Обогнув свой остров, мы пристали к другому – Порфирьевскому. Так называется он потому, что здесь некогда жил инок Порфирий. Как-то ему захотелось идти в монастырь, а отец игумен раньше еще не благословил его на это, потому что вода покрылась тонким льдом.
Инок не послушался и скрылся в водной гробнице. Поучительная история иноческого непослушания.
Симеон Новый Богослов
Вытащив лодку на берег, мы побежали вверх.
Гора была очень крута; мы запыхались страшно.
На самом верху остановились. Весь остров был покрыт девственным лесом. Внизу под деревьями было уже темно, но бояться было некого.
Мы стали шаловливо бегать. Под ногами все было покрыто мхом, лежавшим здесь, может быть, уже целые столетия. Иногда наступаешь на какую-то подушку, а под ней оказывается камень. Или вдруг проваливается нога, и вас обдает облаком гнилой древесной пыли. Набегавшись, мы сошли к берегу и сели здесь над небольшим обрывом. Кто-то из нас предложил попеть, – и вот окрестность острова, на который давно уже не ступала нога человеческая, огласился звуками: «Кто тебе-не-э-у-у-бла-жит, Пре-э-свя-я та-а-а-я Де-э-э-э-э-э э-во?» обиходного распева, – пением ирмосов «о воде» и тому подобного… Кругом становились все темней и темней… Небо заволоклось тучами, хотя в воздухе было еще сухо, тепло и тихо… Часы показывали около одиннадцати ночи. Мы сели в лодку и сокращенным путем вернулись в свой скит. Нам указали флигель для сна, и мы, утомленные, скоро заснули. Было половина двенадцатого. Расставаясь с послушниками, мы попросили разбудить нас завтра за несколько минут до обедни.
Б. Кустодиев. «На приеме»
17 мая, вторник. В половине пятого часа к нам стал стучаться в двери один инок: «Христос воскресе!» – тук, тук, тук! Молчание… «Христос воскресе!»… и опять – то же. И много раз пришлось ему повторять слова и стук, пока, наконец, я вскочил и ответил: «Воистину воскресе!» Кое-как умывшись, мы пошли в храм; там уже были все иночествующие. Началось «ликование» «по чину». А затем зачитали часы. Отец Никита стоял за клиросом. И не раз, смотря на него, я видел, как он стоял с опущенной головой и с закрытыми глазами, внимая совершавшемуся, «молясь Богу духом», без крестов.
Кончилась литургия. Мы вышли наружу. Шел мелкий «осенний» дождь.
– Ах! жалко, погода-то скверная! – сказал один из иноков. – Работать на огороде нельзя будет.
Но в это время выходил из церкви отец Никита; кажется, он и не слышал этих слов брата.
– Слава Тебе, Господи! – тихо произнес старец, смотря на небо и осеняя себя крестом. – Ишь, вот Господь благодати послал: теперь ведь мужичкам-то дождь вот как нужен!
И как это было непохоже на предыдущую мысль: там – о себе, и здесь – о других, там – недовольство, здесь – благодарение. И опять вспомнил я слова отца Никиты: и в скорбях благодарите Господа. Напились чаю, кажется, опять с огурцами, и решили возвратиться на Валаам. Но шел порядочный дождь, а на нас была легкая обувь и летние тужурки. Братия наделила нас сапогами – «бахилами» и грубыми армяками, не боящимися дождя. Мы стали прощаться со скитниками. Отец Никита в заключение еще сказал нам, чтобы мы прощали друг другу обиды. Когда я указал на пример Христа, изгонявшего торговцев из храма, то он ответил:
– Тут тайна Божественная! Объяснить вам я не умею, но только Господь ясно ведь учит в других местах о ланитах, об одежде.
Несомненно, чтобы понять все дела и поступки Христа, мало одного человеческого рассудка, – нужно, по Апостолу, иметь «ум Христов» (1 Кор. 2, 16). А его мы не имели, следовательно, и разъяснять нашему плотскому уму было трудно и даже невозможно.
Поблагодарив всех за гостеприимство и любовь, мы в сопровождении брата В. отправились к пристаньке, откуда брат П. перевез нас на берег острова Валаам, а идти нам до монастыря нужно было верст пять.
По пути мы проходили мимо Большого скита. Здесь живет, между прочим, отец А., старец схимник, пользующийся известностью среди братии за свои подвиги и духовную жизнь. Нас, конечно, влекло к нему любопытство, а товарищ приходился ему земляком по губернии. Входим в его келью. Нас встречает «сурьезный» старец… Мы получили благословение и не знали, что говорить. Я отрекомендовал товарища как земляка старца. Отец А. сухо спросил его о чем-то; затем наступило опять неловкое молчание… Мы поспешили проститься…
Отец А. пригласил приходить еще. Такой сухостью мы были наказаны за свое пустое любопытство, за праздное желание искушать старцев. После товарищ ходил к отцу А. еще раз и вернулся от него удовлетворенный.
А. Бида. «Изгнание торговцев из храма». 1885
Наконец показался и монастырь. Мы стащили с себя одежду и обувь и передали ее брату В. Не хотелось расставаться с ним; но иначе было нельзя. На прощанье он предложил в знак памяти и любви связать мне четки. Я поблагодарил, обещая в свою очередь сделать что-нибудь подобное. При этом мы договорились с ним обмениваться хоть изредка письмами, что и делаем теперь.
Иноки шли уже в трапезную к обеду. Мы последовали их благому примеру.
За обедом решили обратиться к отцу наместнику за благословением получить монашеские подрясники и колпачки; тот благословил, и вот мы в сопровождении того же отца 3. направились в «рухольную». Так называлось помещение, где хранилась одежда, обувь и прочая «рухлядь». Здесь нас вырядили в «бахилы», приноровили подрясники и дали на голову куколь, или просто колпачок, формой – как скуфейка… И мы увидели себя в странном образе… Придя в номер, не раз осматривались в зеркале… Ничего, оказалось недурно. В такой уже одежде мы пошли с отцом 3. в монастырскую библиотеку. Много там интересного, но описывать не стану; всякий может посмотреть и сам. Здесь мы получили несколько книг для чтения. Из библиотеки отец 3. повел нас в ризницу, которой он заведовал в качестве помощника. Ризница оказалась не очень богата – не то, что, например, в Сергиево-Троиц-кой лавре или в Саровской обители, – где, по словам одного инока, находится до пятисот перемен. Может быть, и неправда?..
…Затем мы вернулись в свой номер.
С этого дня – то есть 17 мая, у нас начинается уже регулярная, сравнительно спокойная жизнь до самого отъезда, то есть до 28 числа. Постоянное присутствие на службах, прогулки, знакомство с жизнью монастыря, дорога в трапезную из гостиницы и обратно, – вот в сущности рамки нашего обычного дня. Но новые впечатления все росли и росли.
И. Репин. «Христос с чашей». 1894
Когда я подошел к храму на звон вечернего колокола, то меня встретил какой-то рыжебородый крестьянин, бесхитростный верующий мужичок, с чистой совестью, хотя и с небольшим умом. Мир со страстями и злом не нравился этой простой и чистой душе – и вот она начинает искать себе успокоения за стенами суетной жизни, в монастырях. Но к стыду нашего иночества, на широкой «святой» Руси немало и грешных обителей, которые должны бы разливать свет вокруг. И такого простеца, как мой знакомец, конечно, обижали в таких обителях; он ссориться не желал, а по совету одного старца отправился на Валаам. И вот здесь, встретившись со мной и принимая за монаха, обратился с просьбой вразумить его, как бы попасть ему в число братии… Я обещал узнать. Мне велели направить его к отцу наместнику. После я узнал, что он отправлен на какую-то черную работу, самую подходящую для его мозолистых рук, по его словам. И теперь он работает, конечно, доволен своим положением и благодарит Господа, тихо и незаметно для посторонних совершая свой путь спасения. А как много таких простецов среди Валаамской братии!
М. Клодт. «Вид на острове Валааме»
На ступеньках паперти сидел задумчиво тот самый черниговец-старичок, который жадно ловил пение.
– Как поживаешь? – спросил я у него, присаживаясь рядом, в ожидании начала вечерни.
– Слава Богу, ничего. Только вот скучно. – В его выговоре слышался малоросс.
– Почему же это?
– Да вон другие-то все работают, а мне делать нечего, не дают, говорят, что ты, мол, старичок, тебе отдыхать нужно. А каково без работы-то? Ну и скучно. Завтра буду просить чего-нибудь, хоть дрова, что ли, таскать…
На колокольне затрезвонили, и мы пошли в храм.
Чтобы понять старика, нужно принять во внимание следующий замечательный обычай валаамской жизни.
Все приезжающие на богомолье содержатся за монастырский счет, во всем. В благодарность за это все стараются чем-нибудь отплатить. Конечно, тут дело свободы, а особенно для интеллигентных, не привыкших к черной работе, паломников. Но обычно почти все что-нибудь да делают. Это имеет громадное нравственное значение. Как я уже упоминал, многие едут на Валаам лечиться духом. И это лекарство они находят в богослужении, во всей обстановке монастыря, но остается, конечно, свободное время. И если его не заполнять трудом, то многие начали бы тосковать, подобно черниговцу, и вместо лекарства лишь ослабели бы душой еще больше. Поэтому, как во всем строе Валаама, так, в частности, и у богомольцев, труд имеет громадное значение. Одни, например, носят дрова с баржи на остров, другие отправляются на конюшню, сапожника посылают в сапожную мастерскую, портного в «рухольную». Я, как с детства стоявший на клиросе, отправился петь. При таком времяпрепровождении естественно забываются все пороки и страсти. Известно, что мать всех пороков – лень, вот ее-то прежде всего и гонят на Валааме.
Христос Вседержитель. Мозаика. Собор Чефалу. Италия
Не менее важное значение для иночествующих и особенно для нездоровых паломников имеет преследование валаамским уставом вина и табака. Не говоря уже о братии, посторонние посетители не имеют права курить здесь; разве только украдкой где-нибудь в лесу. Да и то, если узнают, то попросят оставить остров с первым же отходящим пароходом или высадят на какой-нибудь глухой скит для воздержания.
Вот такая строгая дисциплина и служит причиной того, что сюда едут безвольные люди, чтобы «выдержаться». И вся обстановка так приспособлена здесь, как ни в одной душевнолечебной клинике: молитва, труд, воздержание, нравственная атмосфера вокруг и наконец говение, исповедь и причащение – вот те средства, какими лечит приезжающих Валаам. И вылечивает.