Несмотря на все, он хорошо устроился в жизни. С моей мамой они обеспечили благополучную жизнь мне. Всякий раз, когда мы с ним спорили и маме приходилось восстанавливать мир, она говорила: «Твой папа обожает роль отца». И это правда. Ему нравится быть моим отцом. Он возит меня всюду. Покупает одежду. Готовит. Беспокоится о том, что у меня в голове. Учит меня. Хочет, чтобы я знала то, что знает он.
Просто я чувствую себя неполноценной. Как если бы подвела нас двоих (в чем?) и теперь он вынужден привлекать всех этих друзей, чтобы заполнить пустоту.
Может, хреново так думать… Прошу прощения.
Я знаю, что он тоже ее потерял.
Итак, кроме нас с папой, есть его женщины, и чем больше людей крутится рядом, тем сильнее мое одиночество.
Возможно, так и задумано. Возможно, я должна извлечь из этого урок. Что в конце концов единственный человек, на которого действительно можно рассчитывать, – это ты сама.
Глава 28Эмили
Эйдан Томас вошел в мою жизнь. Не знаю, как так получилось, но, похоже, он вовсе не против.
Мое сообщение о краснохвостых ястребах встретило самый горячий отклик. С тех пор мы постоянно переписываемся. Разговариваем целыми днями. На работе я ношу телефон в кармане фартука. Проверяю его под стойкой в перерывах между заказами. В ванной. На заднем сиденье в машине Эрика. Когда чищу зубы перед сном и первым делом с утра. Без конца прокручиваю в голове последнее сообщение.
От краснохвостых ястребов мы перешли к другим хищным птицам и к остальной фауне в долине Гудзона. Потом круг тем дополнился работой, городом, едой, погодой. Эйдан присылает мне фотографии интересных птиц. Мы обмениваемся рецептами. Каждое утро он спрашивает, как у меня дела, а по вечерам желает спокойной ночи. Интересуется, как я справляюсь в ресторане: он слышал, что работа адская. Все нормально? Я рассказываю ему свой сон: череда запертых дверей в темном коридоре. Он ищет толкование в интернете. «Закрытые двери, судя по всему, означают некое препятствие у тебя на пути. С другой стороны, открытая дверь символизирует новый этап в жизни, позитивные перемены. Ты уверена, что все двери были закрыты?»
Эйдан набирает слова полностью. Никаких «оч» вместо «очень», «спс» вместо «спасибо» и «кст» вместо «кстати». Все предложения начинаются с заглавных букв и заканчиваются точками. Он редко использует смайлики, вкладывая в них особый смысл.
Есть вещи, о которых он не упоминает, и мне хватает ума не настаивать. Его жена. Дочь. Я формулирую вопросы в расплывчатой форме: «Как дела? Как прошел день?» Если захочет поговорить, пожалуйста, дверь открыта.
Эйдан приходит в бар по вторникам и четвергам, как обычно. Я делаю ему «Девственный Олд Фэшн». Когда у меня выпадает свободная минутка, мы разговариваем. При встрече мы не так многословны, как в переписке: физическая близость еще не достигла того уровня.
Он не всегда отвечает сразу. Может пройти час, два, три без ответа. Тем временем я перечитываю наши сообщения, отыскивая в каждом слове возможное недопонимание. Стоит мне убедить себя, что я все испортила, как от него приходит сообщение. Дружелюбное. Открытое.
В ресторане я бегаю на кухню за оливками, чистой ложкой, закусками; на обратном пути останавливаюсь и наблюдаю за красивым мужчиной на барном стуле.
Его присутствие меня воодушевляет. Я выпрямляю спину, хожу с высоко поднятой головой. В голосе добавляется уверенности. Я храню связывающую нас тайну возле самого сердца, как талисман.
Видит бог, мне это необходимо. Дополнительный заряд бодрости, маленькое волшебство.
Город пока не оправился от исчезновения женщины. Она была из местных. Каждый знает кого-нибудь, кто знаком с ней. Ее так и не нашли. Никто не говорит этого вслух, но мы понимаем: вряд ли ее найдут – если вообще найдут – живой.
Люди стали чуть добрее друг к другу. На улице, в магазинах, в ресторане. В наших взаимоотношениях появилась терпимость, которая, конечно, заканчивается там, где начинается кухня. Хотя все прилагают усилия. Даже Ник, по-своему. К счастью, сейчас мы не слишком загружены. На носу День благодарения, город мало-помалу пустеет. Пользуясь длинными выходными, местные едут навестить родственников, готовятся к празднику. Скоро начнется самое лихорадочное время года, а пока все пугающе спокойно. Затишье перед бурей.
Сегодня вечерняя смена заканчивается рано: родители спешат уложить детей в постель до десяти. Я запираю дверь за последними клиентами. Эрик убирает посуду. Кора меняет салфетки, раскладывает сверкающие столовые приборы на завтра. Ник возится на кухне с грязными кастрюлями, щипцами, лопаточками. Софи со всей оставшейся энергией чистит формы для выпечки. Я хожу по залу, собирая использованные стаканы.
У меня жужжит в фартуке. Поставив бокал-луковицу, я проверяю телефон.
«Уже опоздал? Если да, ничего страшного. Просто не хотел упустить девственный олд фэшн».
Сегодня пятница. Не вторник и не четверг. Эйдан приходил вчера, согласно обычному графику. И теперь хочет повторения.
Я бросаю взгляд в сторону кухни. Эрик и Софи почти закончили мыть посуду. Ник взял полотенце и помогает вытирать. Кора пересчитывает свои чаевые.
«Да, – печатаю я в ответ. – Но могу провести тебя во внеурочное время. Дашь мне… 20–30 минут?» Он пишет: «Польщен» и добавляет «:)».
Я вхожу на кухню, зажав между пальцами ножки трех бокалов.
– Ребята. – Ник и Эрик поднимают глаза. – Я сама закрою. Мне еще надо помыть кучу бокалов, но я совсем не против. Спасайся, кто может.
Пятнадцать минут спустя в ресторане никого. На парковку въезжает пикап Эйдана. У меня в фартуке снова жужжит.
«Все чисто?»
Набрав воздуха в грудь, я пишу: «Все чисто» и иду открывать дверь. Эйдан уже на пороге. Руки в карманах куртки, волосы выбились из-под шапки, подбородок укутан в толстый шерстяной шарф, из-под которого выглядывает краешек улыбки.
– Заходи.
Спортивная сумка тоже с ним, стукает о бедро при каждом шаге. Поеживаясь, Эйдан расстегивает куртку и трет руки, затем устраивается на привычном месте. Сумка ложится у его ног, как верный пес. Я начинаю смешивать коктейль. Воцаряется тишина. Необременительное молчание между людьми, которым нет необходимости ежесекундно поддерживать разговор.
Я размешиваю напиток, добавляю вишенку.
– Как прошел вечер? – спрашивает Эйдан.
– Все то же. Народу не слишком много. Настоящее безумие начнется на следующей неделе. И не прекратится до конца года.
Я двигаю стакан в его сторону. Он делает глоток и склоняет голову в знак признательности.
– Спасибо, что пустила.
– Мы всегда идем навстречу постоянным клиентам.
Я убираю горькую настойку и апельсин, который использовала для твиста. Эйдан указывает на соседний барный стул.
– Может, присядешь?
Я нервно обвожу взглядом зал. Глупо.
Эйдан облизывает губы.
– Извини, если вынуждаю тебя нарушить кодекс бармена. Просто… ты, наверное, весь вечер на ногах. – Он подается вперед. – И здесь нет никого, кто… засвидетельствовал бы нарушение.
Я смеюсь. Пожалуй, он прав. Обойдя стойку, забираюсь на соседний стул. Выйдя из рамок привычной схемы – Эйдан сидит, я стою, барная стойка в качестве барьера между нашими мирами, – мы чувствуем себя ближе друг к другу, чем когда-либо. Физически вживаемся в роли, которые исполняем виртуально уже почти неделю.
Он подталкивает ко мне свой коктейль.
– Выпей, если хочешь. Неучтиво с моей стороны пить в одиночестве.
Я собираюсь сказать «нет, спасибо». Но в том, как он это предложил, сквозит такая беззащитность, что я не в силах отказаться. Когда беру стакан, наши пальцы соприкасаются. Я запрокидываю голову, кубик льда звякает о зубы.
Сидеть в баре, распивая один коктейль на двоих, – раньше я видела такое только в кино. Шпион потягивает мартини, женщина в вечернем платье берет бокал из его руки.
– Знаешь, я слышала, что можно прочитать мысли человека, если пьешь из его стакана. Узнать все секреты.
Он усмехается, испытующе глядя на меня.
– Правда?
Я опускаю стакан и заставляю себя не отводить глаза.
– Что ж, – говорит Эйдан. – Было бы здорово.
Вокруг растет силовое поле. Притягивает нас друг к другу. Я отстраняюсь. Выпрямляю спину, откашливаюсь, заправляю выбившиеся волосы за уши.
– Уже есть планы на праздники?
Едва этот вопрос срывается с моих губ, я проклинаю себя. Слишком банальный. Посредственный. И совершенно неуместный в адрес того, кто недавно пережил тяжелую утрату.
Сделав глоток, Эйдан качает головой.
– Не в этом году. Будем только мы с Сис. У нас есть родственники в другом штате, но дела обстоят… не лучшим образом.
– О, конечно, я понимаю.
Он крутит кубик льда по дну стакана.
– А у тебя?
– Работаю. В один только День благодарения у нас три смены.
Эйдан сочувственно морщится.
– Да ничего страшного. Я не особенно люблю праздники. – И тут я решаюсь поделиться с ним. Уверена, он поймет, хотя обычно скорбящие неохотно говорят о тех, кого потеряли. – Даже при жизни родителей мы не устраивали праздников. Отец с мамой всегда были слишком заняты, понимаешь?
Кое о чем я умалчиваю. Дело не в их нерадивости, просто у меня такое чувство, что первые десять лет моей жизни они ждали, когда в полной мере проявится родительская жилка, но в итоге им пришлось смириться с тем, что есть. Папа был из тех, кто любит на расстоянии, из своей кухни, приберегая отцовский инстинкт для незнакомцев в ресторане. Я мечтала стать барменом, потому что видела в этом шанс сблизиться с людьми. Конечно, я тогда не понимала: большинство людей хотят, чтобы их оставили в покое.
Я встаю и тянусь забрать пустой стакан Эйдана. Он останавливает меня за руку, мягко отрывает мои пальцы от стекла и переплетает со своими.
– Значит, мы в одной лодке.
Я лишь киваю в ответ. Его горячая ладонь на моей, пульс эхом отдается у меня под кожей. Пальцы разжимаются, и я уже скучаю по их прикосновению. Эйдан протягивает руку к моему лицу, убирает выбившуюся прядь волос и вопросительно поднимает брови, словно ждет разрешения. Я вновь киваю и слегка наклоняюсь к нему. Я навсегда запомню, что первой подалась вперед. Пригласила его. На миг мне кажется, что я ошиблась. Что он отшатнется, бросит двадцатку на прилавок и уйдет. Однако меня вознаграждает мягкость ладони, накрывшей щеку. Микроскопическая дрожь большого пальца возле уголка моих губ.