И Коуди.
То, что убийца говорил с ним, конечно же, заключало в себе динамику. Но в чем был ее смысл? Он должен был что-то получить от этой беседы. Некоторые серийные убийцы любят смешаться с толпой на месте преступления. Стоять там и знать, что весь этот ажиотаж – их рук дело, очень воодушевляет. Андертон проверяла, кто был в толпе после предыдущих убийств, но никто не вызвал подозрений. Фримен, очевидно, не оставит без внимания всех пришедших к дому Майры, но Уинтер не питал особых иллюзий насчет результатов.
Иногда убийцы приходят на похороны с той же целью – получить заряд эмоций. Андертон отслеживала гостей и там. Она делала видеозапись пришедших проститься с жертвами, но и там не было замечено никого подозрительного. Фримен сделает запись похорон Майры, но Уинтер и от нее ничего не ждал.
Сейчас казалось, что убийца ограничивается организацией преступления. Но это означает слишком много вложений при практически полном отсутствии компенсации. Новости он точно отсматривает, в этом сомнений нет. Но достаточно ли эмоций от новостей, чтобы оправдать затраченное время, усилия и риск?
Чего-то в общей картине не хватало. Но чего? Что же здесь происходит на самом деле? Уинтер снова взял стакан и откинулся на спинку дивана. Он ощутил контраст между холодным стеклом на губах и обжигающим горло виски. Представил себе Собека, заключившего себя в плен в подвале собственного роскошного дома. Вспомнил Эрика Кирчнера, сломленного и одинокого в своей дешевой съемной квартире. Дэвида Хэмонда, убежавшего за пять тысяч километров на другой конец страны. И Коуди, свернувшегося в кресле-мешке, потерянного, страдающего от чувства вины и скучающего по маме.
Когда происходит убийство, все внимание обращается на жертву как непосредственно пострадавшего от действий преступника. Но как можно забыть о выживших? Тех, кто завалился в щель, как Николас Собек, Эрик Кирчнер, Дэвид Хэмонд и Коуди Хупер? Обычно о них все забывали, но только не в этот раз. Убийца был равнодушен к погибшим женщинам, а вот к мужьям – нет. И к Коуди тоже нет. Именно с ними он ощущает некоторую общность. Они заставляют его душу петь.
Убийца внимательно выбирал жертв и организовывал все так, чтобы они сами убивали своих любимых. Неужели после этого он просто уходил, ни разу не обернувшись? Это было невозможно, пока действует третий закон Ньютона. Человек явился причиной некоторого явления. И теперь ему должно быть любопытно увидеть реакцию на него. Уинтеру тоже была интересна реакция, хотя его участие в ситуации было несопоставимо меньше.
Так что же мог увидеть убийца, обернувшись посмотреть на результат своего труда?
Хороший вопрос. Теперь Уинтер знал, где искать ответ. Он позвонил на ресепшен и попросил вызвать себе такси. Допив виски, он взял кожаную куртку и пошел к выходу.
Когда он вышел на улицу, такси уже ждало у входа. Он сел на заднее сиденье и дал адрес Эрика Кирчнера на 7-й авеню. Пробок не было, и они доехали за десять минут. Водитель остановил машину у тротуара напротив подъезда, и Уинтер вышел. Проводив взглядом отъезжающее такси, он подошел к подъезду ближайшего здания и встал в его тень. Там он закурил.
Небо темнело и становилось оранжевым. На улице холодало. Квартира Эрика Кирчнера была на третьем этаже здания напротив. Второе окно справа – его гостиная. Свет горел, занавески были задернуты, напоминая китайскую лампу из-за тонкого материала, из которого они были сшиты. Возможно, Кирчнер задернул их сразу же после их ухода. Они не просто создавали барьер для уличной темноты, они еще создавали барьер, который отделял комнату от внешнего мира. Это был кусочек безопасности. Сегодня – годовщина смерти Алисии. Если и был один день в году, когда Кирчнер хотел максимально отдалиться от мира, то это был сегодняшний день.
Уинтер сделал долгую затяжку, наблюдая за горящим кончиком сигареты. Возможно, и убийца ходил по этой улице. Может даже он тоже стоял около этого подъезда и наблюдал. Это совершенно нетрудно сделать, не привлекая ненужного внимания. За то время, пока Уинтер простоял там, мимо проехало десять машин и прошло два человека. Никто даже не посмотрел на него. Да и почему они должны? Он просто стоял и курил. Может, кого-то ждал. Ничего необычного. При этом он даже не прилагал никаких усилий, чтобы выглядеть неприметно. Если бы захотел, то вынул бы мобильный телефон. В городе это идеальное средство камуфляжа. Уинтер снова кинул взгляд на дом Кирчнера и почти ожидал, что увидит его лицо в окне. Были ли у убийцы такие же ожидания? Если да, был ли он разочарован тем, что они не сбылись? Как он справлялся с разочарованием?
В какой-то момент просто наблюдать становится недостаточно. Ему бы захотелось подобраться поближе, как с Коуди. Уинтер докурил и перешел дорогу. Домофона на подъезде не было, поэтому он беспрепятственно попал внутрь. Прошел мимо почтовых ящиков и оказался на ступеньках. Камер видеонаблюдения не было. Поднявшись на третий этаж и подойдя по коридору к квартире Кирчнера, он так и не увидел ни одной камеры.
Он постучал в дверь. Ответа не было. Он постучал снова, на этот раз сильнее. Ответа снова не было. Он постучал в третий раз, на этот раз со всей силы. Так стучит полиция. Кирчнер уже должен был бежать открывать дверь. Уинтер ожидал услышать торопливые шаги в коридоре и затем суетливое открывание замка. Вот сейчас уже должна открыться дверь, за которой будет стоять Кирчнер – потерянный, запутавшийся, с вопросительным выражением на лице.
Но ничего из этого не происходило, и это было странно. Свет горит – значит, он дома. Его побитая машина стоит у дома, значит – он точно дома. Уинтер перебрал возможные сценарии. В худшем случае Кирчнер висит сейчас внутри с ремнем на шее, одним концом закрепленным за дверную ручку. Или лежит в теплой ванне с красной от крови водой и перерезанными от локтя до запястья венами. Либо сверлит глазами пистолет у себя на коленях и готовится к суициду.
Раз уж 5 августа был особенной датой для убийцы, для Кирчнера этот день тоже стал таковым. Травмирующие события предшествуют не только убийствам, но и разного рода иррациональному поведению. Согласно статистике, в Рождество случается гораздо больше суицидов, чем в остальные дни года. Почему? Потому что Рождество – это про семью, воспоминания, праздник. А что, если воспоминания – плохие, если семейные отношения разрушились? Тогда человека захватывают мрачные эмоции, и суицид начинает казаться оптимальным выходом. Годовщина смерти любимого человека – тоже распространенное травмирующее событие, особенно если любимый человек умер насильственной смертью или неожиданно.
Уинтер постучал в последний раз, громко и настойчиво. И снова никто не спешил открыть дверь. Вольфрам-карбидные отмычки лежали в кожаном футляре во внутреннем кармане куртки. В большинстве случаев они успешно заменяли ключи. Замок был самый обычный. Может, на уроках по самозащите в Куантико Уинтер и был самым отстающим, но во взламывании замков равных ему не было.
В ход пошла отмычка. Он просунул ее в личинку, немного сместил влево и подвигал, чтобы рассчитать требуемую силу нажатия. Затем вставил ее до конца и медленно потянул на себя, один за другим деактивируя штифты. Быстрый поворот – и дверь открыта. По ощущениям, он уложился в десять секунд. Быстро посмотрев по сторонам, он тихо проскользнул в квартиру.
Дверь в ванную была открыта, но там было пусто – ни пара, ни красной воды. В спальне Кирчнера тоже не было, как не было и висевшего на дверной ручке тела. Уинтер нашел его на диване в гостиной – обездвиженного, с закрытыми глазами. Сразу подумал на таблетки – снотворные, или болеутоляющие, или антидепрессанты. Но пустых банок и блистеров рядом не было. На столе у дивана лежал ноутбук, стояла большая бутылка дешевой водки и длинный стакан. В зависимости от восприятия можно было сказать, что стакан наполовину пуст или наполовину полон.
Уинтер двинулся к дивану, чтобы проверить пульс. Не успел он подойти, как Кирчнер захрапел и перевернулся. Уинтер застыл. В любое мгновение тот мог открыть глаза и начать кричать. В такого рода домах жители друг друга почти не знают, и, несомненно, бытовые ссоры на повышенных тонах здесь не редкость. И вряд ли кто-то вызовет полицию, но риск существует всегда. Перспектива провести ночь за решеткой никак не вдохновляла Уинтера.
Кирчнер снова захрапел и заворочался. Уинтер стоял неподвижно и старался даже не дышать. Наконец, тот занял удобное положение, его дыхание выровнялось и грудная клетка начала спокойно вздыматься и опускаться. Уинтер насчитал еще шесть вдохов и выдохов и решил, что теперь безопасно сдвинуться с места.
Он подошел к столу и взял бутылку с водкой. Если она была открыта сегодня, то Кирчнер выпил почти семьсот миллилитров. В этом случае он будет в отключке по крайней мере до утра. Уинтер поставил бутылку на стол и провел пальцем по трэкпэду ноутбука. На экране появилась страница Алисии в «Фейсбуке». За последние несколько дней там опубликовали вереницу постов с воспоминаниями. Их было не так много, как год назад, и на порядок меньше, чем в год убийства. Так всегда. С каждым годом ее будут вспоминать все меньше и меньше, а потом забудут совсем.
Уинтер посмотрел другие открытые вкладки. Кирчнер изучал сайты, посвященные суицидам. Там были правила, что делать, а что нет, форумы, где люди, находившиеся в депрессии, уговоривали друг друга покончить с собой. Если немного погрузиться в тему, становилось очевидно, что люди задавали одни и те же вопросы по кругу. Как сделать так, чтобы все прошло быстро и безболезненно? Как убедиться, что все сделано правильно? Большинство людей не хотели страдать. А еще не хотели проснуться на следующий день и понять, что даже с этой задачей они не справились. Судя по характеру материалов, которые изучал Кирчнер, было к лучшему, что он напился.
Рядом с диваном стояло старое кресло. Оно было бледно-голубого цвета, а диван – красным. Уинтер сел в кресло и стал думать, где бы он спрятал камеру. Гостиная казалась оптимальным местом, ведь здесь Кирчнер проводит большую часть времени, когда находится дома и не спит. Центральным местом комнаты был телевизор в углу. Это была модель, которая стояла на подставке, а не крепилась к стене. Диагональ – около полуметра. Маленький по нынешним стандартам. И диван, и кресло стояли под углом к телевизору. Удобнее всего было смотреть его с дивана, а значит, именно на нем Кирчнер предпочитал сидеть и нередко здесь же вырубался, как и сейчас.