Открытие не вдохновило, а скорей разочаровало его. На прозрение оно не тянуло, хотя и объясняло причины эмоциональной возбужденности. Но он так или иначе осознал бы в себе это.
Мирослав взглянул на время – четвертый час ночи. Стоило признать, что последние два часа были не самыми продуктивными в его жизни. Он положил рисунок на стол, потянулся, одним глотком допил вино, играющее багряными бликами на дне бокала, и уже поднялся было с кресла, как вдруг случайный взгляд на рисунок заставил его сесть на место.
Он посмотрел на васильковый узор Лизиной радужки, потом на символ О.Н.О. Потом еще раз на узор и еще раз на символ. Затем схватил карандаш и быстро, будто боясь, что не до конца еще созревшая догадка развеется как колечко табачного дыма, нарисовал еще один символ – нечто среднее между васильком и О.Н.О. Теперь он видел на листе шестиконечную звезду не совсем правильной формы. В обычной гексаграмме равносторонние треугольники наложены друг на друга так, что образуют шесть одинаковых углов. Но в звезде, которую вывел Погодин, углы получились разновеликими, поскольку основания нарисованных им треугольников были очерчены не ровной линией, а преломленной в середине, то есть треугольники эти по форме больше напоминали остроконечные сердечки. Поэтому выведенная им гексаграмма имела два широких угла сверху и снизу. А по бокам – два более острых, напоминающих абрисом лепестки василька.
Нестандартность получившейся фигуры Погодина ничуть не смущала, потому что она была ему знакома. Ох как хорошо знакома ему была эта странная фигура! Ordo Templi Orientis – орден восточных тамплиеров – Телемиты! Не ОНО, а ОТО! Символ на аватарке группы – это преобразованный символ ордена восточных тамплиеров, телемитов, с которыми им с Замятиным уже приходилось сталкиваться при распутывании клубка кровавых убийств!
Замятин бы точно выпалил сейчас: «Твою мать!» Погодин же запустил руки в копну своих темно-каштановых волос, почесал макушку и снова потянулся. На этот раз с особым удовольствием, как после хорошо выполненного дела. Теперь можно и заснуть со спокойной душой, а хорошенько осмыслить все уже завтра – на свежую голову.
Уровень C. Глава 11
Интуитивно-прозренческая канитель закончилась лишь в пятом часу утра, когда Мирослав в блаженном опустошении рухнул на прохладный постельный шелк и тут же уснул.
К счастью, в университет ему нужно было явиться за полдень – в его расписании значились две пары, между которыми было окно. Проснулся он лишь к одиннадцати, неспешно собрался, простояв под теплым душем добрых полчаса, позавтракал. В университет явился в приподнятом настроении, предвкушая, как, разделавшись с работой, снова займется разминкой для ума и интуиции – попытается приладить друг к другу фрагменты мозаики, таящей секрет гибели Лизы Лаптевой. Тянуть за нащупанные ночью ниточки он не спешил – сначала нужно закончить дела, а уже потом, без суеты, чтобы ничто не отвлекало, отдаться процессу.
Ободренный этой перспективой, он вдохновенно провел первую пару, безраздельно владея вниманием аудитории (вероятно, потому, что Игнат Тищенко на лекции отсутствовал). Потом в частном порядке пообщался с несколькими студентами, которых волновали рефераты, автоматы и прочие нюансы надвигающейся сессии, и направился на кафедру.
Когда-то он самолично оснастил кабинет кафедры чудесной кофемашиной, чем осчастливил не только себя, но и большую часть преподавательского состава. И сейчас кафедра манила его перспективой разжиться порцией хорошего, крепкого кофе.
В комнате было тихо, и Мирослав не сразу заметил, что на диванчике у окна расположилась Степанида Михайловна Вержбицкая – самая взрослая сотрудница факультета философии, перед которой робели не только студенты, но и педагоги.
Миниатюрная Степанида Михайловна, разменявшая восьмой десяток, с годами становилась лишь меньше и суше, но характер и ум ее, в отличие от тела, ничуть не поддавались тлетворному влиянию старости. Наоборот, с возрастом ее суровый нрав только матерел. С таким нравом она легко могла бы командовать всем преподавательским составом факультета как трепещущими новобранцами на плацу, но почему-то сосредоточила внимание лишь на сотрудниках родной кафедры религиоведения.
На контрасте со скромными габаритами Вержбицкой диван казался больше, чем был на самом деле. Степанида Михайловна уютно устроилась в углу у объемного плюшевого подлокотника, почти полностью скрывшись за разворотом газеты, содержание которой, судя по всему, внимательно изучала. На фоне темно-бежевой обивки виднелись только длинная коричневая юбка и черные ортопедические полуботинки тридцать пятого размера. Мирослав заметил ее, только когда она зашуршала прочитанной страницей. Степанида Михайловна изучала свежую прессу каждый день, поскольку современными гаджетами не пользовалась и доступа к Интернету не имела. На ее рабочем столе то росли, то уменьшались аккуратные стопки макулатуры, а сама она периодически негодовала, что газеты с годами становятся все никчемней и «жиже».
– Добрый день, Степанида Михайловна, – поздоровался Мирослав с той сдержанной, но почтительной интонацией, которую Вержбицкая приемлела, то есть чаще всего пропускала мимо ушей. Мирослав давно подметил, что эмоциональные краски в тоне собеседника обычно привлекают ее внимание, от которого не так-то просто избавиться. И стать его объектом Погодину сейчас совсем не хотелось.
– Доброго дня, Мирослав Дмитриевич, – прозвучал из-за разворота по-девичьи ясный голос, которого тоже почти не коснулся возраст.
Не теряя времени, Погодин включил кофемашину, и та затарахтела, шумно затянув в раструб кофейные зерна.
– Ради всего святого, опять вы оживили этого рыкающего монстра. Это не техника, а светопреставление. – В раздражении голос Вержбицкой все же предательски дребезжал старостью.
Кофе она не употребляла, а потому была единственным сотрудником кафедры, который не одобрил появления в кабинете шумного агрегата.
– Прошу прощения. Экзекуция продлится пару минут, и я сразу удалюсь.
Вержбицкая не ответила, только хрустнула газетными листами, сердито встряхнув разворот. «Поскорей бы», – подумал Погодин, наблюдая, как аппарат церемонно, по капле, выдает напиток, будто подчеркивая исключительность процесса. Так же основательно шеф-повар в хорошем ресторане готовит фирменное блюдо. Но в тягостном молчании раздраженной Вержбицкой медлительность машины казалась пыткой.
В ожидании своей порции Мирослав то и дело поглядывал на отгородившуюся газетой от мира Степаниду Михайловну – как она там, держится ли, не подает ли сигналы тревоги, нервно изминая листы? Становиться причиной чьего бы то ни было инсульта ему вовсе не хотелось. Вержбицкая держалась, но газетой все же потряхивала, от чего верхний угол передовицы то безвольно повисал, то снова устремлялся вверх как ухо настороженной собаки.
И вот, когда она вновь расправила страницы, Мирослав разглядел заголовок на главной: «Группы смерти», а под ним – прямоугольник картинки. «Кажется, я схожу с ума», – промелькнуло в его мыслях, когда он распознал на картинке символ О.Н.О. Вержбицкая пошевелилась, и передовица сложилась гармошкой, присмотреться к изображению стало невозможно. «Может, мне померещилось?» – подумал Погодин, стараясь обуздать охватившее его волнение. Но сохранить хладнокровие не получилось. Он приблизился к дивану и присел на корточки аккурат напротив Вержбицкой так, чтобы разглядеть текст.
– Что вы себе позволяете? – Вскинулась она.
Опустив газету на колени, Степанида Михайловна ошарашенно уставилась на Мирослава, с которым теперь оказалась лицом к лицу.
– Я очень извиняюсь, могу ли я взглянуть на газету?
– Ну знаете, не ожидала от вас такого хамства. Вы что, пьяны?
– Поверьте, случай исключительный. Разрешите мне позаимствовать вашу газету хотя бы минут на десять.
– Это уже вопиющее безобразие! Вас что, совсем не волнует то обстоятельство, что я ее сейчас читаю?
– Степанида Михайловна… Нет, многоуважаемая Степанида Михайловна, позвольте предложить вам альтернативу. Вот, возьмите мой планшет. С ним вы получите доступ к огромному ассортименту различной периодики. Смотрите, просто проводите пальцем по экрану, и страницы переворачиваются. Отсюда можно почерпнуть гораздо больше новостей, чем из одного издания. А газета эта мне нужна совсем ненадолго.
Про кофе Погодин забыл совершенно, хотя чудо-машина уже успела, отдуваясь, фыркнуть последними каплями. Завладев газетой, он спешил ретироваться, спиной отступая к двери и на ходу отвешивая Вержбицкой почтительные поклоны. Та, все еще не до конца придя в себя от случившегося, смотрела на него во все глаза. Планшет она держала двумя руками, так осторожно, будто он был вазой богемского стекла.
Ступив за дверь, Мирослав с облегчением вздохнул и наконец-то расправил первую полосу. Так и есть, не показалось – рядом с заголовком расположилась картинка с символом О.Н.О, отчетливо напоминающим ему знак ордена восточных тамплиеров. Текст, обрамляющий изображение, развернулся огромным полотном – статья сопровождалась внушительных размеров вводной частью. Погодину не терпелось как можно скорей ознакомиться с содержимым, уловить суть, поэтому лирика, которой был щедро сдобрен фактаж, казалась утомительной и неуместной.
Пробегая взглядом по строчкам, он поначалу выхватывал из изложения ключевые слова и их сочетания: «социальные сети», «суицид», «группы в соцсетях», «подростки», «смерть» и так далее. «Тепло, еще теплее», – думал он, продвигаясь по тексту. Когда в конце концов в повествовании появилось упоминание Тихого дома, Мирослав выдохнул и констатировал: «Горячо». Пазл складывался, и то волнение, которое зародилось в нем при взгляде на один только заголовок, теперь стало понятным. Этот материал – новое звено в цепочке расследования и, возможно, необходимое для крепления всех последующих звеньев.
Теперь он был готов прочесть статью, которая с первой полосы перетекала на целый разворот в середине, основательно и вдумчиво. Чтобы это стало возможным, требовалось унять внутреннюю ажитацию, сделать пару глубоких вдохов, сосредоточиться. Оторвавшись от текста, Погодин понял, что все это время читал на ходу и теперь стоит в конце длинного коридора. «Нужно бы найти место, где никто не потревожит», – только и успел подумать он, как из-за угла на него вылетел Тищенко. Не успев сориентироваться, Игнат прямо в грудь ему впечатался так, будто в объятия родного человека упал.