Тихие обители. Рассказы о святынях — страница 23 из 50

Н. Кошелев. «Прободение ребра Иисуса воином». 1900-е гг. Церковь Святого Александра Невского на Александровском подворье в Иерусалиме


Забывают они, что «не одним хлебом жив будет человек, но и словом Божиим», – жив – не только духовно, но и телесно.

Есть еще несколько интересных надписей.

Схимонах Киприан.

Из закоренелых раскольников, утвержденный в православии чудесными знамениями.

20 мая 1798 года, 80 лет от рождения.

Или:

Монах Авраамий.

Ревностно потрудившийся в послушаниях и в обители источавший по кончине и при отпевании ток живой чистой крови.

Кое-где написаны простенькие стихи, вроде следующих:

Схимонах Авраамий.

Все в мире презирая,

Он Господу служил,

И славу неба предвкушая,

Здесь телом от трудов почил.

Коротко и ясно!

Осмотрев кладбище, мы направились снова в ограду монастыря. Владыка пошел в братскую больницу посетить немощных, а мы в это время прошли в летний верхний этаж собора. Громадной величины храм производил внушительное и вместе с тем легкое впечатление. Довольно много было золота, блестевшего от боковых лучей солнца; но всего более мне понравилась живопись. Нижний храм производит совсем иное впечатление; но о нем в свое время. Здесь же бросалась в глаза яркость и светлый тон красок. Розовый, голубой, красный, синий и редко коричневый – цвета икон и стен придают храму положительно бодрящий, веселый, жизнерадостный тон. Высота купола и арок и обилие света чудно дополняли это впечатление. И невольно я себя спросил: зачем монахам эта светлая жизнерадостность? Но ответ явился тотчас же. Ведь христианство – не только одна печаль и сокрушение о грехах, – но и радостная жизнь в Боге, «неизреченный свет» и непрекращающееся веселие, как утверждают по опыту христианские подвижники-мистики. Правда, на эту последнюю сторону радости, оптимизма в последнее время начали указывать даже чересчур уж неумеренно, вооружаясь против какого-то будто ложного аскетизма. Горячее всех возмущался известный В.В. Розанов, взывая как-то в «Новом Времени»: почему это у христиан Пасха продолжается всего лишь одну неделю, а пост тянется 40 дней? Почему все наше христианство черное, а не белое? Почему христианство Страстная Пятница, а не Светлое Воскресение?

Ф. Васильев. «Около церкви. Валаам». 1867


Милый – если только не фальшиво наивный, – Василий Васильевич! Я спрошу вас: почему это большинству христиан нравятся дни Страстной седмицы больше, чем Пасхальная неделя? Почему это горько-покаянное «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!» влечет сердца верующих? Да уж очень просто: совесть-то у нас нечиста! Если же у вас, жизнерадостный Василий Васильевич, совесть покойна, если, как «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8), то «радуйтесь и веселитесь» (Мф. 5, 12), – но нам, грешным, оставьте уж плач и сетование, мы здесь находим себе тихую, печальную радость и скорбное утешение. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5, 4); утешатся не только там, за гробом, но еще и здесь, даже в самом плаче будут утешаться. «Блаженны нищие духом» (Мф. 5, 3), опять все скорбные, смиренные, уничижающие себя мытари, потому что им принадлежит «Царствие Небесное» (Мф. 5, 3); а «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21).

В. Васнецов. »Спасительв терновом венце». 1906


Слезы – и радость! Смирение – и дерзновение перед Богом! Все это, Василий Васильевич, – вместе бывает. Таков обычный ход внутреннего обновления человека «в мужа совершенного» (Еф. 4, 13).

Но, конечно, бывают моменты, когда плакать неуместно, да сердце и не хочет плакать.

«Почто мира с милостивными слезами, о ученицы, растворяете?» – вещал мироносицам блиставший во гробе Ангел, – ведь «Спас-то воскресе» из мертвых: теперь «рыдания время преста, не плачите!» – поется в каждую воскресную всенощную. Но ведь до этого воскресения нужно прожить шесть дней. До Пасхи – нужно жить целый год. Да и то не все могут радоваться по-на-стоящему; потому что не все дожили до воскресения своей души. Для этого нужны нам долгий пост духовный, сетование о своей нечистоте нужно; Страстную неделю внутри себя пережить, перестрадать, – тогда и загорится светлая заря христианского богообщения. А вы, Василий Васильевич, рекомендуете после угарной, опьяняющей Масленицы да прямо опять Пасху ликовать! Не выйдет, поверьте, не выйдет ничего: совесть-то, того… грязновата у нас! И рад бы в рай, да руки коротки! И вот это вполне понимают иноки, эти истинные христиане, – поэтому они большую часть года проводят в нижнем скромном храме, а летом веселят свои сердца описанной красотой, и благодарят Бога, утешающего смиренных и утружденных.

Вот какие мысли и чувства возбудил во мне вид Валаамского храма. Да простит мне читатель это отступление.

Один из провожавших иноков разъяснил, что почти весь этот храм с его архитектурой, живописью сделан трудами Валаамской братии, поэтому он совсем родной для них.

Владимирский скит. Валаам


Между прочим, наше внимание привлекли к себе две картины – иконы. На одной из них, нарисованной по трем стенам лестницы, ведущей с верхнего этажа в нижний, изображены лики русских святых, начиная, кажется, от святого Владимира и до последних дней. И замечательно: все иноки, простые миряне и князья.

– Знатных-то и богатых, да белых священников совсем почему-то мало! – замечает один из приезжих богомольцев.

Это замечание брошено вскользь, но оно имеет, кажется, глубокий смысл. В нынешний век почти все, и интеллигентные миряне, и белое духовенство, вооружаются против иночества. Правда, много, много темных сторон здесь. Но ведь это обычное явление: где сильнее свет, там гуще тени, больше козней врага; где выше подвиг, там возможнее – падение. Но заключать из-за темных сторон о ненормальности всего монашества неосновательно. Ненормальности, искажения нужно преследовать, – дурные листья и сучья обрезать, но рубить само дерево, когда на нем были и листья и плоды, жестоко и глубоко несправедливо.

Скажут, что в монашестве больше негодных листьев. Бог им судья! Нужно стараться строже принимать в монашество и вообще улучшать это дело Христово. Но не забывайте, что большинство святых – иноки или мирские аскеты, такие же монахи. Тесен путь в Царствие Божие, но иного нет! И вот рассматриваемая картина наглядно показывает и говорит зрителю: строгие судьи! Не рубите дерево! Посмотрите, сколько оно принесло зрелых для Господа плодов! Не рвите розу из-за того, что на ней есть и шипы! Вглядитесь в подвижнические лики: есть ли среди святых Божьих жившие широко, пользовавшиеся удобствами и удовольствиями? Да, православные, тесен путь и узки врата, ведущие в Царствие Небесное!

Вот что подсказывает эта картина. Другая сторона обращает внимание одной мелочью. Грешница с низко наклоненной головой, окруженная фарисеями и книжниками, готовыми уже удрать под давлением мучающей совести; Христос сидит и чертит перстом на песке, а что именно – в Евангелии не говорится. Художник, желая заполнить этот пробел, по простоте своей рисует на латинском языке слова Господа: qui vestrum sine peccato.., то есть кто из вас без греха, тот, и т.д., понятно, почему взяты эти слова, но зачем латинский язык? Видно, художник знал его в гимназии, а может, и в семинарии и хотел выразить идею неизвестности и непонятности написанного.

Осмотрев храм, мы пошли на колокольню, откуда открывался чудный вид. К сожалению, в этот раз нельзя было взобраться на самый верх ее, где находилась подзорная труба.

Когда затем сошли вниз, то обратили внимание и на внешнюю сторону собора. Храм напоминает своей архитектурой византийский стиль – очень красивый; колокольня же – в русском стиле, причем она производит немного странное впечатление: сначала идет ровно, ровно – и вдруг круто сужается и неожиданно кончается острым шпилем. Говорят, что по плану предполагался еще целый этаж, но игумен не благословил; может быть, денег не хватило, – а может быть, считал это лишней роскошью! Бог его знает!

В это время владыке сказали, что все готово для отправления на Святой остров. Мы пошли пешком к пристани, а владыке и отцу наместнику подали лошадей.

У пристани нас ждал чистенький игуменский пароходик «Сергий», названный в честь святого Сергия Валаамского. Мы уселись. Из машинного отделения вышли иноки – машинист и кочегар – получить у владыки благословение. И пароход легко отошел от пристани.

По пути я разговорился с некоторыми иноками, ехавшими с нами. Между прочим, один молодой послушник почему-то сильно понравился мне. Как мирянин, я недоумевал, как можно было жить в монастыре, да еще в глухом скиту молодому, полному жизни и сил юноше, и, не утерпев, задал этот вопрос. Но ответ был очень прост.

Сергий и Герман Валаамски


Скромно, как дитя, и смиренно, он ответил мне искренне: «Был я приказчиком… Дело молодое… неразумное… Я начал падать… — краска стыда от сознания своей слабости залила щеки молодого послушника. – В миру не удержаться. Вот я и решил пожить недельки две на Валааме. .. Да вот уж восьмой месяц пошел, все не хочется уезжать отсюда. Может быть, ныне летом ворочусь опять в Петербург».

Столько было здесь смирения, кротости и простоты, что перед этим «падшим» юношей мало стоили внешне чистые праведники. Глядя на этот живой пример, понимаешь немного, почему Христос любил иногда явных грешников гораздо уж больше, чем законнически праведных фарисеев: хоть они и падали, но зато основное-то настроение у них было наиболее благодарное для очищения – покаяние, уничижение, смирение, – тянули к себе дары Бога, Который, по слову Писания, «смиренным дает благодать». При своей грязи они жаждали чистого Света больше, чем мнимо праведные книжники. И Христос к ним шел, ценя не внешние подвиги или падения, а внутреннюю подкладку духа. Вспомните картину блудницы, омывающей слезами ноги Спасителя, и хозяина вечери – Симона фарисея! Ясно, куда клонится твое сердце, читатель. И поймешь, почему нельзя судить людей по внешности, если не видишь самого нутра их.