– Лично я бы… – начал Адель, но никто так и не узнала, что он «лично», потому что Тамара Сергеевна вдруг поднялась с дивана и громко вопросила:
– Где она?
– Кто? – спросил Артем, но в тот же миг понял, о ком речь.
Дана. Девушка все время стояла возле него, однако теперь ее рядом не было. Еще не вполне понимая, что происходит, Артем волчком завертелся на месте, оглядывая вестибюль. Костя и Адель, как по команде, тоже принялись озираться. Они светили во все стороны, лучи беспорядочно скользили и метались, вспарывая брюхо темноте.
– Дана! – звал Артем. – Дана, ты где?
– Куда она подевалась? – раз за разом, чуть не плача, спрашивала Марго.
Никто не отвечал. Дана бесследно пропала.
Поначалу появление Тамары Сергеевны не вызвало у Даны ничего, кроме раздражения. Что за невезение, еще один лишний персонаж! К тому же назойливая пенсионерка принялась требовать, чтобы они ушли – с нее станется, может и полицию вызвать.
Но потом, когда Дана узнала, кто эта старуха, как она связана с Тихим домом, мнение изменилось. Это был знак, рука судьбы, не иначе. Поиски должны вот-вот увенчаться успехом – сомневаться больше не приходилось.
А уж когда старуха завела речь про свечение стены в ординаторской, Дана моментально догадалась, где искать картину. Ей не нужно блуждать по комнатам, заглядывая во все дыры – теперь важно лишь, чтобы никто не помешал, не влез в самый неподходящий момент.
Девушка тихонько оглянулась по сторонам. Артем и другие разинув рты слушали Тамару Сергеевну. Но, хотя они и были сосредоточены на ее словах, пройти мимо них, подняться по парадной лестнице, оставшись при этом незамеченной, вряд ли получится. Кто-то да увидит. К тому же с самого края, ближе всех к ступенькам, стоял Костя, а Дана уже успела увериться, что паренек он глазастый и наблюдательный.
Оставалась лестница для прислуги, которой воспользовались подростки. Дана медленно и аккуратно, стараясь двигаться беззвучно, сделала пару шагов вправо. Никто не обратил внимания на ее маневр, и она засеменила по коридору к лестнице, ежеминутно рискуя напороться на что-нибудь в темноте. К счастью, этого не случилось.
Дребезжащий голос старухи разносился по всему дому, и, насколько Дана могла судить, пока ее отсутствия никто не заметил. Свернув за угол, девушка рискнула включить фонарик. Он был совсем маленький, не такой мощный, как тот, что остался у Артема, но она порадовалась, что догадалась взять его с собой на случай, если другой сломается.
При свете двигаться было куда легче, и до лестницы Дана добралась в считаные секунды. Взлетела на второй этаж и пересекла коридор, где совсем недавно они все вместе стояли и решали, кто где будет искать таинственный портрет.
«Идиоты, – презрительно подумала Дана, – и ведь купились на сказочку про гениальную картину! Проглотили, не подавились».
Разве стала бы она с ума сходить, если бы дело было в автопортрете, который написал заштатный, не признанный ни современниками, ни потомками художник? Какую ценность могла иметь такая работа?
Это ерунда, в которую не поверит ни один разумный человек.
Бывший кабинет Валахова был перед ней. Голоса людей, оставшихся внизу, здесь слышались очень четко.
– Да-да, пойдемте. Я хочу домой. Мне больше не хочется искать эту картину, – сказала милашка Марго.
«Роскошная мысль! Идите по домам и оставьте, в конце концов, меня в покое!»
Девушка взялась за ручку, и дверь отворилась без малейшего шума. У нее и мысли не возникло, что появятся какие-то проблемы: запертый замок или сбитый косяк, из-за которого дверь не откроешь. Нечто, чему она не решалась дать названия, вело ее в верном направлении, направляло в нужную сторону.
Оказавшись внутри, Дана прикрыла за собой дверь и принялась осматриваться. Комната была просторная, но захламленная, как и все остальные помещения в Тихом доме. Кучи грязных тряпок, дырявые матрацы, сломанные стулья, горы отсыревших, почерневших от плесени документов и изъеденных мышами книг.
Она оглянулась в поисках чего-нибудь подходящего из мебели – комода, например: надо бы подпереть дверь, чтобы никто не побеспокоил, не прервал. Но ничего подходящего не нашлось, и Дана решила не сосредотачиваться на этом. Главное – найти портрет. Она была уверена, что знает, где искать.
Не нужно шарить по щелям, заглядывать в камины и простукивать стены в поисках пустот. Почему она решила, что холст будет свернут и спрятан в тайнике? Все совершенно по-другому, это же так очевидно!
По архивным фотографиям Дана представляла, как выглядел кабинет при жизни Валахова, где находилось окно, где письменный стол и книжные шкафы, а где стоял обитый коричневой кожей диван. Та стена, что светилась глухими ночами, выдавая местоположение портрета, скорее всего, была справа от входа, и Дана решительно подошла к ней, тронула пальцами поверхность.
Выцветшие обои отслоились, в некоторых местах висели неряшливыми лохмотьями, обнажая куски серой штукатурки, и девушка, не медля больше, схватилась за лоскут и рванула вниз.
Сухой треск, с которым бумажная полоса отошла от стены, оказался неожиданно громким. В нос ударил неприятный запах, и в горле запершило от пыли. Дана отвернулась на мгновение, но тут же вскинула руку и посветила на стену. Вместе с обоями отвалилась и штукатурка, а под ней…
– Не может быть! Неужели?
На стене виднелось изображение. Дана пока не могла понять, какую именно картину видит, но сомнений не осталось: она смотрела на фрагмент написанного красками рисунка.
Девушка убрала на подоконник фонарь, сняла с плеч, положила туда же рюкзак и принялась за дело. Рвала и швыряла на пол обрывки обоев, освобождая то, что скрывалось под ними. Куски штукатурки летели ей под ноги, пыль стояла столбом, забивалась в нос, заставляя морщиться и чихать. Невысокий рост не позволял отодрать верхнюю часть обоев, и Дане пришлось взобраться на шаткий колченогий стул.
В некоторых местах штукатурка отходила от стены с трудом, и ей пришлось расковыривать и отскребать ее щипчиками для бровей, которые нашлись в косметичке. Но в целом все удавалось легче, чем можно было ожидать. Хотя, конечно, Дана вся взмокла от усилий и напряжения, по спине сбегали струйки пота.
«Ничего, еще чуть-чуть, еще немножко – и все будет кончено». Стена постепенно освобождалась, обнажалась перед нею, сантиметр за сантиметром открывая искательнице свою тайну.
Ей смутно слышались голоса – судя по всему, Артем и все прочие окликали ее, искали. Слышали ли они шум, который она производила, сражаясь с обоями? Или Тихий дом помогал ей, оберегал, прятал звуки? Возможно, и сам ход времени тут был иным: почему-то ведь никто до сих пор не потревожил Дану, не ворвался в эту комнату и не начал одолевать вопросами.
«Спасибо!» – мысленно обратилась она к… кому? Не важно.
Дана работала сноровисто и быстро, как не знающий устали механизм. Так, словно всю жизнь была не гуманитарием-искусствоведом, а специалистом-отделочником. В какой-то момент в голову пришла мысль о том, как она, без пяти минут кандидат наук, человек, всю жизнь занимающийся научными исследованиями, может верить во все это?
…А ведь поверила, сразу и безоговорочно. Морок, наваждение – как хотите, назовите. В Бога поверить так и не сумела, а вот в иные силы – смогла. Может, потому, что Бог однажды подвел ее, позволил Вадиму уйти. Тогда Дана решила, что его и вовсе нет, раз он настолько жесток и безумен, чтобы отнимать у людей их близких, любимых.
Она с головой ушла в науку, заперла себя в архивах. Зарылась в бумаги, книги, письма, альбомы с репродукциями. Решила, что только так сможет отвлечься, забыться. Отношения с Артемом – вынужденные, не приносящие радости – не могли избавить от тоски.
Как ни удивительно, но оттуда, из бумажного царства, и пришла помощь. Одна из родственниц известного татарского писателя первой половины двадцатого века передала Дане оставшиеся от него бумаги – облезлый черный чемодан, доверху набитый старыми снимками, дневниками, заметками, письмами, документами.
Разгребая эти залежи, Дана наткнулась на обрывок послания. Она так и не узнала, кто был его автором, кому оно адресовано. Имя Валахова неизвестный упоминал с ужасом и омерзением.
По словам писавшего выходило, что художник предлагал ему (впрочем, безуспешно!) все земные блага, исполнение любых желаний взамен на одну услугу. Ту самую, как позже поняла Дана, которую впоследствии согласился оказать единственный верный слуга.
Прочтя горячечное, сбивчивое, полное смятения и страха письмо, девушка решила поближе познакомиться с творчеством и биографией художника-оккультиста, чья фигура до того времени была ей не слишком интересна. Стала изучать – и нашла немало загадочного, того, от чего другие исследователи отмахнулись.
Выяснила, что до памятной поездки в Индию Николай Валахов был обычным юношей – беспечным, веселым шалопаем, который не желал учиться и трудиться, волочился за девицами, беспробудно пил и играл, проматывая немалое состояние, доставшееся от родителей и дяди.
Путешествие изменило юного повесу. Он сделался замкнутым, мрачным, одержимым странными идеями о темных силах и бессмертии. До той поры равнодушный к живописи, Валахов вдруг объявил себя художником и принялся писать картины – исключительно портреты. Причем у него открылся настоящий дар: люди на его портретах выглядели удивительно живыми и очень привлекательными. Дамы охотно позировали, заказывая свои изображения; портреты, написанные Валаховым, украшали стены многих знатных домов.
А потом все, кого он изображал, начали по разным причинам погибать. Являлось ли это случайностью? Никто не был настолько наивен, чтобы верить в такое.
Новоявленный художник отошел от общества, которое, впрочем, само в испуге отторгло его, и заперся в своей усадьбе. С годами и слуги оставили Валахова, потому что боялись: сутки напролет помешанный барин читал толстенные тома, рисовал бесовские смертоносные картины и почти не спал, вместо этого разгуливая ночами по дому и бормоча что-то на незнакомом языке.