— Помпончик, ты всегда мне помогал. А теперь просишь, чтобы я помог тебе? Вот и Заяц всегда помогал мне, а теперь мне надо помочь ему..
— Да, Том. Помоги нам, может, и себе этим поможешь.
Том вздохнул, поежился. То ли от этих слов, то ли от рассветного холодка. А между тем начался рассвет. Невдалеке показалось озеро с белым лебедем и Дюймовочкой. В озере плавали белые лилии. Над озером склонялись ивы. — «Интересно, — подумал Том, — слышали ли они те печальные слова?» Он задал этот вопрос Дюймовочке, и она кивнула. Слышала.
— Правда? Вы все слышали? Ну а продолжение слышали?
Дюймовочка улыбнулась и сказала:
— Мне кажется. Озеро его слышало, но Оно молчит. И Деревья слышали, но и они молчат. Те, кто слышали, молчат. А те, кто говорят, не слышали.
И вдруг в их разговор ворвался радостный голос:
— Том, здравствуй! Я так счастлив тебя увидеть!
Это сказал Кот. Да, тот самый — в сапогах. Сапоги уже были сильно обтрепанные, и шляпа надета была совсем не щегольски, как-то пером вниз, сбоку. Кажется, их владелец уже не обращал на них никакого внимания.
— Я вот что хочу сказать тебе, Том. Моя жизнь делится на три части. Первая это когда я был котенком и мы с тобой так любили друг друга и так нам было хорошо!..
Вторая — это когда я стал дураком в сапогах и в шляпе. Я был дипломатом и врачом и очень этим гордился, дурак. А теперь очень стыжусь. Ну вот, теперь я перестал быть дураком и стал опять самим собой. И тут-то я понял, почему скрипка нашего зайца говорила «всё хорошо», даже когда было всё плохо.
Понимаешь, всё хорошо, когда ты хороший. Ничего плохого не делаешь и не думаешь даже. Так вот, — лучше быть хорошим, когда тебе плохо, чем плохим, когда тебе хорошо. Это — нехорошо. А вот то — хорошо. Всё хорошо, когда в душе хорошо. Только из своей души не вылазь наружу. И тогда всё хорошо, все очень хорошо, даже если очень плохо.
— Мурзик, мне очень нравится то, что ты говоришь. Но скрипку- то свою Заяц потерял и её надо найти.
— Найдешь.
— Вот так всегда. Все уверены во мне. А кто мне может помочь? Никто. Да, а не слышал ли ты продолжения тех печальных слов, которые все здесь слышали?
— Я не знаю продолжения. Но, кажется, я знаю тех, кто может знать. Подожди…
В это время в утреннем небе зажглась удивительная звезда. Она двигалась, шевеля лучами, и будто звала за собой.
— Том, тебе повезло, — сказал Кот. — В нашей стране Детства эта звезда зажигается вдруг, когда ее никто не ждет. (Впрочем, она и в первый раз зажглась, когда ее никто не ждал). Смотри, она остановилась над вертепом со спящим Младенцем. Подойди к Нему.
И Том подошел.
Господи, как Он спокойно спал! И с какой любовью на него глядели склоненные люди и животные, лежащие рядом. И никто из них, никто не знает, что Его ждет!.. Такой в них во всех покой! Том почувствовал, что ничего нужнее этого покоя для него сейчас нет. Но ведь этот покой есть, потому что они ничего не знают о будущем. А если б знали.
Тут Том почувствовал мягкую лапу Кота на своем плече и услышал:
— Тебе надо идти туда, где все всё знают и про прошлое и про будущее. В них все века вместились вот в этот час. И все-таки они хранят вот такой же покой.
— Кто это?
— Кто, кто… Помнишь — «о чем молчит зеленоглазый Кот и старый Леший, закуривший трубку?» Вот куда тебе надо. К ним. В лес. Там же и Оль. Он знает, о чем молчит зеленоглазый Кот. Может это и будет то самое продолжение печальных слов. Ну., иди.
И Том пошел. И пришел в лес. В самую сердцевину Покоя. Он сам такой маленький, а Деревья такие большие. И, кажется они всё, что нужно, делают за него. Ему бы только их слушать и наполняться покоем. Вот сидеть бы под Деревом, как Оль и — ничего больше. А Оль. Он удивительный. Он и человек и Дерево. Молчит, как Дерево. Смотрит, как человек. И если заговорит, то скажет то самое, что знает Дерево.
— Здравствуй, Оль.
— Здравствуй, Том. Ты за помощью пришел?
— Да, Оль. Мне надо найти.
— Знаю. Знаю. Скрипку Белого Зайца.
Оль всегда всё знал. Том и не удивился. Только добавил: и еще продолжение тех печальных слов.
Оль как будто не слышал последней просьбы и спросил:
— А почему ты хочешь найти скрипку Белого Зайца, а не свою?
— Свою?! Но у меня её никогда не было.
— А ты думаешь, у Зайца она была прежде, чем он нашел ее в первый раз?
— Ну он же скрипач.
— А разве он был скрипачом до того, как нашел Скрипку?
— Я тебя не понимаю, Оль.
— Тебе надо найти то, от чего в душе становится хорошо. И тогда найдется та самая мелодия, что звучала у Зайца. Припомни, когда тебе было хорошо? Очень хорошо? Лучше всего?
Том задумался. А потом тихо сказал:
— Знаешь, когда я складывал, подбирал и складывал цвет с цветом, звук со звуком, линию с линией, так, чтобы они подходили друг к другу и. получался бы ЛАД.
Оль повторил:
— Цвет к цвету, звук к звуку, линии к линии и. сердце к сердцу, — добавил он.
— Да. И, конечно, сердце к сердцу.
— Так что ты умеешь создавать лад?
— И да и нет. Никогда до конца. Всегда чего-то не хватает. Вот уже всё так, вот оно ТО, и вдруг — нет, опять не то. Чтобы «всё хорошо» это так редко. Это только я слышал у Зайца.
— Но ты уже умеешь различать, где «ТО», а где «не то».
— Да, кажется, умею.
— Это очень важно. Том. Вот и ищи «ТО», совсем «ТО». Когда найдешь, скрипка найдется.
— Неужели?
Том растерянно огляделся вокруг и почувствовал какой лад царит здесь. Уже наступил вечер. Зажглись звезды. А кто его создал этот лад — эти Деревья, небо со звездами?.. Он вдруг почувствовал, как сильно любит все это. И тут заметил еще одно существо: гном— виолончелист сидел под соседним Деревом, обнимая свою виолончель, и смотрел на звезды.
— Ты что тут делаешь? И почему не играешь на виолончели?
— Я здесь не для того, чтобы играть, а для того, чтобы учиться тишине,
— сказал гном и снова стал смотреть на звезды. — Вот когда тишина будет совсем полной, будет слышен звон со звезды.
— Ты слушаешь его, как гномы у костра?
— Ну, конечно. И моя виолончель отвечает звездам.
И тут послышался тихий звон, и тихая-тихая виолончель будто продолжила его. Том заслушался и не заметил, как очутился у костра гномов. Костер мерцал. Гномы молчали. Тишина росла. И звон со звезды и — ответ первого:
Мы потеряли все на свете, —
Судьба обрушилась на нас.
Нам ни одна звезда не светит.
Нет у тебя ни ног, ни глаз.
Нет леса, нет закатной дали,
Нет счастьем пахнущей земли, —
Но мы все то, что потеряли,
Сейчас в любви своей нашли.
Прильнули в темноте друг к другу
И — ни начала, ни конца
Судьба смолкает. Нет недуга
И небо входит к нам в сердца.
Всей грудью чувствуя, всей кожей,
Как превратился в вечность час
Ты в нас, ты с нами, Боже, Боже
О, только не остави нас[6].
Звон — и
Не сбросить тяжкого креста,
День полон муки ежечасной
Но почему-то красота
С отчаянием не согласна.
Как только сяду у окна
И встречу взгляд
Ее бескрайный,
Почувствую: хранит она
Не ведомую горю тайну.
Продолжение тех слов. Вот оно продолжение. Его можно было расслышать только в этой тишине…
Снова звон и —
У тишины есть Музыка своя
Великая, как мировое Древо.
И колокольный росплеск бытия
Родится из беззвучного напева.
Безмолвье леса и недвижность скал
Во внутрь всех труб вбираются органом.
Ручей, что из беззвучья вытекал,
Становится звучащим океаном.
И вдруг морская засияет гладь
И задрожит звезда внутри колодца, —
Но не пытайся прежде зазвучать,
Чем всё беззвучье в сердце не вольется.
И вдруг зазвучал орган. Издалека: очень тихий. Звук приближался, вырастал, вонзался внутрь сердца. И —
Мы знаем, что мы только прах
Нас кинут, прах наш погребя.
Но если б знать вот так, как Бах,
Самих себя, самих себя.
Ну да, конечно, все умрут,
Но там на непроглядном дне,
Во глубине душевных руд,
В моей сердечной глубине
Есть то, что не положишь в гроб,
Есть пласт неистощимых сил.
О, Ты, великий Рудокоп,
Что Ты сегодня мне открыл!
Простор, распахнутая дверь!
Нет, мы совсем не взаперти.
О, только верь, лишь только верь
Тому, кто в дверь зовет войти.
Том стоял на месте, как вкопанный. Костер погас. Ни звука. Полное молчание. Но ни темнота, ни немота его нисколько не тревожили. Наоборот, он чувствовал огромный светящийся простор внутри себя. Как будто и впрямь распахнулась невидимая Дверь и он шагнул в нее. И вот зажегся огонек, маленький, едва видный. Но в сердце уже чертилась какая- то незримая линия. К ней примкнула другая. Новый огонек вспыхивает. Кажется он сейчас станет целой звездой, луной. Нет солнцем, солнцем… О! Но… он погас. Не то… Не то… Снова вспыхнул. Возникла новая линия. Ещё, ещё — другая. О, как она ведет ввысь! Какая дорога открылась! Нет, мы совсем не взаперти! Нет! Нет! Что- то сейчас будет. Снова вспышка и — опять не то. Тише, тише, еще тише. О, какой свет! Как сложились линии! Как они выходят друг из друга! Как сочетаются. Куда, куда они ведут?! Том весь дрожал. Собор, прекраснейший Собор возник, словно сам собой, из ничего.
Из ничего? Или прямо из сердца? Господи, он светится! Неужели это я его сотворил? Быть не может.
И вдруг Том услышал тихое Дыхание, как будто распространявшее вокруг аромат. Ветки стоявшего близко к Собору Дерева чуть колыхнулись и раздвинулись.
И тихое, словно сотканное из света Существо предстало перед Томом.