– Иные мирские-то соблазняются этим.
А собственно, это замечательно мудро сделано: служба долгая, внутреннее напряжение у молящихся иноков сильное, – а тут вдруг, как раз почти в средине всенощной можно отдохнуть; и это не только терпится, как будто что-то дурное, хотя и неизбежное, но законно разрешается, благословляется, чтобы не смущать совесть немощных братьев. Дальше о субботнем богослужении я не буду писать, так как большую часть второй половины поддался сонной немощи. Окончилось богослужение около двенадцати часов ночи. Мы с товарищами пришли в гостиницу, спросили себе номер и моментально заснули, утомленные путешествием и массой впечатлений.
Не успели мы, казалось мне, как следует отдаться в объятия Морфея, как вдруг раздался трескучий звонок, приглашавший вставать желающих идти к ранней обедне. Было половина пятого утра. Со страшной неохотой мы поднялись; а идти нужно было, так как владыка последний раз присутствовал у богослужения, после которого должен был ехать в Сердоболь… Пока мы собирались, ударил колокол, будя спящие воды, леса, людей и птиц…
За обедней пели иноки-«любители», так как постоянный хор поет лишь позднюю службу. Человек пять – без всяких гармонизаций и «пре-сладкого трегласия» или четырегласия хвалили Бога в один тон, в октаву. Цель была не услаждать себя музыкой, а молить; для этого же совершенным или простым христианам не требуется «пар-тесов», нужно лишь горячее, молящее Бога сердце. Конечно, хор для владыки мог бы раз-то и спеть, по благословению отца наместника; но Преосвященному хотелось не сверхпрограммного, а обычного строя их жизни. Простояв обедню, владыка приложился к мощам святых Сергия и Германа, чудотворцев Валаамских, иноки отслужили молебен со словами «отцы наши». Епископ попросил у них молитв о себе и вышел из храма. Скоро мы направились к знакомому пароходику – «Сергию». Проводить архипастыря собралось множество иноков, кои могуче запели Валаамское веселое «Светися». Нас владыка благословил провожать его на пароходе до Сердоболя, чему мы были весьма рады.
На монастырской колокольне затрезвонили, и пароход двинулся от пристани, сопровождаемый пением и напутствиями.
А затем и мы запели величание Валаамским чудотворцам и святителю Николаю.
Святой Николай Чудотворец.Икона из монастыря Святой Екатерины, XIII в.
Озеро было почти совсем гладкое.
…За беседой и под шумок винтов мы и не заметили, как впереди показались гранитные, почти голые берега Финляндии, изрезанные множеством заливов и бухт… А вскоре выплыл из-за гор и Сердоболь – уездный город Выборгской губернии. Финское название его собственно Sartavalan. Но русский человек, желая перевести это непонятное ему «сартавалан», переделал на Сардабалан, а потом – по сходству звуков – на Сердоболь, то есть самое русское слово… Вспоминается мне одна такая же метаморфоза: «нейтралитет» наши мужчины выговаривают как «нетроньитет»…
С парохода мы отправились на Валаамское подворье (между прочим, через это подворье можно пробраться на Валаам зимой, когда станет лед), а оттуда – на вокзал. Там причт и прихожане встретили своего епископа пением каких-то финских кантат… Поезд двинулся… Мы отплыли обратно на Валаам…
Гпава 2
Больше стихир! – Гипнотизация вечерних молитв. – На «самый постный» остров. – Монах-воин. – Земной ангел. – «Не в седине лишь мудрость». – «Домой». - «Рухольная». – Будущий валаамлянин и черниговец. – Монах-прапорщик. -Жизнерадостный подвижник. – Валаамское пение.
Прибыв на остров, мы, прежде всего, решили поближе познакомиться с ним и отправились на прогулку. Погода была чудная… Мы набрались стольких впечатлений, что не хотелось возвращаться в монастырь, но время близилось к вечерне. Мы вернулись в свой номерок. Чистенький, высокий, он производил веселое впечатление. По стенам стояло три койки с чистейшим бельем, мягким тюфяком, хорошим одеялом и подушкой. Скоро нам подали самовар и молоко, и мы с аппетитом съели все, благодаря Бога и братию, бесплатно ссужавшую нас и квартирой, и пищей, и кипятком, и молоком! И мне тотчас же приходит на мысль сравнение с другим монастырем, где за все нужно платить и платить. Имя его пусть не произносится! Да и мало ли таких? Ведь бесплатных-то, как Валаам, один-два и обчелся! И как это стало не похоже на древнюю гостеприимность и благотворительность святых обителей!
Скоро заблаговестили к вечерне, и мы отправились в храм. Он уже был полон иноков и богомольцев. Девятый час уже начался. Чтец произносил слова раздельно, проникновенно. Потом последовала вечерня. Запели стихиры… В этот раз я почувствовал какое-то приятное движение в сердце. Напевы валаамские звучали уже знакомо. Но особенную благодарность я принес в этот раз канонарху. Произнесет он строфу-то тако истово и отчетливо, – прямо вложит в сердце; слушатель только что воспримет мысль, как хор подхватит слова песни и положит их на своеобразную музыку. Богомольцу остается только умиляться. Как сейчас, вижу одного высокого старика – паломника из Черниговской губернии. Когда запели стихиры с канонархом (регентом), он подался всем корпусом вперед, склонил правое ухо к пикам, соединившимся в середине храма, раскрыл несколько рот, напряженно остановил глаза! Так и чувствовалось, что он всем нутром своим, как жаждущая сама-рянка, ловил слова и пение и складывал их в своем сердце. И горько, вероятно, встали в его памяти родные картины халатности русской, когда какой-нибудь псаломщик гудит себе что-то под нос, спеша скорее отделаться от неприятной обязанности. И стоит наш «богоносец»-крестьянин, словно чужой в своем-то родном приходском храме. Да еще вопрос: поют ли у него на родине стихиры? Правда, есть еще истинные христиане, не преклонявшие колен перед тем, «что скажет княгиня Марья Алексеевна?» – поют еще, хоть как-нибудь, в сельских убогих церквах. Но вы уже почти никогда не услышите стихир ни «на Господи воззвах», ни «на стиховнех», ни «хвалитных» в городе. Все это слишком просто и неинтересно для избалованного уха горожанина. Им нужны «Ныне отпущаеши», громогласные с бесчисленными «славит, славит».
Спасо-Преображенский собор Валаамского мужского монастыря
Поистине «не ведают, что творят!» Я уверен, что против стихир может вооружаться лишь тот, кому нет дела до молитвы, какой-нибудь полуверующий регент и псаломщик, – или же не ведающий всей их глубины и содержательности благочестивый служитель Церкви. А сколько от этого теряется!.. Церковь наша круглый год питает молящихся не однообразным духовным «меню», а богатейшим столом! Ведь что ни неделя, то новая идея, новое воспоминание, новые мысли и чувства: то являются перед нашими взорами, ударяющий себя в грудь мытарь, наряду с высоко закинутой головой фарисея, то мудрые пять дев, заготовившие духовное масло для Небесного Жениха, то расслабленный, тридцать восемь лет лежавший в ожидании исцеления, то самарянка, беседовавшая с «пророком», большем Иакова. И сколько психологии в этих стихирах, сколько содержания, религиозных восторгов! Слышали ли вы, православный читатель, пришедшую сейчас мне на память стихиру о расслабленном: «При овчей купели человек», – просто какой-то человек может быть, и мы с вами – духовные расслабленные, лежащие в немощи и, «увидев Спаса, мимо идущего, возопили». Вообразите, как жалобно и мучительно вопил тридцать восемь лет страдавший больной: «человека не имам, да егда возмутится вода, ввержет мя в ню: егда же прихожду, ин предваряет мя» – по-прежнему – «немощствуяй лежу»… Больной с робкой надеждой смотрит в лицо Целителя… «И абие», – тотчас же! – «умилосердився Спас и глаголаше: тебе ради», – не вообще ради человечества, а ради каждого из нас в отдельности, «человек быв, – тебе ради в плоть облекохся», и ты еще «глаголеши: человека не имам!.. – дело очень просто: возьми с верой одр твой и ходи!» Ну как же не воскликнуть после этого, поднимающего наш дух, стиха: «вся Тебе, Господи, возможна, вся послушествуют ти, вся повинуются Тебе!» – Ты уж и нас спаси, яко Благ и Человеколюбец!
Петер фон Корнелиус. «Притча о десяти девах». 1813
– Когда я услышал впервые эту стихиру, случайно из любопытства зайдя в храм единоверцев, – рассказывает мне один студент университета, князь У., – то прямо был поражен содержанием ее. Какую-то веру в себя, во всемогущество Милосердого Спаса, вдохнула она в меня, точно электричеством зарядила мою душу! С тех пор во мне точно все перевернулось. Так и хотелось сказать какой-нибудь горе: воздвигнись и верзися низу!
И действительно, сколько надежды, веры вливают слова Христа в расслабленную страстями и сомнениями нашу душу! Каких еще нужно христианину опор, когда ради него Сам Господь в плоть облекся! Бери каждый из нас одр и с несомненной верой иди вперед!
Опять же вспомните стихиры Кресту Христову… Право, ведь в них самая-то соль каждого богослужения и заключается. Ектении, «Свете Тихий» и прочие постоянные части – это как бы рамки, которые еженедельно наполняются новым и новым содержанием. А мы и знать его не хотим.
Пусть желающие проверить сходят хоть в единоверческие храмы, что ли, а еще лучше, если съездят на Валаам. И поймут они тогда, почему наголодавшийся духовно старик-черниговец жадно впитывал содержание стихир. А пели в то время о самарянке, у которой просил «воды пити» Тот, Кто «одевает небо облаки», с которой беседовала Сама Нескверная Чистота, хотя иудеи старались даже обходить страну Самаринскую, боясь оскверниться. Не так же ли бывает и с нашей грязной душой? Проходят мимо нее священники и левиты, а Господь очищает ее от страстей и вселяется в ней.
На меня пение стихир произвело такое же почти впечатление, как и на старика: я ведь тоже собственно в первый раз слушал их со вниманием. И с тех пор ничего я так не любил слушать, а потом и сам петь на клиросе, как стихиры, подобны, самогласны. Никакие Бортнянские, Архангельские, Панченки – со своими «сочинениями», «концертами» не могли идти даже в сравнение.
Своеобразные валаамские напевы тоже заслуживают всяческого внимания. Но о них я скажу после, потому ч