Я веду его к раковине. Мы молча намыливаем руки, по очереди ополаскиваем их под горячей струей. Я протягиваю Эйдану чистое кухонное полотенце. Он методично вытирает пальцы, один за другим.
– Что дальше?
– Сюда.
Он идет за мной в кладовую. Я беру какао-порошок, ваниль, корицу.
– Видишь где-нибудь пластиковую банку с наклейкой «Сахар-песок»? Она должна быть поблизости.
Мы дружно вглядываемся в темноту кладовой.
– Вот. – Эйдан тянется к герметичному контейнеру на верхней полке. Фланелевая рубашка приподнимается, и я мельком замечаю обнаженную кожу на животе. Заставляю себя отвести взгляд.
– Отлично.
Меня послушать, так все под контролем и это не я готова отдать почку, лишь бы навсегда остаться в кладовке с этим мужчиной.
Следующая остановка – у холодильника, где я беру по галлону молока в каждую руку. Эйдан повторяет за мной.
– Смотри-ка, – говорю я. – У тебя прирожденный талант.
Он усмехается. Мне в голову тут же приходят ассоциации с первым кусочком свежеиспеченного шоколадного печенья, теплой ванной после дождливого дня, первым глотком сухого мартини. И все это моих рук дело.
Мы возвращаемся на кухню и ставим емкости с молоком. Я беру диспенсер из нержавейки, хранящийся в углу. Эйдан наклоняется помочь, однако я уверяю, что справлюсь – сам по себе диспенсер не тяжелый.
– Не волнуйся; когда наполним его четырьмя галлонами какао, для тебя найдется работа.
Он вновь смеется. Рядом с ним мне как-то уж слишком легко, слишком комфортно, в противовес всем сложностям мира в остальное время.
Мы трудимся бок о бок, его жесты копируют мои. Вместе мы доводим молоко до закипания в большой кастрюле. Добавляем какао-порошок, сахар, ваниль, корицу. Я бегу обратно в кладовую и возвращаюсь.
– Вот, понюхай. – Эйдан наклоняется и вдыхает. – Молотый перец анчо.
– Правда?
Говорю, что на нем настаивал папа, рецепт его; попробуешь раз, и назад пути отрезаны.
– Я тебе доверяю.
Его слова трогают меня больше, чем следовало бы.
Эйдан наблюдает, как я добавляю щепотку анчо и перемешиваю. Затем тянусь за ванилью и вдруг улавливаю краем глаза какое-то колебание, движение с его стороны.
– Что это? – Он протягивает руку к ямке у основания моего горла. Пальцы ложатся на медальон, который я надела утром. Электрический ток пронзает меня от шеи до живота.
– А-а… Это мамин.
Я приподнимаю вещицу, чтобы Эйдан разглядел рисунок. Три женщины – три грации, по словам ювелира, – в развевающихся платьях держатся за руки, одна указывает на что-то вдалеке. На небо, наверное. Думаю, художник просто изобразил женщин на прогулке, но мне всегда казалось, будто они вершат какой-то ритуал. Накладывают чары.
– Я не ношу его на работу: слишком… вычурный. Маме он нравился тем, что не походил на остальные безделушки. А мне нравится, потому что напоминает о беззаботной стороне ее натуры.
Эйдан вновь касается медальона, приподнимает двумя пальцами, словно взвешивая.
– Думаю, это прекрасная память о ней, – говорит он, выпуская подвеску.
Призраки наших покойников парят по кухне. Я не мешаю им и выжидаю несколько мгновений, прежде чем нарушить молчание.
– Дома ты много времени проводишь на кухне? Или предпочитаешь еду навынос?
Да, он готовит. Так, ничего особенного. Эйдан обводит рукой кухню: «Ничего такого». Домашняя стряпня, практичная. Хочет, чтобы дочка хорошо питалась. И готовка вовсе его не напрягает. Наоборот, помогает расслабиться.
– Это и раньше входило в мои домашние обязанности, до того как… – Он замолкает. В кастрюле пузырится молоко. Я сосредоточенно вожу половником, то погружая его в жидкость, то вынимая. – Ну, ты поняла, – добавляет Эйдан.
Наши взгляды встречаются. Мне непросто сбросить защитную оболочку, позволить ему заглянуть под нее, однако оно того стоит. Между нами рождается взаимопонимание. Вселенная преподнесла мне подарок: этого мужчину на моей кухне, целиком моего на несколько минут. Надеюсь, он слышит то, чего я не смею произнести вслух.
Что-то жалит мне тыльную сторону ладони: кастрюля выплевывает обжигающую каплю какао.
– Ой. – Я выключаю огонь, вытираю руку все тем же полотенцем и поворачиваюсь к Эйдану. – Думаю, готово. Хочешь попробовать?
– Только дурак откажется.
У меня в голове мелькает картинка: я подношу половник к его губам, подставив ладонь, чуть наклоняю и смотрю, как он пьет… Пожалуй, слишком. Слишком прямолинейно, слишком рискованно. Я кладу половник, достаю белую кофейную чашку из шкафчика над столешницей. Какао густое, идеального цвета, какой всегда получался у отца. Мы справились. Вместе.
– Вот.
Эйдан берет чашку. Наши пальцы соприкасаются, у меня внутри екает. Я выжидающе смотрю, как он делает глоток, прикрывает глаза, затем открывает: в них пляшут искорки.
– Черт возьми, – говорит Эйдан. – Извини. Я просто не знал, что у какао бывает такой вкус.
Он делает еще один глоток. Я улыбаюсь. Нечего сказать, нечего добавить. Момент идеален, и даже мне хватает ума принять единственно разумное решение: отойти в сторонку и насладиться им.
Эйдан вызывается ополоснуть свою чашку. Я уверяю, что мне не трудно, все равно мыть посуду.
– Позволь мне, – говорит он.
Я убираю сухие ингредиенты, выбрасываю пустые контейнеры из-под молока. Вместе мы переливаем горячее какао в стальной диспенсер и поднимаем его. Эйдан стонет.
– Видишь? Я же обещала, что будет тяжело.
Мы осторожно шагаем из кухни в обеденный зал, подлаживаясь друг под друга. Эйдан толкает входную дверь плечом. Порыв ветра треплет его волосы, лицо озаряется солнцем.
– Вот вы где!
Под надзором судьи Бирна мы ставим емкость на складной столик. Я бегу обратно на кухню за бумажными стаканчиками и салфетками. Эйдан направляется следом.
– Ты не обязан и дальше помогать, – говорю я.
– Знаю. Но теперь я тоже причастен к твоей какао-миссии и не собираюсь улизнуть в последний момент.
Когда мы возвращаемся к финишной черте, на горизонте уже маячит миссис Купер, гибкая и элегантная в темно-синих легинсах и белом жилете; ее хвостик подпрыгивает в такт беговым движениям.
Я складываю ладони рупором.
– Почти у цели, миссис Купер!
Получается неестественно, натянуто. Однако произошедшее на кухне с Эйданом так меня воодушевило, что я готова подыграть. Миссис Купер машет рукой. Минута – и она становится официальным победителем первого семейного забега на 5 км.
Судья Бирн аплодирует и поздравляет. Нет ни вручения медалей, ни сувениров. Только горячее какао в бумажном стаканчике.
Эйдан стоит рядом со мной. Он открывает краник, я подставляю стакан. Прежде чем успеваю что-либо сказать, появляются еще двое бегунов: Сет, паренек из моей бывшей школы, и его отец мистер Робертс, который работает в соседнем городе. На пару с Эйданом мы наливаем две порции.
Вскоре бегуны финишируют один за другим. Мы действуем в слаженном ритме: Эйдан управляет краном, я подставляю бумажные стаканчики, затем вручаю какао участникам забега со словами восхищения: «Молодец, отлично, я бы не смогла». Эйдан сосредоточен на текущей задаче. Он возится со стопкой стаканчиков, проверяет, не остыл ли диспенсер. Мужчина, который не выносит чужого внимания; сидя в баре, втягивает голову в плечи, избегает смотреть мне в глаза. Его дочка устроилась на скамейке через дорогу, из кармана к ушам тянутся провода от наушников. Вся в отца.
Спустя примерно сорок минут поток финишеров редеет. Миссис Купер болтает с судьей Бирном, спрашивая, не проведет ли он свадьбу ее кузена в Покипси через три недели. Мы с Эйданом молча ждем следующего бегуна. Импульс, возникший между нами в разгар забега, угас. Нам больше нечем занять руки.
– Как дела на работе? – закидываю я удочку.
Он улыбается.
– Неплохо.
– Можно кое в чем признаться?
– Конечно.
– Если честно, у меня очень смутные представления о том, чем занимается электролинейщик. Полагаю, это как-то связано с линиями электропередачи. Но дальше – мрак.
Эйдан усмехается и закатывает глаза.
– Никто не знает, чем занимаются электролинейщики. Порой даже они сами.
По сути, говорит он, их задача – обеспечивать поступление электричества в дома.
– Вот почему мы вечно возимся там наверху с высоковольтными линиями. Ремонтируем поврежденные, обслуживаем работающие. Если во время грозы на линии случается обрыв, мы ее восстанавливаем. Иногда приходим к людям домой и обновляем оборудование.
Я киваю.
– Надо полагать, ты не боишься высоты.
Эйдан мотает головой.
– Мне нравится там, на высоте. Это так… умиротворяюще, если понимаешь, о чем я.
Конечно, понимаю. Он занят своим делом, буквально витая в облаках, где его никто не беспокоит, в своей стихии.
– Кроме того, оттуда прекрасный вид, – добавляет Эйдан. – Река, горы… Глянь, что я заметил на днях.
Он достает из кармана телефон и наклоняется ко мне. Я чувствую запах сосновой хвои, стирального порошка и свежевымытых волос. Мне хочется закрыть глаза и запомнить это сочетание, чтобы воспроизвести его в памяти ночью, приблизиться к Эйдану в следующий раз, когда буду стирать одежду или отправлюсь в поход. Однако он хочет мне кое-что показать, и я возвращаю внимание на экран. Большой палец листает череду фотографий. Мелькают холмы, крыши, скриншот рецепта вегетарианской лазаньи, его дочь на тропе.
Палец Эйдана замирает на изображении, которое он искал: большая хищная птица с распростертыми крыльями скользит над буковыми деревьями за церковью.
– Ух ты!..
Теперь моя очередь наклониться: я хочу разглядеть снимок. Делаю вид, что меня не волнует близость его тела, сильные руки, подтянутый живот и шея – длинная, стройная, грациозная и гордая, как у лебедя.
– Очень… величественно.
– Я тоже так подумал.
Эйдан созерцает птицу, затем переводит взгляд на меня. Словно неделями хранил снимок в ожидании того, кто оценит по достоинству.