Уже отсюда открывался поразительный вид на Грёншер, с маяком, за красивый силуэт называемым Королевой Балтики. Он принадлежал «Фонду Стокгольмского архипелага», которому был обязан и неустанной заботой, и великолепной сохранностью. Нынешний смотритель был настоящим фанатиком своего дела.
Почти двадцатиметровая башня не только доминировала на острове, но и была видна в море на расстоянии до четырехсот метров. Маяк вздымался вечным напоминанием о том, как нужны в море путеводные ориентиры и надежные гавани, вроде Сандхамнской.
Смотритель стоял на набережной, широко расставив ноги, и приветствовал гостей.
Гид — жизнерадостная уроженка Сандхамна — рассказала историю этого места и подвела группу к входу.
— Грёншерский маяк, спроектированный архитектором Карлом Фредриком Аделькранцем в 1770 году, возведен из песчаника и гранита. Восьмиугольное основание внизу по площади несколько больше верхней площадки. Изначально наверху использовалась угольная печь, которую в 1845 году заменили так называемой линзой третьего порядка[28], с лампой на рапсовом масле. Лишь в 1910 году были установлены фонари с экранами наподобие жалюзи, которые позволяли посылать в море разнородные сигналы.
Гид наклонилась к Симону и Адаму:
— Только представьте, мальчики, что до установки лифта бедному смотрителю приходилось по лестнице втаскивать на самый верх мешки с углем. Тяжелая, должно быть, работа.
Симон разинул рот, и гид улыбнулась:
— Угадайте-ка, сколько там ступенек?
Симон подумал и выставил обе руки с растопыренными пальцами:
— Больше, чем столько?
— Намного больше.
— Думай, что говоришь, — серьезно заметил Адам, — там их несколько сотен.
И повернулся к гиду:
— Мой брат еще не ходит в школу, поэтому не умеет считать.
Женщина приветливо рассмеялась и похлопала мальчика по плечу:
— К сожалению, вы оба не угадали. Здесь всего девяносто ступеней, и этого вполне достаточно, уверяю вас.
Она снова повернулась к группе и продолжила:
— Маяк погасили в 1961 году, заменив на Ревенгегрундет, поднимающийся со дна моря возле Коршё. Но в девяностые годы отреставрировали, отчасти на государственные средства, и теперь вы можете видеть наверху несильное зеленое свечение. Так что старичок еще жив.
Когда подошла их очередь на вход, Нора взяла Симона на руки.
Несмотря на летнюю жару, в башне было сыро и холодно. Лестница была поделена на четыре пролета, но это ненамного облегчило подъем, тем более что с такими крутыми ступеньками приходилось высоко поднимать ноги. А один раз они свернули не туда и оказались в тупике.
Когда добрались почти до верха, Норе пришлось признаться себе, что требуется иной, нежели у нее, уровень физической подготовки, чтобы преодолеть эту дистанцию, не запыхавшись. И что все ее летние прогулки, велосипедные туры, не говоря о пробежках, могли бы дать лучший результат.
За последним пролетом оказалось маленькое помещение, куда поднималась более узкая чугунная лесенка, выкрашенная белой краской. Там был фонарь и что-то вроде смотровой площадки. Зеленая дверь у подножия лесенки вела на узкий балкон, кругом огибающий башню.
— Можно я туда выйду? — Симон умоляюще посмотрел на мать.
— И я! — подхватил Адам.
Нора открыла дверь и огляделась. Высота головокружительная, в прямом смысле слова. Она повернулась к мальчикам:
— Можно, если только будете очень осторожны. Я не хочу, чтобы маленькие дети бегали как сумасшедшие на такой высоте. Вы меня поняли?
— Возьми меня за руку, Адам, — послышался голос Сигне. — В моем возрасте лучше держаться за кого-нибудь помоложе, чтобы не упасть.
Адам вцепился в протянутую ему руку, и они с Сигне вышли на балкон.
Вид открывался и в самом деле фантастический.
День выдался ясный, и под ними расстилалась гладь моря, с множеством разбросанных по ней островков и скалистых выступов. У горизонта мелькал Альмагрундский маяк, до которого было много морских миль.
У подножия башни теснились старые дома и хозяйственные постройки, недавно подновленные все той же заботливой рукой. Когда-то там жил сам смотритель маяка, сторожа и обслуга с семьями, и это была, вне всякого сомнения, тяжелая жизнь, не в последнюю очередь для женщин. Подумать только, что они вели хозяйство без электричества и водопровода… При этом за маяком нужно было наблюдать денно и нощно, и не только летом, но и зимой, невзирая на погоду и самочувствие.
Сейчас уже трудно себе представить, как они так жили из года в год. Должно быть, поездка на Сандхамн, представлявший собой все-таки нечто большее, чем просто одинокий форпост посреди моря, считалась настоящим праздником.
— Впечатляет, правда? — Сигне повернулась к Норе и восхищенно вздохнула: — Регулярно навещаю его с детства, а все никак не могу налюбоваться.
С этим можно было только согласиться. Нора кивнула, продолжая обозревать ландшафт.
Их гид уже закончила рассказ и отдыхала, опершись на перила.
— А вы знаете, что гранит для маяка рубили прямо здесь, на острове, а затем скрепляли при помощи, помимо прочего, готландской извести и кирпичной крошки? Поэтому он и смотрится как такая красивая мозаика. Только средняя часть башни сложена из песчаника с Рослагена.
— А откуда этот гранитный пояс наверху? — спросила Нора.
— На этот счет есть разные мнения, — ответила гид. — Наиболее вероятно, что песчаник не подвезли, строителям под конец надоело ждать, и они сложили часть башни из того, что имелось под рукой, то есть из одного только гранита.
Гид подмигнула Норе.
— Просто фантастика, как можно соорудить такое, не имея современной техники, — заметила та.
— Еще более фантастично, что изначально у строителей не было никаких чертежей. Ничего, кроме красивой акварели, — сказала гид.
— У них не было чертежей, вы сказали? — переспросила Сигне и удивленно посмотрела на гида. — Никогда раньше об этом не слышала.
— Именно что не было, — подтвердила гид. — Каменщик по фамилии Вальмстед — а именно ему мы и обязаны благородными пропорциями сооружения — построил маяк, ориентируясь на акварель, и никаких там технических спецификаций.
— Фантастика, — прошептала Нора. — В такое действительно трудно поверить.
Симон дернул ее за руку:
— Мы пойдем на самый верх, мама?
— Конечно, мы туда пойдем.
Они вернулись в башню через зеленую дверь, и Симон начал карабкаться по узкой чугунной лестнице. Она перешла в узорчатый мостик, занимавший большую часть помещения вокруг фонаря, которое едва достигало двух метров в диаметре. Застекленные окна шли от пола до потолка, в котором виднелось маленькое вентиляционное отверстие. В этой каморке одновременно могло уместиться лишь несколько человек.
«Сюда категорически противопоказано подниматься тем, кто боится высоты», — подумала Нора.
— Посмотри, как здорово! — воскликнул Симон. — Я вижу Сандхамн! Поднимайся, Адам, — прокричал он вниз на лестницу, — и ты посмотришь.
Посредине фонаря светилась современная лампа, помещенная туда на рубеже тысячелетий, когда на маяке снова появился свет.
— Симон, ты знаешь, почему лампа зеленая? — спросила Нора.
Лицо Симона приняло озадаченное выражение:
— Потому что это такой красивый цвет?
— Нет, дружок, потому что остров называется Грёншер[29]. Так каким же цветом, по-твоему, должен гореть здесь маяк?
Когда они вышли из башни и расположились на скалах для пикника, Нора решила зайти в небольшой музей, располагавшийся в бывшей керосиновой будке. Мама Норы пошла с ней, а мальчики остались с дедушкой и Сигне.
Пролистывая альбомы с красивыми старинными фотографиями, Нора вспомнила недавний разговор с Томасом и его коллегой.
Речь шла о крысином яде, которым отравили Кики Берггрен. Нора долго потом думала, что надо бы спросить маму, где она покупала жидкий крысиный яд. За мыслями о новой работе, собеседованием и ссорой с Хенриком она совсем забыла об этом.
Выслушав ответ мамы, Нора инстинктивно схватилась за мобильник.
Она должна немедленно рассказать об этом Томасу.
Глава 66
Он ответил после первого сигнала.
Томас сидел за своим столом в полицейском отделении в Наке, в окружении разбросанных по столу бумаг. Чай в чашке давно остыл. На дисплее высветилось имя Норы.
— Знаешь, что сказала мама? — Нора сразу перешла к делу. — Что крысиный яд, который был у нас дома в годы моего детства, она покупала на Сандхамне. В магазине низких цен, который находился в том же доме, где сейчас бар.
— Значит, яд, которым отравили Кики Берггрен, раньше можно было купить на Сандхамне, — резюмировал Томас.
— Именно так. В магазине, который закрылся в конце семидесятых. Мама сказала, что она до сих пор пользуется этой бутылочкой, когда у них случаются нашествия мышей.
— То есть яд не утратил своих свойств за почти что двадцать пять лет… — Томас откинулся на спинку стула и наморщил лоб. — Такое возможно?
— Не знаю, — ответила Нора, — об этом следует спросить в «Антицимексе», но мама говорит, что он вполне пригоден к использованию.
Томас попытался сформулировать свою мысль:
— И это может значить, что отравитель, если только допустить, что он покупал яд на Сандхамне, имеет дом на острове вот уже как минимум двадцать пять лет.
Он сделал паузу, прежде чем продолжить:
— С другой стороны, яд, конечно, можно раздобыть где угодно. Такое ведь продается не только на Сандхамне.
Томас оборвал фразу и задумался.
Вот уже пятнадцать лет, как у Филиппа Фалена дом на Сандхамне. Но до этого у него был дом в Трувилле, и довольно долго. И общий срок его жительства на Сандхамне, конечно, составит двадцать пять лет и даже больше. Но Фален в больнице, и одна из возможных причин тому — отравление варфарином. В любом случае, вопрос стоит отдельного расследования.