– Наверх? – шипит он. Пальцы вновь смыкаются на твоем предплечье. – Отличная идея. Великолепная. – Ты не понимаешь, пока он не поднимает взгляд к потолку: – Она только что ушла. Гений, мать твою.
Сесилия. Все еще бодрствует в своей комнате. Его дочь тебя в могилу сведет.
Он толкает тебя обратно на стул.
– Просто сядь и заткнись, хорошо? Можешь заткнуться на секунду?
Ты сидишь, стиснув губы. Он еще несколько мгновений нависает над тобой, затем с отрешенным взглядом выпрямляется. Под кухонным столом в твою голень врезается ботинок, нанося сокрушительный удар. Ты подскакиваешь. Кусаешь губы, сдерживая всхлип. Он не из тех, кто часто пинает. Он сжимает, выкручивает, тянет и делает кучу вещей, требующих меньшей силы. Удары ногами – карта, которую он разыгрывает, если не в состоянии придумать ничего другого. Как в тот раз, когда, зайдя в сарай, понял – по одному только взгляду, по виноватому выражению твоих глаз, по положению тела рядом с дверью, – что ты возилась с замком. В тот вечер тебе крепко досталось. И несколько раз после. Если он бьет, то всегда ногами. Руками – никогда.
Он возвращается к кухонной стойке, избегая твоего взгляда. Бывают моменты, когда он не может на тебя смотреть. Тогда ты понимаешь, что где-то глубоко внутри него до сих пор живет стыд. Похороненный, задавленный и подвергнутый забвению, но все равно стыд. Тебе нравится думать, что время от времени он пробуждается. Сжигает его изнутри.
Когда засыпает дочь, он является к тебе в спальню.
Резь в животе не исчезла, но кровотечения еще нет.
После его ухода тебя захлестывает новая волна боли. Ты цепляешься за каркас кровати, словно утопающий за бревно. Кусаешь щеки изнутри, ощущая металлический привкус.
Не борешься. Позволяешь боли взять верх. Растворяешься в ней.
Ты здесь.
У тебя идет кровь.
Ты жива.
Как только волна отступает, другие проблемы заявляют о себе: ты проводишь свободной рукой по голеням, ушибленной и здоровой. Проверяешь кости – целы. Начинаешь сгибать пальцы ног.
Глава 20Эмили
В день забега я встаю в шесть часов и еду на стареньком отцовском «Цивике» к месту старта. Эрик и Юванда отсыпаются. «Похмелье адское, нет сил глядеть на бегущую толпу, – пишет Эрик в групповом чате. – Развлекись за меня, детка. Вдовцу привет».
Я на городской площади. Добровольцы с рассвета подготовили и расчистили трассу. Как мне сказали, примерно через милю будет первый пункт питания с апельсиновыми дольками Гарсиа. Разминаясь, участники в нейлоновых костюмах обсуждают прошлые забеги и делятся планами на грядущие. Судья Бирн обходит толпу, приветствуя всех.
Я прячу руки в карманы, пытаясь отогреть пальцы. Первоначальный план состоял в том, чтобы установить раздачу с горячим какао до начала гонки. Однако я, как и Эрик, накануне пропустила несколько стаканчиков и физически не смогла встать с постели раньше. Раз уж теперь повсюду толкутся люди, почему бы мне тоже не пройтись и не осмотреться – вдруг замечу Эйдана?
Он подъезжает на белом пикапе. Бессовестно красивый даже в старой ушанке, лыжных перчатках и зимних ботинках. Куртка застегнута не до конца, под ней – фланелевая рубашка. При взгляде на его обнаженную шею я поеживаюсь от холода. Рядом с ним дочка, укутанная в блеклую дутую куртку и белую шапку, держит руки в карманах. Есть в ней какая-то серьезность, что-то слишком тяжелое. Трудно сказать, застенчивая она, грустная или то и другое. Возможно, все девочки-подростки такие, и я просто не замечала?.. Судя по моему опыту, быть подростком отнюдь не легко. Особенно если ты только что потеряла мать.
Около семи часов судья Бирн берет микрофон. Визг обратной связи распугивает птиц с окружающих деревьев. Судья сражается с микрофоном, выключая и снова включая его, чем изрядно веселит толпу.
– Всем доброе утро, – наконец говорит он, справившись с устройством. – Для начала хотел бы сказать пару слов. – Толпа замолкает. – Мы собрались поддержать очень, очень особенную семью. Я невероятно горжусь тем, что живу рядом с такими людьми, которые заботятся друг о друге.
Раздаются аплодисменты. Судья выжидает несколько секунд.
– Хочу поблагодарить всех присутствующих: волонтеров, зрителей и, конечно, участников. – Очередные аплодисменты. Еще одна пауза. – Как вам известно, забег благотворительный. Я рад сообщить, что щедрые пожертвования для наших соседей и друзей уже составили две тысячи долларов.
Толпа одобрительно гудит. Я морщусь, представляя реакцию Эйдана, не решаясь глянуть в его сторону. Не знаю, кого я обманывала: мы устроили все это не для него, а для себя. Как будто своей помощью хотели выставить его неимущим.
Судья Бирн оглядывает собравшихся.
– А теперь… – говорит он, и микрофон вновь начинает фонить. – Где наш почетный гость?
О господи…
У меня мелькает надежда, что Эйдана не обнаружат и судья продолжит речь, но миссис Купер его сдает.
– Он здесь, судья!
Эйдан подходит и берет микрофон. На сей раз со звуком всё в порядке. Похоже, этот мужчина умеет обращаться с электроникой.
– Я не слишком хороший оратор, – начинает он, и мне хочется спрятать его за пазуху и увести подальше от людских глаз. – Но хочу сказать спасибо. Мы оба, Сесилия и я, всем вам благодарны. Мы очень скучаем по ее маме. С каждым днем все больше. Она была бы вам очень признательна.
По толпе вновь прокатывается волна аплодисментов. Эйдан еще пару раз благодарит присутствующих и возвращает микрофон судье. Тот откашливается.
– Теперь не самая хорошая новость: записаться на забег – еще полдела, вы должны преодолеть дистанцию. – Раздаются робкие смешки. – В добрый путь! Проведите этот прекрасный день с удовольствием. А если замерзнете, не забудьте, что на финише вас ждет горячее какао.
То есть я.
Племянник судьи, прошлым летом окончивший полицейскую академию, стреляет из стартового пистолета. Из динамика звучит хриплый голос Джейкоба Дилана, поющего One Headlight. Бегуны устремляются вперед.
Я иду в ресторан, отпираю входную дверь, щелкаю выключателем, и обеденный зал оживает. Здесь тишина и спокойствие. Я одна.
Из подсобки извлекаю на свет божий складной столик, который мы храним для подобных случаев, вновь запираю ресторан и со своей ношей направляюсь к финишу в квартале отсюда. Располагаю столик чуть дальше финишной черты, чтобы у бегунов было время перевести дух, прежде чем они доберутся до меня.
Сидя на корточках, проверяю защелку-фиксатор, как вдруг слышу: «Привет».
От неожиданности я вскидываю голову и с грохотом ударяюсь о край стола. Макушка взрывается болью.
Твою мать…
Эйдан придерживает столик, как будто хочет задним числом предотвратить столкновение.
Я встаю, потирая голову.
– Прости. Не хотел тебя напугать. – Он берет меня под локоть, помогая обрести равновесие. – Не сильно ушиблась?
Я натужно соображаю, подыскивая любую, хотя бы отдаленно пригодную комбинацию букв. Наконец с улыбкой выдавливаю:
– Привет. Все нормально. Правда.
В качестве подтверждения перестаю тереть кожу головы.
Эйдан оглядывается через плечо. Его дочь стоит рядом с судьей Бирном, который пытается втянуть ее в разговор – не иначе как излагает какую-нибудь захватывающую главу из истории города.
– Спасибо за все. – Эйдан взмахом руки показывает в сторону будущей раздачи какао. – Особенно в такую рань и к тому же в субботу.
Я киваю.
– Да без проблем. Ресторан ведь рядом.
Он кладет ладонь на столик.
– Давай помогу. Хоть так заглажу вину за синяк у тебя на голове.
– Необязательно, правда.
– Пожалуйста. – Он кидает взгляд на судью. – Я рад здесь присутствовать, но… как бы сказать…
– Не любишь толпу.
Эйдан кусает губу.
– Все настолько очевидно?
У меня екает в груди.
– Если подумать, – говорю я, – помощник мне пригодился бы. Особенно, как ты верно подметил, с учетом моей травмы.
– Больше ни слова.
Эйдан кладет ладонь мне на поясницу, подталкивая в сторону ресторана.
– Сис, – окликает он дочь, – тут нужна моя помощь. Побудешь немного одна?
Обернувшись, замечаю ее неубедительный кивок.
Возле ресторана я роюсь в карманах, отыскивая ключи, остро чувствуя каждое свое движение. Замок не поддается.
– Справишься?
– Да, – отвечаю я и вожусь еще несколько секунд. Наконец дверь открывается, перед нами предстает пустой обеденный зал. Столики накрыты к сегодняшнему вечеру, вилки, ножи и бокалы сверкают в ожидании гостей. По субботам только ужин; бранч по воскресеньям.
– Добро пожаловать в закулисье «Амандин», – говорю я.
Эйдан оглядывает помещение.
– Вот, значит, как тут все выглядит, когда люди расходятся восвояси…
Он встречается со мной взглядом. В прошлый раз мы оказывались наедине (к слову, именно здесь), когда я была подростком, а он – женат.
– Идем.
Это мой мир. Эйдан под моим началом, в моей власти. Мы скидываем куртки. Я веду его на кухню, включаю свет, являя взорам чистые раздачи, тщательно вымытые поверхности. Все предметы на своих местах, вся тара промаркирована и убрана. Каждый дюйм хрома блестит, каждая плитка сияет белизной. Эйдан присвистывает.
– Точно, – говорю я, словно ничего особенного не происходит. – Прошло много времени с тех пор, как ты сюда заглядывал.
– С тех пор меня никто не приглашал.
«Поэтому ты не мог переступить порог, как вампир». Однако я оставляю вампирские мысли при себе.
– Здесь… невероятно чисто, – продолжает он.
Я улыбаюсь, будто мне только что вручили «Оскар».
– Мы с моим шеф-поваром согласны в одном: никто не уходит домой после смены, пока кухня не вернется к первозданной чистоте.
Эйдан проводит пальцем по ближайшей рабочей поверхности и кивает, затем снова оглядывается.
– Итак, что от меня требуется?
– Ну, для начала можешь вымыть руки.