– На игру в альтернативной реальности Alternate reality games, сокращенно АРГ. На просторах сети довольно часто встречающееся явление. Рассчитано в большей степени на таких, как Лиза, школосталкеров и ньюфажек.
– На кого?
– На школьников, которые интересуются тайнами сети и познают азы нетсталкинга. Суть игры в том, что некто вбрасывает в сеть инфу. Такой человек держится в тени, о нем никто не должен догадываться, поэтому в терминологии АРГ его называют кукловодом. Его задача – сделать такой вброс, чтобы заинтриговать. Допустим, он делает вброс, что где-то зарыт клад. При этом он делает это не на открытых ресурсах, а на анонимных веб-форумах и имиджбордах, и так, чтобы создавалось впечатление, что заметить эту информацию может только самый наблюдательный и сообразительный. Тот, кто ведется на вброс, пытается клад найти и в указанном месте находит, допустим, коробочку с номером телефона. Он звонит по этому номеру, и ему сообщают, что в определенное время он должен зайти на определенный сайт и там ему откроется нечто важное. На сайте он видит еще какую-нибудь подсказку и так далее. Это своего рода квест, только в отличие от квеста участники АРГ не знают, к чему они идут, что их ждет в конце, и вообще не должны догадываться, что их вовлекли в некую игру. Они должны верить, что им посчастливилось найти в сети некую уникальную информацию. Как правило, сюжет АРГ должен рассказывать о чем-то мистическом и загадочном. Впечатлительные школьники, которые увлечены нетсталкингом, такую наживку с удовольствием заглатывают.
– И какая цель у этой конкретной АРГ?
– Найти ключ к последнему дню, – напомнил Рэй то, что черным по белому было написано в приветствии группы, и Замятину в этом ответе почудилась издевка.
– А под последним днем, судя по всему, подразумевается день смерти. Для того, кто ищет ключ, и для всех остальных. То есть конец света. «Скоро все кончится для вас и для всех остальных… Небеса спустятся на землю», – перечитал Погодин строчки из приветственного поста. – Только тот, кто ключ нашел, возродится, а остальные просто сгинут, если я правильно понял.
– Похоже на то, – согласился Рэй.
– Девочка как-то взаимодействовала с группой? Ну, кроме того, что была на нее подписана? – Довольно резко поинтересовался Замятин.
– Вероятней всего, она вступила с ними в переписку и основные инструкции к действиям получала в личных сообщениях. Но делала она это не со своего официального аккаунта. Я уверен, что для подобных экспериментов она использовала одну из своих фейковых страниц. Я их вычислил, но еще не вскрыл. Возможно, это займет какое-то время.
– Какое?
– День-другой.
Уровень C. Глава 10
Этой ночью Погодину не спалось. Отправившись в кровать примерно в половине первого, он долго ворочался с боку на бок, всякий раз подминая края подушки в шелковой наволочке так, будто дух из нее хотел выбить. В голове его царил полнейший хаос – информации за последнее время пришло много, и пока она никак не желала укладываться в аккуратные стопочки. Обрывки новых знаний осаждали его разум как назойливая мошкара, и вместо того чтобы отдаться на волю плавным волнам дремоты и позволить унести себя в запредельную даль сна, ему приходилось отмахиваться от атакующих мыслеобразов, потому лодка его сознания раскачивалась и никуда не плыла.
В умозрительном мельтешении смешалось все: рассказы про Тихий дом, в которых сам дом вырисовывался зыбким маревом в дали без единой четкой линии; четвертованная зеленая луковица – логотип сети «Тор», открывающей проход в глубины дипвеба; очертания хрупкого тела на асфальте, серость которого вызывала ассоциацию лишь с безликой, ко всему безразличной пустотой. Расплывчатыми линиями рисовались и тут же таяли силуэты четырех темных фигур – пионеров нетсталкинга, о которых рассказывал Рэй, и прямо поверх их туманных очертаний вдруг возникало лицо Лизы. Такое реальное, будто Мирослав видел ее наяву и она лишь по странной случайности смотрела на него точно с такого же ракурса, как на фотографии, приложенной к материалам дела. А потом качество картинки падало до уровня крипоты, пестрело помехами, раздражало монотонным шумом и сквозь его сизую рябь поначалу едва различимо, а потом все явственней перед мысленным взором Погодина проступал тот странный символ, который красовался на аватарке подозрительной группы во ВК. Что-то до боли знакомое чудилось в его геометрии, в этих остроконечных изломах. Но что?
При желании Мирослав мог бы остановить утомительную круговерть образов. Всего-то делов – медитация на пустоту, при которой всякая суетная мысль теряет власть над разумом, превращаясь в далекую звезду, и тут же срывается вниз, ничем не потревожив. Под таким метеоритным дождем до забытья рукой подать. Но сейчас он чувствовал, что не стоит подчинять хаос своей воле. Будто из него вот-вот сформируется нечто цельное – некое понимание. Как будто в этом вихре закружена мелочь, подсказка, которую он пока не может различить и приглядеться. Чтобы найти ее, нужно позволить разрозненным фрагментам произвольно спланировать вниз как осенним листьям и сложиться в правильный узор – цельную картинку. Поэтому он решил действовать от противного – не перекрывать поток сознания, а устремить его в нужное русло и посмотреть, во что выльется.
Мирослав поднялся с кровати, натянул домашние брюки и направился в кабинет. Там, настроив умеренно приглушенный свет, он взял с нижней полки альбом с листами бумаги для рисования формата А2 и набор простых карандашей «Фабер Кастел». Водрузив все это на свой рабочий стол перед панорамным окном, он прошелся до мини-бара и наполнил бокал пряным красным вином.
Именно этот своеобразный набор инструментов должен был помочь спутанным мыслям найти свои места и успокоиться. По опыту Мирослав знал, что рисование позволяет сознанию и подсознанию объединяться, чаще всего отдавая второму ведущую роль. Он давно это подметил, еще когда подростком проводил часы в светлой мансарде одного признанного художника, который давал ему частные уроки рисования и живописи. Поскольку родители Погодина имели возможность нанимать для своих детей любых педагогов в неограниченном количестве, Мирослав получил весьма разностороннее образование. Среди его хобби в разное время что только не значилось. К половине увлечений с возрастом он благополучно остыл, но вот рисование с ним осталось. Амбиций великого художника он не питал и брался за карандаш или кисть лишь время от времени, но неизменно ловил себя на мысли, что в этом процессе может лучше понять себя, чем в любом другом. И если кто-то верил в автоматическое письмо, то Погодин верил в автоматическое рисование, когда рукой движешь будто не ты сам, а кто-то другой, невидимый, но желающий быть замеченным, услышанным и понятым. То, что появлялось на холсте или бумаге при посредничестве невидимки, в итоге было похоже на послание. И сейчас Мирослав был намерен подобное послание получить.
Сделав все приготовления, он уселся в излюбленное, чудесно удобное кресло у письменного стола, вольготно откинулся на податливой спинке с мягким подголовником, закинул ноги на стол и неспешно отпил вина. Какое-то время он смотрел на огни никогда не спящей Москвы по ту сторону панорамного, во всю стену окна. А потом почувствовал, что самое время браться за карандаш.
Одна за другой на листе стали появляться линии, которые пока ни во что не складывались. Но потом Мирослав понял, что рисует глаз. Красивый, девичий, Лизин. Отчего-то ему захотелось досконально проработать набросок с тенями и полутенями век, с каждой крапинкой на светлой узорчатой радужке, с насыщенным ободом роговицы.
«Где искать? – Спрашивал он себя, механически отрисовывая детали. – Какой узор у этой загадки или в этой истории нет никакой загадки, а все замысловатые, вопросительно изогнутые крендельки мы с Замятиным сами дорисовываем вокруг пустоты, наделяя зияющее ничто смыслом? Может, у нас всех, у меня, Замятина, Рэя, Кати, Игната, всего лишь массовый психоз и ничего более?»
Глаз получился на удивление живым. Он смотрел на Погодина васильковой сердцевиной и будто блестел избыточной влагой, которая собиралась у кромки нижнего века в непролитую слезу. Быстрыми штрихами был набросан овал лица в три четверти, аккуратный нос и губы. Губы хоть и обозначились несколькими легкими линиями, но тоже вышли очень настоящими. Такими, как на фотографии, такими, как в жизни, – нежными, юными, трепетными. Эти губы, в которых пока только созревал девичий сок, и слезящиеся глаза – вот чем была для Погодина Лиза. Нежный трепет юности против суровой реальности. «Сама или нет? – продолжал он мысленно задаваться вопросами и даже не заметил, как вывел рядом с лицом символ, который красовался на аватарке группы во ВК, – анаграмму О.Н.О, вписанную в две развернутые зубами друг к другу буквы V. – Что же такого знакомого в тебе?»
Рисунок обрастал новыми деталями, мелочами, композиция ширилась и крепла, пока в конце концов Мирослав не увенчал ее крупной надписью: Mistery legend. Он задумчиво, с чувством декорировал словосочетание причудливым орнаментом. Получилось готично. Наконец, он отвлекся от частностей, окинул взглядом композицию целиком и понял, что именно надпись занимает в ней главенствующее место. «Загадочная легенда». Легенда, не успевшая пока подернуться патиной древности. Вот что во всей этой истории будоражит его нутро больше всего. Стоило ли тратить полночи, чтобы разоблачить самого себя в очевидном? Ты не меняешься, Погодин!
То, к чему он всегда тянулся сквозь века, сейчас сотворялось в одном с ним пространстве и времени, разве он мог остаться равнодушным. Сквозь современное мифотворчество отчетливо проступала человеческая природа, все та же – как много веков назад, так и ныне. Наши предки обожествляли гром и молнию, потому что не понимали их природу. Мы же, разделенные с пращурами пропастью прогресса и эволюции, так и не избавились от атавизма – первобытной потребности обожествить неведомое. Стоило появиться всемирной паутине, как мы переселили и Бога, и дьявола в непознанные глубины сети. Не замедлили появиться и те, кто собрал крестовый поход на поиски артефактов преображенного божества. «И ты, Погодин, похоже, хочешь быть причастным к этому процессу, потому тебе и не спится», – заключил Мирослав, дорисовав последний вензелек.