Сейчас он бы продал душу дьяволу за топор.
Внизу, у старой гавани для небольших лодок на северной стороне острова, мелькнула крыша дома. Может, в лодочных домиках отыщется какой-нибудь инвентарь?
Хенрик помчался туда, сжав руки в кулаки и тяжело дыша. Поскользнулся на мокрой от росы траве и описал почти полный круг, прежде чем поднялся на ноги. Локоть глухо стукнулся о камень, но Хенрик не почувствовал боли и как ни в чем не бывало продолжил путь, теперь шагом.
Внизу, у воды, было так же тихо. Хенрик дернул черную дверную ручку первой постройки — заперто.
Черт…
С торца прилегающей стены чернело окошко. Хенрик понял, что ему нужен хороший камень. Отыскал у воды покрытую водорослями гранитную глыбу и с силой запустил в окно. В мертвой тишине звон разбитого стекла прозвучал как выстрел. Хенрик просунул руку в дыру, зацепил крючок, державший раму, открыл окно и влез вовнутрь.
Сквозь темноту проступали очертания предметов. Хенрик увидел топор, прислоненный в углу к стене, и едва не зарыдал от радости.
Спустя пару минут он уже бежал к маяку с топором в руке. В спешке Хенрик поранился, и теперь на голени кровоточил порез длиной больше десяти сантиметров. Хенрик заметил про себя, что рану нужно будет зашить, иначе останется некрасивый шрам.
Он подбежал к подножию маяка. Дернул створку решетки и по ступенькам поднялся к первому пролету, где у запертой двери дожидался Томас.
— Вот, руби… — пропыхтел Хенрик.
Он едва мог говорить. Легкие болели от напряжения, и дым нисколько не облегчал положения. Хенрик был вынужден наклониться вперед и упереть руки в колени, чтобы не упасть.
Томас взвесил в руке топор и прицелился. Ударил раз, другой… С четвертого удара скоба с засовом отлетела прочь. Массивный ключ вывалился на пол со стуком, прокатившимся эхом по всему маяку. Томас дернул дверь, и она открылась.
У порога, свернувшись калачиком, лежала Нора. Хенрик опустился на колени, чтобы проверить ее пульс, в мгновенье ока превратившись из отчаявшегося супруга в невозмутимого врача.
— Инсулиновый шок, — констатировал он. — Срочно в больницу.
Хенрик обхватил супругу за плечи и осторожно приподнял, так, что ее голова оказалась у него на коленях.
— Вызови вертолет. Ей нужно ввести сахар. Срочно впрыснуть в кровь, это единственный способ остановить гипогликемию.
Хенрик оглянулся на Томаса.
— Даже не знаю, есть ли у нас шансы.
Сандхамн, июль 2005
С чего начать? Что сделано, то сделано, но я должна рассказать правду.
Кристер Берггрен был моим племянником. Он объявился на Сандхамне на Пасху и назвался сыном моего брата Хельге. Якобы его мать долгие годы хранила имя отца в тайне.
Когда Хельге исполнилось двенадцать лет, его отправили учиться в школу в Ваксхольме — так далеко, что он не мог приезжать домой чаще, чем на выходные, а зимой и вовсе только если пароход мог взломать лед. Поэтому Хельге поселили на квартире у семейства Берггрен.
Их младшую дочь звали Сесилия. Она была на два года старше Хельге, и со временем он влюбился в нее без памяти. Их любовь принесла ожидаемые плоды: Сесилия забеременела ребенком Хельге, когда ему было шестнадцать, а ей восемнадцать.
Родители Сесилии связались с нашим отцом, и тот впал в ярость.
Он немедленно забрал Хельге домой, а потом хорошо заплатил родителям Сесилии за молчание. Они договорились, что Берггрены усыновят ребенка сразу после рождения.
Эту историю рассказал мне отец незадолго до смерти. Хельге молчал, мы с ним никогда не затрагивали эту тему. Думаю, они не встречались с Сесилией с того дня, когда паром увез его на Сандхамн. Возможно, он даже не знал, что у него есть сын. Вскоре по возвращении Хельге поссорился с отцом и ушел в море.
Но Кристер явился ко мне не просто так, а с конкретной целью. Он потребовал свою часть отцовского наследства. Не моргнув глазом, пригрозил мне продажей виллы Бранда, если я с ним не рассчитаюсь. Как будто у меня были такие деньги. Якобы он консультировался у юриста, и закон на его стороне.
Я была вне себя от ужаса. Мой дом значил для меня все. Здесь я сделала первый вдох, здесь моя мама легла спать последний раз в жизни. Моя жизнь разлетелась бы в клочки, пойди я на поводу у Кристера.
Я предложила ему переночевать в надежде объясниться утром, но так и не смогла сомкнуть глаз. Все думала, просчитывала. Мы должны были прийти к совместному соглашению, но как мне было объяснить ему, что вилла Бранда не просто недвижимость, которую можно продать.
На следующий день я предложила ему помочь мне расставить сети, как это делали мы с Хельге, пока он был здоров. Возможно, тем самым я хотела пробудить в племяннике хоть искру сочувствия и дать понять, что он требует невозможного.
День выдался чудесный. Белое зимнее солнце стояло низко над горизонтом, и вокруг нас было тихо. Мы направились к Откуббу, где обычно ставили сети с моим Хельге. На его любимое место.
Только мы успели поставить первую сеть, как она задергалась, и в ней заблестела чешуя. Я попросила Кристера посмотреть. Он перегнулся через борт, чтобы лучше видеть, и оперся о капот подвесного двигателя. По ошибке я неправильно поставила защелку, и мотор оказался поднят. Когда же Кристер на него навалился, мотор снова опустился. Кристер потерял равновесие и упал в воду, прямо в сеть.
Я взяла первый попавшийся под руку канат и завязала петлей, чтобы Кристер мог обернуть его вокруг себя. Даже не знаю, почему он отказался надеть спасательный жилет, ведь я предлагала. «Это для детей и женщин», — так он объяснил.
В этот момент я заметила, что канат был якорный. На другом его конце висела тяжелая чугунная болванка. Осознание ситуации пришло внезапно.
Если я не стану вытаскивать Кристера, моя жизнь снова войдет в прежнее русло. И никто больше не выгонит меня из моего дома, все будет как прежде.
Недолго думая, я подняла якорь и перебросила его через борт. Это получилось как будто само собой. Последним, что я видела, была его голова, исчезающая в толще холодной темной воды.
Этот день стерся из моей памяти, словно растворился в белом зимнем тумане. Я почти поверила, что ничего этого никогда не случалось, но как только услышала, что к западному берегу прибило мертвое человеческое тело, сразу поняла, что это мой племянник, и снова потеряла покой. Бессонные ночи проходили одна за одной, а я все лежала и думала.
Потом появилась Кики Берггрен. Однажды она очутилась под моей дверью и постучалась. Жадная женщина, она назвалась кузиной Кристера и потребовала его долю наследства. На случай, если я откажусь уступить ей половину дома, пригрозила меня к этому принудить.
Помню, как услышала свой голос, предлагавший ей чашку чая. Как будто говорил кто-то другой, а я стояла в стороне.
Я открыла кладовку, чтобы взять банку с домашней чайной смесью, и тут увидела на полке банку с крысиным ядом, которая целую вечность простояла на верхней полке. Я взяла ее дрожащими руками. Красная этикетка со скалящимся черепом как будто светилась в полумраке.
Теперь я точно знала, что делать. Когда чай заварился, я разлила его по двум чашкам, в одну из которых добавила хорошую дозу ядовитой жидкости. Потом положила в вазочку домашнего печенья с джемом и отнесла все это Кики Берггрен. Когда все было выпито, я спросила, не может ли она прийти ко мне завтра? И снова не узнала своего голоса, когда посоветовала ей как следует обдумать ситуацию.
Тем же чужим голосом я обещала Кики Берггрен принять решение в течение суток. Мы договорились встретиться на следующий день в двенадцать часов, но Кики Берггрен так и не появилась.
Пока я пишу это письмо, рядом со мной на кухонном столе стоит старое лекарство Хельге. Это морфин, который я попросила для брата в больнице. Пришло время воспользоваться им в последний раз.
Кайса трется о мои ноги и жалобно скулит. Мудрая собака понимает, что что-то не так. Она смотрит на меня такими глазами, что я едва могу писать. Но Нора в башне Грёншерского маяка, и ее нужно забрать оттуда как можно скорее. Этот вечер мы провели вместе, и она уже знает мою историю. Она могла помешать мне сделать задуманное и тем самым вынудила меня запереть ее. Сама не знаю, откуда у меня взялись силы поднять и вставить в петлю чугунный гаечный ключ, который я нашла в углу. После этого я села в ее лодку и вернулась домой.
Извинитесь за меня перед Норой за то, что я так с ней поступила.
И еще несколько слов. Это мой личный выбор. Никто не вправе лишить меня дома, в котором я родилась и умру.
Синге тихо вздохнула, отложила ручку, сложила письмо и сунула в конверт, который прислонила к подсвечнику на столе.
Потом взяла еще один лист, написала несколько строчек и тоже вложила в конверт. Медленно прошла через кухню, достала коробок спичек и ласково потрепала собаку по загривку:
— Ну, давай, Кайса…
Сигне взяла керосиновую лампу — ту самую, которую дедушка Аларик купил когда-то в Стокгольме, чем привел в восхищение всю семью. Сигне была тогда маленькой девочкой, но до сих пор помнила, какой красивой показалась ей эта лампа, когда дедушка принес ее домой.
Она осторожно зажгла фитиль и отрегулировала его длину так, чтобы лампа распространяла вокруг себя ровный, теплый свет. С лампой в одной руке и ампулами в другой вышла на веранду и выверенными движениями — руки помнили — набрала морфин в два шприца.
Кайса легла на своем любимом коврике у ног хозяйки.
Первый шприц предназначался собаке. Сигне сделала инъекцию — и по ее морщинистым щекам потекли слезы. Сдерживая рыдания, она погладила Кайсу по шелковистому носу. Собака скулила, но и не двигалась с места, дав хозяйке возможность без помех сделать смертельный укол. Сигне положила голову Кайсы себе на колени и держала так, пока та не перестала дышать.