Поэтому она била сильнее и бежала быстрее, бей и беги, бей и беги, и наконец взяла подачу Пичес. И выиграла сет. Потом выиграла следующий гейм, и еще один, пока не остался лишь один гейм до победы. А она была уверена в победе. И когда победит, никто больше не сможет причинить ей боль, она будет закована в броню на всю жизнь.
На счете 30–40 Дейзи смотрела, как Пичес маневрирует перед подачей. Но удар получился вялый, и Дейзи уже летела навстречу мячу. Она отбила подачу с лету. Пичес изменилась в лице, увидев Дейзи у сетки. Мяч вернулся, и Дейзи нанесла последний смэш — яростный, хлесткий, отправив мяч вправо от Пичес. Она могла отправить его хоть в Тимбукту. Все было кончено.
Дейзи уронила ракету на землю, та упала с легким стуком. Потом просто стояла и смотрела на Пичес. Хвост у той растрепался, круглое лицо было ярко-розовым, словно ей надавали пощечин. На секунду Дейзи пожалела ее, и почему-то ей стало жалко и себя. Но тут подбежала мать, обняла ее, Дейзи уткнулась в ее хлопковую блузку. Она чувствовала, что Эд тоже рядом.
Она знала, что должна пожать руку Пичес. Но ей хотелось лишь одного — наслаждаться прохладной тенью материнского тела и пустотой в голове.
Жернова Господа мелют медленно, но верно.
ХЕЛЕНА
1967: августI
Хелена наклонилась к зеркалу и посмотрела на свое отражение в утреннем свете. Светлые волосы топорщились гнездом из седеющих кудрей, будто нелепая корона. Ей вспомнилась строчка из какой-то поэтической книжки Ник. Про нечто «изысканное и чрезмерное». Воистину чрезмерное. Целый ящик с книгами Ник случайно отправили в Лос-Анджелес, когда они после войны покинули Вязовую улицу. Она намеревалась переслать их в Сент-Огастин, но, так и не дойдя до почты ни в первую неделю, ни в следующую, принялась листать эти томики.
Она снова посмотрела в зеркало, приподняла обеими руками тяжелые груди, повернулась, чтобы рассмотреть их сбоку. Уронила. Посмотрела на щеки, некогда бывшие яблочками, а теперь обратившиеся просто в толстые щеки. Тонкие морщинки змеились по лбу, в ярком цвете кожа походила на бумагу.
Комнату, в которой она проснулась, наполняли свет и жизнерадостность, сплошь воздух, крахмальная чистота и веселые краски. И все же комната угнетала ее. Словно в чем-то уличала. Она выросла в приглушенном, укоризненном мерцании восточного света и не чувствовала себя ни яркой, ни веселой.
Хелена вздохнула. Подобные мысли ни к чему хорошему не приводят. Слишком много раздумий, а потом слишком много бездумности, с этого начинались все неприятности. Вот поэтому-то она и проснулась в чужом доме, в этой комнате с птицами, летящими по стенам.
Она села за туалетный столик. Глаза, скользнув по гладкой стеклянной поверхности, остановились на фотографии, на которой она стояла между Ник и Хьюзом. Это Ник поставила здесь это фото. Снимок был сделан против солнца, поэтому глаза скрыты в тени. Ник смотрит чуть в сторону, точно что-то отвлекло ее внимание, лицо у нее расслабленное.
Хелена слегка толкнула рамку локтем, потом еще, пока та не полетела на пол. Наклонилась поднять, увидела, что стекло разбилось. Вытащила фотографию и расправила ее. Какое-то время она смотрела на снимок, затем достала из косметички маленькие портновские ножницы и осторожно отрезала от фотографии кусочек лица Ник. Отвела руку и внимательно посмотрела на нее. Потом отрезала еще одну полоску, уничтожая губы и кончик носа. Но результат ее не устроил, поэтому она продолжила, пока не отрезала лицо Ник целиком. Удовлетворенная, она засунула фотографию обратно в рамку и смахнула разбитое стекло в мусорную корзину.
И лишь тогда вспомнила — сегодня ее день рождения. Ей исполнилось сорок четыре.
— Тетя Хелена. — Дейзи поспешила из кухни, когда Хелена подошла к двери. — О нет, мы собирались принести вам завтрак в постель. Мама, мы слишком замешкались! — крикнула Дейзи через плечо.
— Скажи своей тете, чтобы она не входила в кухню. — Притворная серьезность в голосе Ник вызвала у Хелены всплеск раздражения.
Дейзи с улыбкой повернулась к тетке:
— Вы слышали приказ генерала: не заходить. Я принесу поднос и составлю вам компанию на террасе. — Она поцеловала Хелену в щеку. — Чуть не забыла. С днем рождения, с днем рождения.
На Дейзи были пляжные шорты и майка. Хелена видела сквозь ткань очертания сосков племянницы. Груди у Дейзи были маленькие и острые, и Хелена подумала о своих, тяжело лежавших в ее руках лишь минуту назад. Девушка была невысокой, такой же светлой и белокурой, как ее отец. Хелена вспомнила, как Ник однажды сказала что-то о жизни в доме с хорошим и золотым. Она понимала, что имела в виду кузина. От этой мысли сразу портилось настроение.
Дейзи поставила поднос на шаткий белый столик на террасе. Яйца бенедикт. Тост. Ломтик дыни с клинышком лайма. Апельсиновый сок.
— Та-дам, — пропела она, взмахнув руками над подкосом. — Мама готовит вам сюрприз ко дню рождения.
Не такой уж и сюрприз, если это то, о чем подумала Хелена. Когда они были моложе, она любила ангельский пирог.[29] Только он ей разонравился много лет назад, но никому не пришло в голову поинтересоваться у нее. Так что приходилось угощаться пирогом ежегодно, отвращением сдабривая каждый кусок.
Хелена обмакнула вилку в соус холландез и облизала. Надо признать: уж в чем, в чем, а в дурной стряпне Ник не упрекнешь. Соус был вкусный и густой, насыщенный лимонным ароматом.
— Это так мило, дорогая, — сказала она. — Право, вы не должны меня баловать.
— Сегодня ваш день рождения. Все заслуживают, чтобы их баловали в день рождения.
— Что ж. — Хелена разрезала английский маффин.[30] — Так во сколько ты вчера вернулась?
— Успела как раз на последний паром. Тай не смог отпроситься с работы, но он ни за что не пропустит вашу сегодняшнюю вечеринку.
— Ммм. Какие новости на свадебном фронте?
— Уверена, новости есть, только мне их никто не сообщает. — Дейзи слишком уж оживленно рассмеялась. — Мне уже так дурно от этой свадьбы, что я кричать готова. Я бы предпочла сбежать, но вы же знаете, каково это. Мамочку и Тайлера не остановить. Они все время шепчутся, сговариваются насчет цветов, музыки и прочей ерунды. Или часами висят на телефоне и строят планы.
— Что ж, полагаю, они просто хотят сделать все красиво, ради тебя. — Хелена принялась за яйцо. — Хотя, — она прожевала и бросила взгляд на Дейзи, — довольно необычно для жениха — интересоваться всеми этими мелочами.
— Не слишком-то по-мужски, согласна. Я ему беспрестанно это повторяю. Но, полагаю, мне должна быть лестна его увлеченность. И все равно свадьба — это такая скука. А что вы собираетесь делать в свой день рождения?
— О, я не знаю. Как-то не думала об этом.
— Жаль, что Эд не сможет приехать, — сказала Дейзи, глотнув сока из стакана Хелены, шокировав ее.
Так похоже на Ник, так бесцеремонно. Она едва не вырвала у Дейзи стакан и постаралась унять дрожь в руках.
— Может, сходим в салон, сделаем вам укладку?
— Я не немощная старуха, Дейзи. И пока еще в состоянии сама дойти до парикмахерской.
— Но я не это хотела сказать, — возразила Дейзи. — Конечно, в состоянии. Просто хочется как-то развлечь вас чем-то интересным.
— Прости, милочка. Я плохо спала. Видимо, встала не с той ноги. — Хелена вздохнула. Эта маскировка так утомительна, но ей нужно быть осторожной. Она должна оставаться неунывающей и, главное, приятной. Она выпрямила спину. — Возможно, ты права. Наверное, салон — как раз то, что мне нужно.
Когда Дейзи ушла звонить в «Шелли», единственную парикмахерскую на острове, Хелена занялась дыней. Она знала, что дыню полагается съедать в начале, все так делают, и она тоже так делала, но сейчас ей было плевать на правила. В конце концов, это ее день рождения, и эта маленькая диверсия доставила ей удовольствие.
Она наколола один из кубиков, которые Ник нарезала с безупречной точностью, и вгрызлась в него. Вспомнила, как она впервые ела дыню в Калифорнии, вскоре после того, как туда переехала. Эйвери повел ее на завтрак в «Кабана-Клаб-Кафе» в отеле «Беверли-Хиллс». Шел 1945-й год, и Хелена еще ни разу не завтракала в ресторане, она даже не подозревала, что люди так делают. И уж точно не возле бассейна, разве что в какой-нибудь темной сомнительной закусочной, если ты — странствующий коммивояжер. Ей принесли ломтик канталупы, по крайней мере, так ей показалось. А может быть, то была мускусная дыня. Как бы то ни было, когда Хелена откусила ее, внутри все словно заискрилось, только так она могла это описать. Она никогда прежде не пробовала такого фрукта и после всех этих лет военного рациона подумала, что умерла и попала в рай. Или на какую-то роскошную версию Марса.
Таким казался Лос-Анджелес первые пару месяцев. Все было новым, удивительным и чужим. Эйвери писал ей, когда она еще жила в Кембридже, что нашел дом, но, забрав ее на железнодорожной станции, он сказал, что они поселятся в гостевом домике знаменитого голливудского продюсера. (Продюсер. Даже после того как узнала его имя, Хелена всегда думала о Билле Фоксе как о Продюсере, точно он — персонаж из сценария.)
Разумеется, церемония в мэрии не блистала роскошью, но, сказала она себе, Эйвери очень занят, а значение свадьбы переоценивают. На ней была кремовая шляпа, которую ее уговорила купить продавщица в «Буллоке». Хелена не знала, куда потом подевалась эта шляпа.
После того как мировой судья объявил их мужем и женой, Эйвери отвез ее в гостевой домик на Блу-Скай-роад. По приезде она остановилась в маленьком отеле, и теперь, хотя бунгало оказалось тесным и темным, она была так рада наконец собственному жилью, что даже не заметила его недостатков. Эйвери отвел ее в спальню, где на кровати лежало расшитое серебряными нитями платье без бретелек. Подкладка платья была из кремового атласа и вставка на левом бедре из такого же атласа. Хелена рассмеялась в голос. Ник так гордилась своим платьем с вишенками, видела бы она сейчас эту рокошь.