– А потом что? Идет за ними домой, чтобы узнать домашний адрес? – покачал головой Уинтер. – Это так же рискованно, как и следить за домом. К тому же Коуди сказал, что пикник был пару дней назад. А убийца никогда не торопится. Двухдневного наблюдения за ними недостаточно. Не забывайте, между убийствами проходит год. Это уйма времени на планирование.
– Тогда как ему это удалось? Как он узнал, что они устроят здесь пикник?
– Это настолько правильный вопрос, Андертон, – улыбнулся Уинтер. – Как он узнал? Такое ощущение, что он всезнающий. Он знает все, как Бог. Но только никто не может знать все. Никто ведь не читает в чужих жизнях, как в открытой книге? Не знает, кто, что и когда собирается делать? Так ведь не бывает?
– Ладно, ладно, я поняла, – засмеялась Андертон. – Вы думаете, что он следил за ней на «Фейсбуке».
Она достала мобильный, и Уинтер подвинулся поближе, чтобы видеть экран. Имя Майра Хупер – не самое распространенное, поэтому ее профиль нашелся уже через тридцать секунд. Она была третьей Майрой Хупер в списке однофамильцев. Андертон открыла ее страницу. Аватаркой служила фотография Коуди. Темные волосы и глаза, забавная ухмылка. Уинтер представил, как этот мальчик сидит сейчас один, потерянный, в этом кресле-мешке в съемной квартире. Сможет ли он снова так улыбнуться когда-нибудь? Нет, не сможет. Конечно, он будет опять улыбаться, будет смеяться и шутить и хорошо проводить время. Будут даже дни в его жизни, когда он не будет вспоминать маму, но так он уже никогда не улыбнется. Беззаботность покинула его навсегда. Из всего, что сегодня случилось, именно это было для Уинтера больнее всего. Такая маленькая деталь.
У Майры было 853 друга, а семейный статус был установлен на «все сложно». Настройки конфиденциальности имели самый нижний уровень, что означало, что ее посты могут видеть все, и для этого необязательно быть у нее в друзьях. Значит, их точно так же мог видеть убийца. Убийство произошло только сегодня утром, но было уже двадцать сообщений с соболезнованиями, все примерно одинаковые. «RIP. Мы будем скучать. Думаем о тебе». Потоки любви были понятны, но ее они не вернут.
Последний пост был сделан в 23:23 предыдущим вечером. «Очень жду наших с Коуди выходных с палатками. Лишь бы не было дождя LOL. В прошлый раз палатка протекла, и мы промокли. И где же Ноев ковчег, когда он нужен больше всего!!!!» С убийствами всегда так. Они вдруг случаются, и жизнь останавливается, как часы. Недочитанная теперь уже навсегда книга, неувиденный фильм, поход с палатками с 10-летним сыном, который никогда не случится. Для Уинтера это был концерт, на который он так и не попал. Мама купила билеты на U2. Это был бы его первый рок-концерт, и U2 были одной из любимых групп. Он очень ждал этого дня, который должен был стать лучшим в его жизни. Отца арестовали накануне. Когда Уинтер вспомнил про концерт, было уже слишком поздно.
Андертон листала ленту Майры. Она явно страдала зависимостью от «Фейсбука». Все детали ее жизни были открыты для всего мира в сопровождении фото и текстовых комментариев. Слезы и радость, трагедии и праздники. В 19:23 27 июля она написала короткий пост о том, что она и Коуди собираются на пикник в Александра-парк на следующий день.
Андертон вздохнула и посмотрела на Уинтера.
– Слишком просто.
– Да.
– Не понимаю, – проговорила она. – Неужели люди не понимают, что все действительно могут это видеть?
– Излишняя открытость сейчас имеет статус эпидемии. И хуже всего то, что процесс продолжает набирать обороты.
– Насчет открытости – мы будем сообщать об этом Фримену? Пока у меня ощущение, что всю работу делаем мы, а плоды получает он.
– Да, но сообщить все-таки стоит. У него ресурсы всего полицейского управления. Я бы передал ему мяч, и пусть бежит с ним. Если он что-то найдет, твои крылатые информаторы сообщат нам, так?
– Так.
– Значит, ситуация взаимовыгодная.
– Только почему-то она таковой не ощущается.
Пока Андертон говорила по телефону, Уинтер перебирал в уме обстоятельства и думал, что делать дальше. Как всегда, количество вопросов значительно превышало количество ответов. Но был один, который никак не шел из головы. Андертон завершила звонок и убрала телефон.
– Почему вы на меня так смотрите? – спросила она, повернувшись к Уинтеру и поймав его пристальный взгляд.
– Просто думаю.
– По возможности думайте, не вращая глазами. А то страшно.
– Так лучше? – Уинтер изо всех сил старался сохранять серьезность.
– Не намного. Так о чем вы думаете?
– О выходе из положения. Или, если быть более точным, об умении из него выходить.
– Окей, – сказала она, растягивая каждую гласную. – А можно ли поподробнее?
– За пару месяцев до смерти Гарри Гудини провел девяносто одну минуту в гробу, который опустили в бассейн в отеле «Шелтон» в Нью-Йорке. Тем самым он побил существующий на тот момент рекорд на тридцать одну минуту. Считается, что это самый значительный его трюк. А учитывая то, что умел он немало, это о чем-то говорит.
– И когда именно это случилось? Или мне попробовать угадать – пальцем в небо?
– Да, постарайтесь.
– 5 августа.
– Если быть точным, 5 августа 1926 года. Пойдемте, – вскочил Уинтер, – посмотрим, может, нам, наконец, удастся понять, почему убийце так важен сегодняшний день.
Тридцатиэтажный небоскреб в центре города носил имя «Гранвил сквэр». Верхний этаж был отдан гидроаэродрому для контроля за небом над заливом. Здание было почти сто сорок два метра в высоту, что делало его самым высоким диспетчерским пунктом в мире. Здесь еще с 1997 года располагался офис еженедельника «Ванкувер Сан». Журналистка, встретившая их на ресепшен, была старой закалки. Угадать ее возраст было не так просто. Выглядела она на семьдесят, но при этом ей легко могло быть пятьдесят. Желтушная кожа, насквозь прокуренный голос. Высокого роста, худая, в ярком красном платье в тон красной помаде. На шее на цепочке висели очки.
– Джефферсон Уинтер, знакомьтесь, это Ребекка Бирн, – представила их Андертон. – Ребекка, это Джефферсон Уинтер.
Последовали рукопожатия и приветственные улыбки.
– Я видела вас по телевизору вчера вечером, – сказала Бирн. – Приятно было посмотреть, как вы осадили Дилейни.
– Я так понимаю, вы не из армии ее поклонников.
– Можно сказать и так. Телевизионщики пренебрежительно относятся к тем, кто работает на радио, а те, в свою очередь, – к нам, смиренным пишущим псам. И я ничего против не имею. Но Дилейни живет в какой-то своей лиге. Она как шило в одном месте. Сидит в своем замке из слоновой кости и думает, что ее дерьмо пахнет лучше, чем у остальных.
– Ребекка возглавляет отдел криминальной хроники, – пояснила Андертон. – Она здесь уже очень давно. Если в один ужасный день она уйдет, все это здание обрушится. По крайней мере, таково пророчество.
Трескучий смех Бирн был сух, как раскаленный песок.
– Здорово снова увидеть тебя, Лора. Как продвигается бизнес с частными расследованиями?
– Бывают просветы.
– А как наш мистер Собек?
– И у него бывают просветы, – улыбнулась Андертон.
– Должна признаться, ты меня заинтриговала.
– Значит, поэтому ты лично вышла нас встретить, а не прислала кого-то из своих подручных.
– Без любопытства в нашем деле никуда. Так зачем тебе понадобились наши старые выпуски? Это имеет отношение к Августовскому Взрывателю?
– Уинтер считает, что дата имеет значение, – кивнула Андертон.
– Если память мне не изменяет, ты так не думаешь.
– Он видит ситуацию свежим взглядом и может увидеть то, что пропустила я.
– Вот этим ты мне всегда нравилась, Лора. У тебя открытый ум. Зря они тебя отстранили от расследования.
– Я не буду с этим спорить.
– Думаешь, Фримен поймает убийцу?
Андертон засмеялась и посмотрела на Уинтера.
– Заметили, как она работает, да? Сначала смазала меня комплиментами, а потом мягко подложила вопрос в надежде, что я размякла и отвечу.
– Да, заметил.
Андертон повернулась к Ребекке.
– Я не отвечу на этот вопрос, Ребекка. Уже сейчас вижу заголовок: «Уволенный следователь критикует преемника».
Бирн пожала плечами и приняла несвойственный ей виноватый вид.
– Ну я же не могла не попытаться. Да и заголовок придумала бы получше.
– Давай договоримся, что, при отсутствии специального предупреждения, все, что я скажу, с настоящего момента до скончания времен – это не для печати. Уинтера это касается тоже.
– Давайте договоримся, что если эта ваша рыбалка что-то принесет, я узнаю об этом быстрее моих уважаемых коллег.
– Безусловно.
– Кстати говоря, это было нужно сказать. Поэтому я и сказала.
– Так где хранятся старые выпуски?
– Сюда.
Бирн повела их по коридору, который ничем не отличался от любого другого коридора в офисном здании в любой стране мира. Белые стены, обшарпанное дешевое напольное покрытие коричневого цвета, яркое освещение. Распахнулась дверь, из которой с шумом выбежал мужчина. Пока дверь закрывалась, Уинтер успел увидеть кусочек новостной редакции. Заваленные столы были расставлены прямыми рядами, люди сосредоточенно говорили по телефону. Во многих отношениях этот офис ничем не отличался от следственного отдела в полиции.
Архив располагался в кабинете в самом конце коридора. Бирн толкнула дверь и включила свет. Комната была четыре на четыре метра – ненамного больше кладовки. Папки со старыми выпусками аккуратно лежали на полках. На большом столе посередине комнаты, над которым висел линейный светильник, стоял компьютер, а под него были задвинуты два стула.
Бирн заметила, как Уинтер бросил взгляд на стол.
– Недавние выпуски доступны в электронном виде, но до 1998 года нужно искать по старинке.
– Но вы храните копии последних номеров.
– Потому что в душе мы по-прежнему газета. Технологии – это все хорошо, но нужно не потерять за ними душу.