман способен на подобное.
— Я пока ничего, а вот вы бы поменьше скакали на своей ноге, — проворчала Пегги. — Как она там?
— В лучший мир пока не отошла. Тут ваш дядя, кстати. Явился спасать.
Бреннон фыркнул. Всякий раз, когда в нем зарождалась тень симпатии к пироману, тот делал все, чтобы удушить ее на корню.
— Дядя! — радостно встрепенулась Маргарет.
Она вскочила и подбежала к решетке. Комиссар смущенно потупился: под разорванной до талии блузкой виделся серый корсаж на пуговках и нежная девичья кожа. Бреннон бережно сжал руки племянницы через решетку, но не успел перемолвиться с девушкой ни словом — люк над лестницей вдруг грохнул о палубу, и в трюм ворвался сырой морской ветер.