– Могли проблемы в браке спровоцировать первое убийство?
– Я думаю, что так оно и было. Как вы считаете, бывают ситуации, в которых врать лучше, чем сказать правду? – спросил Уинтер у Фримена.
– Не понял.
– Это же простой вопрос. Допустима ли ложь?
– Вы всерьез рассчитываете, что я признаю, что допустима?
– Хорошо, я перефразирую. Как вы считаете, допустима ли ложь, которая принесет больше пользы, чем вреда?
Фримен посмотрел по сторонам, словно искал скрытые камеры, и ничего не сказал.
Уинтер похлопал себя по футболке с Заппой.
– Успокойтесь, на мне ничего нет.
– Если вам есть что сказать, то просто скажите. Можно без вот этого театра.
Уинтер убрал фотографию Собека с бородой. На столе осталось восемь лиц. Все с черными волосами и карими глазами. Всем около тридцати пяти. Все бритые.
– У вас есть портретист?
– Я же попросил без спектаклей.
– Я без спектаклей. Это совершенно рациональный вопрос.
– Нет, у нас портретисты не работают. Теперь вместо них компьютерные программы составляют фотороботы.
– У кого это получается лучше всех?
– У Женевы Тарантини, – ответила Андертон.
Фримен бросил на нее многозначительный взгляд.
– Я бы предложил Тарантини.
– Раз вы оба совпали во мнении, пусть это будет Тарантини. – Уинтер собрал со стола фотографии, аккуратно сложил и передал Фримену.
– Ей нужно сделать фоторобот из трех мужей. Когда она закончит, отдайте результат в СМИ и скажите, что некий свидетель заметил подозрительную активность рядом с домом Майры Хупер.
– Что будет ложью.
– Белой ложью, – поправил Уинтер. – Ложь, которая послужит во благо. Уверенность убийцы зиждется на двух идеалах. Во-первых, он верит, что контролирует ситуацию. Во-вторых, наличие прецедентов. Ему не только удалось трижды безнаказанно убить, но вы даже близко к нему не подобрались. Что будет, если он подумает, что вы рядом? Что вы уже напали на его след?
– Это все риторические вопросы.
Уинтер улыбнулся.
– Будет то, что его начнут одолевать сомнения. А когда появятся сомнения, он начнет делать ошибки. Нам нравится думать, что серийные убийцы попадаются в сеть в результате нашей блистательной разыскной работы, но это еще одна ложь, в которой мы убеждаем себя, потому что нам нужно поддерживать самооценку. А правда состоит в том, что попадаются они, потому что начинают делать ошибки.
Фримен молча смотрел на оперативные доски, медленно переводя взгляд слева направо, и выглядел весьма подавленно. Уинтер проследовал за траекторией его взгляда и вместе с ним остановился на последнем стенде.
– Вам нужно начать думать проактивно, чтобы предупреждать события, а не довольствоваться реакцией на внешние обстоятельства, – заметил Уинтер. – В противном случае в следующем году вам придется ставить новый стенд, а еще через год еще один, и так до тех пор, пока вся комната ими не заполнится. Серийные убийцы никогда не бросают начатого. Они идут вперед, пока их не остановят, не поймают или они не умрут. Этому лишь немного за тридцать, а значит, у него впереди еще много лет.
– Хорошо, я понял, что нам это даст. А если этот ход не сработает?
Вопрос был вполне ожидаемым. Это вопрос политика, а Фримен прежде всего был политиком и лишь потом – полицейским. Его целью был высокий пост, и он не собирался останавливаться на пути наверх.
– Об этом можно не думать, – сказал Уинтер.
– Об этом всегда нужно думать. Что будет, если СМИ поймут, что мы их использовали?
– Переживут. Не сразу, но когда-нибудь они вас простят.
– Вам легко говорить. Не вам с ними жить.
– Заставить я вас не могу. Это ваше решение. Если бы вы меня пригласили консультантом в это расследование, то я бы порекомендовал вам поступить так. Настойчиво рекомендовал. Такие возможности нечасто появляются. И когда это происходит, нужно держаться за них обеими руками. Только безумец бы упустил такой момент. – Уинтер сделал паузу, чтобы придать вес своим словам. – Я лично видел эффект такой стратегии. Это хороший план.
Фримен стоял и смотрел на стенды с фотографиями, взвешивая за и против. Наконец он глубоко вздохнул. Решение было принято.
– Адамс, – выкрикнул он.
Один из детективов, сидящих за столом, обернулся на него.
– Да, сэр.
– Свяжись с Женевой Тарантини. Скажи, мне срочно нужно ее видеть.
Через двадцать минут Уинтер и Андертон сидели за столиком в «Лолипоп-дайнер». Несмотря на то что время обеда почти прошло, народу было много. Девяносто процентов клиентской базы составляли полицейские. За те пять минут, что заняла дорога до места, Андертон позвонила Собеку и сообщила ему все новости.
Кафе было оформлено в стиле 1950-х. Преобладал белый цвет, оттененный пастельными розовыми и голубыми тонами. На одной стене была нарисована Бетти Буп, к другой были приклеены гигантские пластиковые макеты мороженого и хот-дога. Ретро проигрыватель стоял только для вида, но музыка играла действительно из пятидесятых. Когда они вошли, играл Джерри Ли Льюис. Сейчас – Литл Ричард. Отличные мелодии, истоки рок-н-ролла.
Подошла официантка. В кармане фартука лежал блокнот, а в хвост был воткнут карандаш. Весь ее вид говорил о том, что она считает минуты до конца своей смены. Они с Андертон заказали бургеры. Из напитков Уинтер взял кофе, а Андертон – колу. Официантка забрала меню и поспешила вернуться к барной стойке. Андертон смотрела на Уинтера.
– Что? – спросил он.
– Чисто гипотетически, что бы вы сделали, не согласись Фримен на ваше предложение?
– Я бы выкрал фотографии, нарисовал фоторобот на своем лэптопе и передал бы его в СМИ. Чисто гипотетически, конечно.
– Я так и думала, – засмеялась Андертон.
Официантка принесла напитки и снова убежала. Уинтер положил сахар и сделал глоток. Кофе не шел ни в какое сравнение с тем, который он пил у Барнфилд, но в нем был кофеин, а это все, что ему было нужно сейчас. Начинать день в шесть утра было убийственно тяжело. Он бросил взгляд на гриль, надеясь понять, на каком этапе готовности бургеры.
– Итак, о чем мы говорили? – спросил он.
– Мы говорили о том, что у нас есть три убийства, которые более или менее похожи, и одно, которое стоит особняком. И что мы продвинулись вперед по сравнению со вчерашним днем. Если так будет продолжаться, к вечеру мы раскроем дело и пойдем домой.
– Восхищаюсь вашим оптимизмом.
– В реальности проблем не существует, – сказала она тоном Будды. – Только вызовы и решения.
Уинтер улыбнулся.
– Значит, в данном случае наш вызов – понять логику последнего убийства. Оно и правда аномально, – Уинтер ненадолго задумался. – Мы решили, что это убийство не такое, как предыдущие, так?
Андертон кивнула:
– Из лаборатории подтвердили, что бомба опять была сделана из новогодней лампочки. Мы не передавали эту информацию СМИ, чтобы не провоцировать городских сумасшедших.
Опять «мы». Опять включился полицейский мозг.
– Также мы выработали рабочую гипотезу, почему убийца перенес взрыв из кухни в спальню и с вечера на утро.
– «Да» первому пункту, – поправила Андертон, – и «может быть» второму. Вы считаете, что Майра не дала убийце подготовить место преступления, потому что не приехала домой до Коуди. Но что, если есть и другие причины? В этом году убийства получают максимальную огласку. Если убийца действует, желая привлечь внимание, то его стратегия эффективна. Но есть и отрицательная сторона этого внимания: растет уровень ожиданий, а значит, и уровень риска. Другими словами, он стал жертвой собственного успеха. Будь я замужем, я бы всегда была начеку. Не доверяла бы незнакомцам и открывала дверь только через цепочку. И я уверена, что таких, как я, много.
– Возможно, это частично объясняет, почему он решил перейти с женатых пар на мать и сына.
– Да. Майра Хупер могла думать, что она в безопасности. И ее можно понять. До сегодняшнего дня жертвами всегда были женатые пары.
Уинтер решил обдумать ее слова. Это была хорошая теория – такая, на основании которой можно построить следующие.
– У меня появилась еще одна идея. А что, если это – блеф? Вдруг Майра и Коуди нужны лишь для отвлечения внимания? Может, это убийство – просто бизнес и ничего личного?
– Думаете, он сегодня еще кого-то может убить?
– Это не исключено. Он оставил след около дома Хуперов. Вы сами сказали, ничего подобного раньше не случалось. Если он задумал еще одно убийство, то он сейчас разрывается на части и поэтому делает ошибки. Ведь следить за двумя жертвами – это в два раза больше работы. Пока ничего не говорит о том, что он работает не один. Значит, ему все приходится делать самому.
– И он начинает срезать углы, – согласно кивнула Андертон и достала мобильный. – Я звоню Фримену. Нужно разместить фоторобот в прессе как можно скорее. Если вы правы, то убийца уже ощущает давление. Значит, нам нужно его дожать.
Пока Андертон звонила, Уинтер снова посмотрел на гриль. Повар жарил два бургера. За рабочую смену он, возможно, делал их тысячу, поэтому нельзя было гарантированно утверждать, что эти два – именно для них. Играла песня «Джони Би Гуд» Чака Берри. Уинтер закрыл глаза и представил себя за рулем большого старого «Кадиллака». Рядом с ним – любимая девушка, и они катаются по самым романтичным улицам города.
– Фримен уже запустил процесс.
Голос Андертон вернул Уинтера из его фантазий в мир, где он ищет киллера, для которого единственная радость в жизни – привязать бомбу к груди очередной жертвы. Жизнь в пятидесятые годы никогда еще не казалась ему столь привлекательной и одновременно столь далекой.
– Фоторобот уже есть? – спросил Уинтер.
– Еще нет. Но скоро будет. Он сказал, что пришлет его, как только получит.
– И вы ему верите.
– Нет, – хмыкнула Андертон. – Поэтому и тороплю его.
Пришла официантка, а с ней и долгожданная еда. Вблизи бургеры пахли еще лучше, чем на расстоянии, на гриле. Уинтер взял свой и откусил. Казалось, в последний раз он ел уже очень давно. Андертон хотела что-то сказать, но он остановил ее жестом руки. Откусив еще один раз, он положил свой бургер на тарелку.