— Когда мы приехали, там почти никого не было. Два или три человека, ближе к Малому пляжу, и никого в той стороне, где он плавал.
— Может, ты видела какую-нибудь лодку?
Нора задумалась:
— Было очень тихо. Думаю, мы просто рано приехали.
Она снова замолчала, наморщила лоб, напрягая память. Потом рассказала о ярком солнце, которое слепило глаза и мешало ей разглядеть то, что лежало на воде.
— Ничего другого я не видела, правда.
— А что происходило вокруг? Ты не заметила ничего необычного? — Томас наклонился к Норе. — Может, там был кто-то, кого ты никогда раньше не видела на острове, или…
Нора комкала в руке бумажный платок, рассыпая белые хлопья. Эти платочки, предназначенные для того, чтобы вытирать ими нос, не более, явно не выдерживали такого отчаяния. Несколько дней назад перед Томасом сидела Кики Берггрен и так же сеяла вокруг бумажный пух.
— Мне жаль, — ответила Нора, — но я не могу вспомнить ничего необычного. И ничего такого, что могло бы объяснить, как Юнни попал в воду.
Она снова расплакалась, сжав кружку с чаем обеими руками.
— Это же безумие… я просто не могу поверить в то, что он умер.
Томас похлопал ее по плечу.
— Полностью с тобой согласен. Если бы я только знал, кто или что за этим стоит, немедленно положил бы конец этому кошмару, поверь.
Он откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
Вид Норы внушал беспокойство. Она была бледной и как будто мерзла, несмотря на жару. И двигалась как одурманенная, будто еще не оправилась от шока. Глаза красные, нос опух.
— Когда вернется Хенрик? Не хочу оставлять тебя одну.
Нора равнодушно пожала плечами:
— Думаю, часа через два-три, не раньше. Да ты не бойся, я справлюсь. Мальчики у мамы с папой. Если мне станет совсем тоскливо, я в любой момент могу пойти к ним.
Нора вытащила еще один платок и высморкалась.
— И потом, я не прочь поспать еще немного. Иди, у тебя ведь так много дел.
Томас кивнул.
— Поспать — это хорошая идея. Свяжись со мной, если что-нибудь вспомнишь или просто захочешь поговорить. Мобильник всегда при мне. Завтра утром я позвоню тебе в любом случае.
Томас остановился на лестнице с телефоном в руке. Он думал о том, стоит ли беспокоить Хенрика. С ним было приятно пообщаться в компании Норы, но с первого момента знакомства что-то мешало Томасу сблизиться с мужем Норы по-настоящему. Было в нем нечто такое, что заставляло Томаса постоянно быть настороже в его присутствии, как будто Хенрик так и не смог смириться с их с Норой дружбой.
И это не была ревность. Отношения Томаса и Норы оставались приятельскими, не переходя границы, за которой начиналась территория семьи и брака. Тем не менее Томас и Хенрик держались друг от друга на расстоянии, несмотря на давнее знакомство. И то, что Хенрик происходил из семьи дипломата, с консервативными взглядами и ценностями, нисколько не улучшало положения.
Кроме того, Хенрик был врач и привык, что все вокруг смотрят ему в рот. Эта претензия на авторитет раздражала Томаса. Равно как и привычка перебивать Нору, когда она хотела высказать свое мнение, и то, что Хенрик встречал в штыки малейшее несогласие с ее стороны. Томас не переставал удивляться, на чем вообще держится их брак?
И все-таки он решил оставить голосовое сообщение, в котором предупредил Хенрика о том, что случилось, чтобы ситуация дома не застала его врасплох. Кто знает, может, Хенрик догадается вернуться домой пораньше.
Глава 35
Пятница, третья неделя
Когда в пятницу утром Томас появился в отделении полиции в Наке, в здании царила тишина. Как будто и те немногие, кто не был в отпуске, вдруг решили начать рабочий день позже обычного. Отсутствовали даже записные «ранние птахи», что делало обстановку вдвойне непривычной. Сам Томас на этот раз успел на утренний паром, за что и был вознагражден несколькими часами одиночества.
Он любил тишину. Неделя выдалась жаркой, и она еще не закончилась. Томас опустился на свой стул, довольный, что ни с кем не нужно говорить. Потом пошел в комнату отдыха, прихватив свою чашку — большую, с эмблемой морской полиции.
На полке выстроились в ряд разные сорта чая. Недолго поразмыслив, Томас сделал выбор в пользу «Эрл Грея». Не слишком оригинально, но для раннего утра в самый раз. Два кусочка сахара и немного молока — и бодрящий напиток готов.
С полной чашкой Томас вернулся в свой тоскливый кабинет. Там ничего не было, кроме обязательного письменного стола, двух березовых стульев для посетителей и почти пустого книжного шкафа из такой же светлой древесины.
На столе, собранные в две кучки, лежали документы и другие бумаги. И ни единой фотографии, ни комнатного цветка — ничего, что могло бы нести отпечаток личности хозяина кабинета или придать интерьеру хоть немного домашнего уюта.
Раньше рядом с телефоном стояла большая фотография Перниллы. Томас любил этот снимок, который сделал однажды на Харё. Волосы Перниллы сияли на солнце, и все вокруг было пронизано тем неповторимым вечерним светом, который бывает только в шхерах на закате.
Пернилла сидела на мостике и смотрела на море и заходящее солнце. Она не заметила, что Томас ее фотографирует, именно поэтому все и получилось так удачно, — мгновенье жизни, случайно пойманное в объектив.
После развода Томас убрал фотографию со стола, но так и не смог выбросить. Сейчас она хранилась в одном из ящиков письменного стола, в самом низу. Выставить фотографию Эмили он тем более не решался, это было бы слишком тяжело.
Каждый раз, когда Томас вспоминал Эмили, прежде всего видел ее маленькую руку, покоящуюся в большой своей. Он несколько часов просидел возле ее кроватки, прежде чем Эмили забрали, и все гладил ее маленькие, безжизненные пальцы, и не мог поверить, что никогда больше не сможет ни коснуться ее щеки, ни взять ее на руки. Когда медики отняли ее у него, у Томаса помутился рассудок. Он вцепился в девочку, как будто одной только силой воли мог вернуть ей способность дышать.
И выл, как раненый зверь в лесу. Все никак не хотел отпускать от себя дочь. Ни похороны, ни маленький белый гроб на алтаре, ни неизбежный развод с Перниллой — ничего потом не далось ему так тяжело, как этот визит медиков, увозящих с собой тело Эмили.
На столе лежал конверт с его именем и фамилией — долгожданный ответ из Линчёпинга. Отдав должное оперативности судмедэкспертов, Томас углубился в чтение и тут же удивленно поднял брови. Он ожидал чего угодно, только не этого. Надежда на то, что анализ проб прольет хоть какой-то свет на ситуацию, рухнули в одночасье. Скорее наоборот, ответ из Линчёпинга спутал следствию все карты.
Томас потянулся и почесал в затылке. Теперь-то Дедушка расстроится по-настоящему. Самым правильным будет позвать на следующее совещание прокурора. Она должна это видеть. Как-никак, руководитель следственной группы, хоть и формальный. А значит, тоже несет ответственность.
Томас потянулся за телефоном позвонить Маргит. Она из тех, кто должен узнавать обо всем в первую очередь. В любом случае эта бумага задаст жару всем.
Глава 36
Совещание назначили ровно на десять тридцать.
И никаких академических пятнадцати минут. Служака старой закалки, Дедушка считал пунктуальность одной из главных добродетелей полицейского. Тому, кто не укладывался, оставалось пенять на себя.
Когда Томас появился в комнате для совещаний, и шеф, и прокурор Шарлотта Эман уже были там. Калле с Эриком заняли места напротив инспектора. Карина села рядом с ручкой наготове.
Томас заметил, что она подколола волосы. По крайней мере попыталась это сделать, потому что не вместившиеся в заколку пряди свисали и торчали тут и там. При этом розовая блуза очень шла к ее загорелому лицу.
Карина показала ручкой на блюдце посредине стола.
— Угощайся, Томас. Заскочила в кондитерскую по дороге сюда. Подсластить наши горькие будни никогда не лишне.
Томас кивнул:
— Спасибо. Все, что все поднимает уровень сахара в крови и дает энергию, будет сегодня кстати.
Дедушка прокашлялся:
— Ну, начнем. Маргит уже с нами?
Он вопросительно посмотрел на телефон, и ответ тут же заполнил собой все помещение:
— Я с вами. Как там в Стокгольме? У нас температура воды двадцать пять градусов, не говоря о воздухе.
— Мы не жалуемся, — перебил ее шеф. — Давайте для начала выясним, на каком мы свете.
Он повернулся к Томасу и откинулся на спинку стула:
— Начнем с тебя.
Томас вкратце изложил события последних суток и развернул рапорт из Линчёпинга:
— Согласно результатам анализов Кики Берггрен была отравлена.
Он сделал паузу, предоставляя пространство всеобщему замешательству. И все за столом посмотрели друг на друга, потому что не знали, как истолковать его последние слова.
— Предположительно крысиным ядом, — добавил Томас.
— То есть причиной смерти стал крысиный яд? — первой нарушила тишину Карина.
— Отчасти, — поправил Томас. — Экспертиза установила, что в крови Кики Берггрен содержалась смертельная доза варфарина, который входит в состав крысиных ядов. Если это и убило ее, то косвенно, усилив кровотечения отчасти в мозге и других внутренних органах.
— Что значит «косвенно»? — не понял Эрик.
— Варфарин действует как антикоагулянт, то есть препятствует свертываемости крови. Удары, которые предположительно были нанесены Кики, или ушибы, полученные ею при падении, оказались смертельными, потому что организм не смог остановить кровотечения.
— То есть если бы не это, она бы не умерла? — Калле недоверчиво посмотрел на Томаса.
— Возможно, нет. Нанесенные ей повреждения в обычных случаях не имеют таких тяжелых последствий. Несколько больших синяков, кровоподтеков — не более. Понимаю, что это выглядело впечатляюще, но только снаружи.
— Но каким образом в нее мог попасть крысиный яд? — спросила Маргит. — Ни один человек, будучи в здравом уме, не сможет съесть его столько и не заметить.