Сейчас неподходящий момент.
Итак, что ты имеешь?
Ты в спальне, сидишь рядом с батареей, поджав ноги.
Кусаешь губы, тянешь нежную кожу все сильнее и сильнее, пока она не поддается. Тепло и металлический привкус на языке. Внутри нарастает ярость, грозящая тебя поглотить. Ты хочешь плакать, визжать, стонать. Метать громы и молнии силой мысли. Жаждешь забытья. Воспарить надо всем. Не чувствовать, как тебя разрывает на части.
И еще.
Если он придет домой и увидит открытые наручники, то поймет, что допустил промах. Естественно, он будет винить тебя, но в глубине души перестанет доверять себе. Сделается еще бдительней.
Он нужен тебе беспечным, рассеянным. Уверенным в себе.
Давай же.
Соверши величайшее предательство. Исполни акт веры.
Ты не встаешь. Вместо этого обхватываешь пальцами металлические браслеты и сводишь концы.
Механизм защелкивается.
Глава 31Номер четыре
Его дочка недавно сделала первые шаги.
– Скоро я буду ей не нужен, – сказал он.
Чего он от меня-то хотел? Чтобы я его разуверила?
У меня самой трое.
Я могла бы солгать ему о чем угодно, кроме детей. Поэтому ответила:
– Возможно, и так. Возможно, в один прекрасный день она тебя забудет.
Мои слова его задели. Само собой, не стоило этого говорить. Но ничего другого мне не оставалось.
Он в любом случае сделал бы то, что сделал. Никаких сомнений. Ему это было необходимо. А еще больше ему хотелось наблюдать за собой со стороны. Когда все произошло в моей машине, я заметила, как он поглядывает в зеркало заднего вида. Будто хотел убедиться, что еще способен. Увидеть, чтобы поверить.
Я не жалею о своих словах насчет его дочери. Возможно, моя жизнь из-за этого сократилась на лишнюю минуту, но я хотя бы воспользовалась шансом.
Как я уже сказала, ничего другого мне не оставалось.
Глава 32Эмили
Поиски пропавшей женщины прекратились. Судя по статье на четвертой странице местной газеты, дело еще не закрыто, но мы все знаем, что это означает. У следователей закончились места и зацепки. У них ничего нет.
Для нас жизнь продолжается. Эгоистично. Глупо. Но что делать? Праздники не за горами. Все вроде бы должны радоваться.
День благодарения беспощаден. Я готовлюсь к смене, как подростки из «Голодных игр», за одним исключением: мое оружие – удобная обувь, дополнительная резинка для волос, щедрый слой лака и матовая помада, которая стирается только оливковым маслом.
Несмотря на все приготовления, к концу вечера ноги молят о пощаде. Я мельком гляжусь в зеркало позади барной стойки: на щеках выступили пятна, лоб блестит, а от идеально собранных волос осталось лишь воспоминание. Руки ноют от смешивания бессчетных мартини: эспрессо и яблочных. Поясница разламывается. При каждом шаге острая боль простреливает по ногам.
Я привыкла к боли. Она – часть моей работы. Свои первые шаги я сделала в отцовском ресторане. Все детство собирала чаевые, приносила счет, наполняла стаканы водой, обжигала руки горячими тарелками. Насчет боли я спокойна.
Меня убивает все остальное: допущенные ошибки и несправедливость. Эрик накосячил с закусками для «четверки», и я не решаюсь ему сказать, чтобы взял себя в руки. Мне возвращают «Сайдкар»: «слишком слабый». В довершение – фиаско с «Ширли Темпл». Днем Ник расхваливает рецепт: хард-зельцер, «Крем-де-Кассис», твист – «что-то вроде “Ширли Темпл” для взрослых, понимаешь?» Перед началом первой смены я делаю один на пробу. Неплохо. Коктейль отправляется в меню.
Во время второй смены Кора замечает три напитка, выстроившиеся в ряд на барной стойке.
– Идея была моя, – говорит она.
– Что?
– Рецепт. Я его придумала. Сказала об этом Нику за обедом.
Она даже не злится, пребывая где-то между шоком и принятием неизбежного. Ник украл ее идею. Как мультяшный злодей или хулиган из ситкома. А мне и в голову не пришло…
– Прости, – говорю я.
– Да нормально.
Нет, не нормально, просто я ее босс, поэтому Кора притворяется, что всё в порядке. Она уходит прежде, чем я успеваю еще раз извиниться.
Людям нравится думать, что в бизнесе нет ничего личного. Любой, кто радеет за свою работу, скажет вам: это чушь собачья. Все, чем мы здесь занимаемся, – чертовски личное. Из-за моих ошибок страдают люди. Неважно, что это бизнес. Осадок все равно остается.
День благодарения накрывает нас облаком ядерного гриба и так же быстро проходит. Это семейный праздник. К одиннадцати все расходятся по домам. Ресторан затихает. Мы выжидаем еще немного, не уверенные, как существовать после хаоса. Переводим дыхание. Массируем шеи, сморкаемся, утоляем жажду. Начинается уборка, как после урагана.
– Кто-нибудь хочет забрать их домой?
Софи держит картонную коробку с печеньем – наполовину шоколадные трюфели, наполовину лавандовое песочное. Мы весь вечер раздавали их к каждому заказу. Осталось примерно с десяток.
Все молчат. Дело не в стеснении, просто на сегодня все по горло сыты рестораном. Никто не хочет забирать домой напоминание о вечере.
Софи обводит взглядом присутствующих.
– Ну же, кто-нибудь… Не давиться же самой, а выбрасывать жаль. – Она останавливается на мне. – Босс?
Разве откажешь Софи?
– Да, конечно.
Я беру коробку и благодарю. Когда уборка закончена, говорю Эрику и Юванде, чтобы ехали домой без меня.
– И куда это ты намылилась? – требует отчета Юванда. – Уже почти полночь.
Я придумываю отговорку: кое-что нужно в аптеке. Вид у Юванды скептический. Я жду продолжения допроса – мол, аптека закрывается в десять и уж точно не работает допоздна в День благодарения, – но Юванда слишком устала. Она знает, что с тех пор как умерли мои родители, я порой нуждаюсь в одиночестве, и допросами ничего не добьешься.
– Только езжай осторожно.
В «Цивике» я достаю телефон. После ночи в кладовой мы с Эйданом целые сутки не общались, как будто случившееся слишком сильно нас потрясло. Потом, когда я уже ложилась спать, он написал: «Думаю о тебе:)».
«Неужели?» – ответила я.
«Да».
Я напечатала: «Тоже:)», и переписка возобновилась в привычном режиме. Эйдан вернулся в ресторан во вторник. Я провела день в наэлектризованном оцепенении, поглядывая на дверь, хотя знала, что еще не время. Когда он наконец вошел, мое сердце ухнуло в пустоту. Наши взгляды встретились. Он улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Несколько секунд мы были только вдвоем. Два счастливых идиота, связанные самым волшебным секретом в мире.
Мы не рискнули возобновить свои подвиги в кладовой. Нам хватило понимающего переглядывания, мимолетного касания запястья, когда Эйдан взял счет, краткого объятия за талию, когда никто не смотрел. Прямо перед закрытием произошло чудо: он подождал, пока обеденный зал опустеет, попросил меня закрыть глаза и вытянуть руку. Затем положил мне на ладонь что-то прохладное и зажал пальцы в кулак.
– Можешь взглянуть.
Разжав пальцы, я увидела маленькое серебряное колье. Знак бесконечности на тонкой цепочке, сзади розовый кварц, заключенный в оправу.
– Боже, – прошептала я. – Где ты его взял?
Не ответив, Эйдан велел мне повернуться.
– Надеюсь, не слишком вычурно для работы.
Я сказала, что это прекрасно. Он собрал мои волосы и осторожно отвел в сторону. Я не шевелилась, пока Эйдан застегивал цепочку, и вздрогнула, когда костяшки пальцев коснулись затылка.
Теперь моя очередь. Только вместо драгоценностей – печенье Софи, лучшее, что я могу предложить на данный момент.
Снимаю с телефона блокировку и набираю: «Привет. У меня для тебя сюрприз».
Нажимаю «Отправить» и завожу «Цивик». Дом судьи находится неподалеку от центра города, минутах в десяти езды от ресторана. Почему бы не поехать туда? Минут через пять у меня в кармане гудит. Сбавив скорость, проверяю телефон.
«И что же?» – написал Эйдан.
Печатаю одной рукой: «Скоро узнаешь. Доставлю на дом:)» – и уже собираюсь прибавить газу, как телефон снова гудит.
«Когда?»
«Через… пару минут? Я в начале твоей улицы, лол».
Перечитываю сообщение, стираю «лол» и отправляю. Тут же появляется «печатает…».
«ОК. Жди на месте. Я выйду. Сесилия спит, не хочу ее разбудить. Первый День благодарения без мамы, сама понимаешь».
Я откидываю голову на подголовник: могла бы догадаться. Мы переписывались утром, обычные «привет» и «хорошего дня». Потом в праздничной суете не было времени часто проверять телефон. Единственное, на что меня хватило, – краткое и, как я теперь понимаю, глупое «С Днем благодарения!» во время туалетного перерыва, пока Эрик колотил в дверь, крича что-то насчет «Грей Гуз».
«Конечно, – пишу я. – Прости, что без предупреждения. Подожду на углу».
Он не отвечает. Черт. О чем я думала?..
Отступать слишком поздно. Наверное, он уже вышел из дома. Я еду по улице, сворачиваю налево и глушу двигатель.
Через несколько секунд Эйдан подбегает к «Цивику». Я выхожу. Он без куртки, шапки и перчаток. Только толстый бежевый свитер.
Прыснув, я указываю на его обнаженное горло и голые руки.
– Ты что, выскочил за секунду?
Оглянувшись по сторонам, словно проверяя, нет ли здесь кого, Эйдан приближается и целует меня в губы – сначала легкое касание, затем более долгий поцелуй.
– Наверное, торопился увидеть тебя…
Его руки проскальзывают мне под пальто, обхватывают бедра. Он мягко прижимает меня к моей «Хонде».
Обняв его за плечи, я целиком растворяюсь – и на миг забываю о Дне благодарения. О ресторане. О выручке, слабых «Сайдкарах», украденных идеях. О комке в горле при мыслях о будущем, о глыбе льда внутри при попытке представить себя через пять, десять, двадцать лет…
Скрепя сердце я на секунду отрываюсь, чтобы вручить ему коробку с печеньем.
– Небольшой сувенир от Софи для нашего любимого клиента.
Эйдан разглядывает упаковку в свете уличного фонар