Поскольку их интересовало то, что произошло 5 августа, Уинтер сразу начал читать шестое число. Ежедневные издания всегда освещают события с опозданием на один день. Главной новостью 6 августа 1996 года было закрытие фабрики и увольнение двухсот рабочих. Потеря работы однозначно могла стать провоцирующим фактором, но Уинтер никак не смог привязать закрытие фабрики к убийствам и перевернул страницу. Его интересовали новости с участием женщин в возрасте от двадцати четырех до пятидесяти четырех лет. Именно в этой группе была наибольшая вероятность обнаружить маму десятилетнего ребенка.
Не обнаружив ничего достойного внимания, он долистал до страницы с новостями спорта. Не желая пропустить что-то важное, он просмотрел и выпуск от 7 августа. Если ничего особенного не случилось, редакторы могли заполнить номер материалами, не вошедшими в предыдущий номер. Андертон тоже изучала 7 августа. Уинтер просмотрел газету от первой до последней страницы, но не нашел ничего подходящего. Папка закрылась с глухим хлопком. Отодвинув ее, он потянулся за 1997 годом. Через пару минут со своим годом покончила и Андертон. Громко захлопнув подшивку, она пошла к полке с 1994 годом.
Через час они перерыли все девяностые и конец восьмидесятых. Ничего. Чтобы перестраховаться, они снова взяли папки с 1995 по 1997 год и просмотрели восьмое и девятое августа. Тоже ничего. Тогда они откинулись на спинки своих стульев и посмотрели друг на друга. Тишину нарушал только шум кондиционера.
– Смиритесь, Уинтер. Просто дата случайна.
– Она должна что-то значить, – медленно покачал он головой.
– Вам хочется в это верить, но это не значит, что так и есть, – сказав это, она ухмыльнулась. – Похоже на ту ерунду, которую обычно произносите вы.
– Очень смешно.
– Не вините себя. Мысль была хорошая. – Она снова замолчала, но на этот раз она не смеялась, а думала. – Если хотите, я могу позвонить одной своей знакомой. Если она умерла в автокатастрофе, новость об этом могла не попасть в газету.
– Если бы кто-то умер, об этом бы написали, пусть даже один-два абзаца.
Андертон беззащитно подняла руки.
– Просто хочу вас успокоить.
– Спасибо, но не нужно. Я знаю, как все работает. Какие-то мысли срабатывают, но большинство – нет.
– Циничное заявление для такого молодого человека. Что случилось?
– Вы хотите знать, что случилось? – сухо рассмеялся Уинтер. – Жизнь случилась.
К семи вечера Уинтер был в своем номере в «Шангри-Ла». Звук у телевизора был выключен, но картинка была настроена на новостной канал «Глобал Би-си». На экране была Шарлотта Дилейни. Ее губы что-то говорили, но Уинтер ничего не слышал и был этому рад. Щедро налив себе «Спрингбэнка», он устроился на диване. Через колонки акустической системы играл фортепианный концерт Моцарта № 23. Какое-то время Уинтер сидел с закрытыми глазами, слушая музыку и время от времени отпивая из стакана виски. Моцарт и хороший односолодовый. Что может быть лучше? Ничего. Когда тьма грозила полностью поглотить его, эта комбинация была его спасением.
Он чувствовал подбирающееся к нему разочарование. Так было не впервые. По большей части работа следователя строится по схеме «два шага в сторону – один вперед». Да, сегодня они продвинулись, но убийца по-прежнему на свободе. Итог: у них тридцать шесть часов на поимку, потом следы исчезнут. В этом случае ждать шанса для новой активности придется еще год.
Первая часть концерта была бурная и энергичная. Уинтеру захотелось сесть за инструмент и сыграть ее самому. На что никогда не было времени. Образ жизни, который он вел, никак не предполагал игру на фортепиано. Гитару можно было бы возить с собой, но пианино – невозможно. В его доме в Вирджинии стоял небольшой рояль – очень красивый. Клавиши были идеальной высоты, и звучал инструмент изумительно. Дома он не был со дня казни отца. В какой-то точке пути, пока он возвращался из тюрьмы Сан-Квентин в Калифорнии, он принял решение уйти из ФБР. На следующий день он пришел на работу, собрал личные вещи и приехал домой, а дома собрал чемодан и уехал в аэропорт. Он не знал, куда он полетит и что будет делать, когда туда прилетит. И так с тех пор и длится его путешествие. И он по-прежнему не знает, куда отправится дальше.
Началась вторая часть – медленная, меланхоличная и самая надрывная из когда-либо написанных Моцартом. Это произведение напоминало ему о маме, какой она стала после ареста, разучившись улыбаться. Жизнь стала для нее невыносимой, но она продолжала держаться. Уинтер часто задавался вопросом, почему она не покончила с собой в тот период.
Ее похороны стали апофеозом одиночества. Он был единственным из присутствующих, и в этом факте больше, чем в чем-либо еще, проявился весь ужас того, что с ними сделал отец. Когда Уинтер вошел в маленькую часовню при крематории, через ужасного качества динамики звучала инструментальная версия композиции «Останься со мной». Он нашел, откуда тянутся провода стереосистемы, и выдернул вилку из розетки, за что получил неодобрительный взгляд от священника, но ему было все равно. Его мать любила музыку. Он не сумел сохранить ей жизнь, но, по крайней мере, он мог избавить ее от этого последнего страдания.
Он прекрасно помнил ее гроб. Помнил, как на его поверхности, декорированной дешевым цветным стеклом, лежали лучи солнечного света. Священник, словно скучающий актер, деревянным голосом читал положенные молитвы. В нем не было никаких живых эмоций. А потом ее тело предали огню. Как только гроб исчез из виду, Уинтер пошел к выходу, оглушенный звуком собственных шагов. Он ни разу не обернулся. В этом не было никакого смысла. В том гробу лежал кто угодно, но не его мать.
Вторая часть аккуратно завершилась, и он открыл глаза. Допил виски, остававшийся в стакане, и налил еще 50 граммов. Убийство Майры Хупер по-прежнему оставалось главной новостью. По сути, это было единственным информационным поводом в городе сегодня. Уинтер посмотрел на часы. 19:23. Уже хорошо. Второго убийства за день не произошло. По крайней мере, пока. Двухчасовой промежуток между шестью и восемью нес риск его повторения. Еще тридцать семь минут, и можно будет расслабиться. Можно будет – это условность. Сегодняшний день научил их тому, что ничего нельзя принимать как данность. Уинтера не покидало ощущение, что он должен сейчас что-то делать, но что? Андертон чувствовала то же самое. Но в итоге они все же решили распрощаться до конца дня. Лучшим решением было хорошенько отдохнуть и завтра пойти в бой с новыми силами.
Картинка на экране сменилась, и вновь возникла Шарлотта Дилейни. Она была напряжена. Она говорила что-то, от чего зависела судьба человечества. Камера отъехала и показала окружающую местность. Уинтер узнал Спенсер-авеню, где они были утром. По-прежнему повсюду была полиция, но общая атмосфера изменилась. Сразу после произошедшего убийства воздух был заряжен энергией новизны. Двенадцатью часами позже накатила усталость, обороты сбавились. Полицейские по-прежнему ходили туда-сюда, но без прежней суеты. Фургон Си-эс-ай, по ощущениям, с самого утра так и не сдвинулся с места. Территория вокруг дерева, где Андертон нашла след, была огорожена заградительной лентой.
Несмотря на поздний час, людей на улице было больше, чем утром. Это было ожидаемо. По мере распространения новости об убийстве людей тянет на место преступления. Что они надеются увидеть? Кровь? Труп? Если так, то их ждет большое разочарование, ведь их первыми убирают с места событий. И территорию огораживают не только чтобы не нарушить улики, а чтобы обезопасить ее от посторонних. У людей проявляется та же самая тяга, что заставляет их заглядывать в салон автомобиля скорой помощи. Даже когда скорая пролетает мимо с воем сирены и мигалкой, все все равно силятся увидеть хоть что-то за тонированными стеклами.
Уинтера не покидало ощущение, что прорыв близко и что Коуди – ключ к разгадке. Если предполагать, что он стал единственным, с кем общался убийца, что делало его особенным? Чем он отличался? Фоторобот успели изменить на основании описания мальчика, но ни один из мужей не узнал это лицо. Включая Собека. Фримен отправлял кого-то из своих поговорить с ним. То, что никто не узнал фоторобот, ни о чем не говорит. Показания свидетелей – ненадежный индикатор, а в случае Собека с момента убийства Изабеллы прошло три года. Не каждый вспомнит, что он ел сегодня на завтрак, не говоря уже о том, что было три года назад.
Третья часть концерта завершилась на торжественной ноте. Уинтер продолжил сидеть в тишине. До заката оставался час, и в люксе становилось все темнее. Слабые вспышки от экрана оставляли пугающие абстрактные изображения на стене. Он сделал еще один глоток виски и поставил стакан на стол. Интересно, Собек все еще сидит на кладбище или уже поехал домой? Уинтер решил, что тот еще там. Раньше он оставался до самого конца, пока не умрет последний луч света этого дня.
Внезапно ему в голову пришла мысль, которую он стал активно обдумывать. И чем дольше он думал, тем более перспективной она ему казалась. Один из вопросов, на который он не мог найти ответ, – почему в убийствах не наблюдалось динамики? Серийных убийц можно сравнить с наркоманами – постепенно им становится нужна все большая доза, чтобы поймать кайф. С каждым новым убийством они решались на все более рискованные вещи в безнадежной попытке добиться острых ощущений. Тот факт, что реальность всегда оказывалась беднее фантазии, не останавливал их. Наоборот, стимулировал на большее.
А в данном случае не было заметно какого-либо развития. Изабелла Собек была убита тем же способом, что Алисия Кирчнер и Лиана Хэмонд. Обстоятельства смерти Майры Хупер отличались, но динамики не было. Все четыре убийства были организованы по-деловому, максимально эффективно, без каких-либо эмоций, словно убийца следовал сценарию. Создавалось впечатление, что жертвы – лишь средства достижения одной и той же конечной цели. Настоящей мишенью убийцы были мужья.