– Щупай, – вздохнул Иван Андреевич с уставшим видом, как бы говоря, «да делайте вы все, что хотите». – А я пока с другого конца попробую зайти.
Уровень В. Глава 8
Когда Мирослав читал запись Лизы, которую вытащил из архивов Рэй, ему казалось, что он слышит голос девочки. Будто Лиза сама сидела перед ним, поправляя черную сетчатую ткань пышной юбки, пряча запястья в рукава и глядя на него остроконечными васильками. Ее немного низкий для девочки голос звучал насмешливо, но за бравадой крылась боль, которую чуткий Погодин мог угадать без труда. С тех пор голос ее будто поселился в его голове. Именно им звучали слова «Тихий дом» всякий раз, когда Мирослав вспоминал их. А вспоминать доводилось часто.
Нет, не так. Погодин не забывал о Тихом доме ни на минуту. После того как Замятин посвятил его в это дело, вокруг Мирослава будто завертелась воронка. Сначала вращение ее было медленным, и Погодина легко крутило по широкому верхнему радиусу. Но с каждым днем и часом вращение набирало обороты, и вот уже Мирослава с непреодолимой силой тянуло в самый эпицентр этого смерча. Там, в непроглядном хаосе, мерцал острым осколком чьей-то одержимой веры Тихий дом, и невозможно было отвести взгляда от его гипнотических бликов.
Тихий дом был уже где-то совсем близко. Погодин это чувствовал. Но он рассчитывал найти его не на дне сети, а в потаенной глубине того человека, который наделил это словосочетание смыслом, одухотворил своей верой и отправил в завоевательный поход за чужими мыслями и жизнями. Мирослав был уверен, что посмотреть в глаза этому человеку ему доведется довольно скоро. Но думать о том, что им может оказаться Рэй, не получалось.
Погодин и так и эдак взвешивал в уме личность Рэя Менсона, или, как теперь выяснилось, Дмитрия Сивцова, и не угадывал в ней особой тяжести. Ему казалось, что в Рэе нет того циничного одержимого зла, которое клубится внутри самыми темными свинцовыми тучами, беспросветным сумраком. Рэй был сложен, многоцветен, и через его отстраненную замкнутую в себе грусть, как через узорчатую кованую ограду, проникал солнечный свет.
Но как бы ни привык Погодин доверять интуиции и смотреть на мир сквозь призму особого чувственного восприятия, которое как рентген высвечивало сквозь внешнюю оболочку внутреннюю многослойность природы людей и явлений, он не мог взять на себя ответственность и снять с Рэя все подозрения лишь на основании своих ощущений. Проверять и прощупывать его нужно будет так же тщательно, как и других фигурантов из списка профессора Жидкова.
Имена и фамилии, которые передал ему Виталий Семенович, поначалу казались следом зыбким и призрачным. Ровно до тех пор, пока Замятин не разглядел в этом списке реальное имя Рэя. Мирослав хоть и не спешил обвинять его во всех грехах, но сделал вывод, что двигается в верном направлении. Тот, кого он ищет, действительно может оказаться в списке профессора, раз один закоренелый нетсталкер в нем уже засветился.
Замятин прислал сведения по каждому упомянутому Жидковым еще накануне вечером, после того как, покинув столовую ДАСа, добрался наконец до рабочего места. Информации было немного: общие сведения, адреса прописок, мобильные телефоны. Погодин планировал встретиться и пообщаться с каждым.
Сегодня в его рабочем расписании значились две лекции в первой половине дня. Оставшимся временем суток он мог распорядиться по собственному усмотрению. Распрощавшись со студентами едва за полдень, Погодин наконец выудил из сумки заветный список.
Сидя в салоне своей машины, припаркованной на стоянке университета, Мирослав прикидывал, по какому адресу отправиться сначала и под каким предлогом вести расспросы. В итоге решил, что наведается к потенциальным подозреваемым в том порядке, в котором они перечислены, разговор с Рэем же оставит напоследок.
Первый фигурант списка Игорь Фокин был прописан в Текстильщиках. Туда Погодин и взял курс, робко надеясь, что остатка дня ему хватит для знакомства со всеми пропавшими студентами профессора. Созваниваться перед встречей он посчитал лишним: если по телефону в аудиенции ему откажут, то настаивать вряд ли получится, а уж нагло заявиться в гости после этого будет совсем странно. Он не официальное лицо, да и достаточных оснований, чтобы считать их подозреваемыми, тоже нет. При этом Мирославу важно взглянуть на каждого. Он полагал, что при встрече его рентгеновское чутье обострится и он сумеет почувствовать, разглядеть в черной пропасти зрачков собеседника отражение слов «Тихий дом», если оно там есть.
Съехав с Ленинского, «Гелендваген» попал в затор, и Погодин, барабаня пальцами правой руки по рулю, стал прикидывать, с чего начать разговор с Фокиным. Не станет же он в лоб спрашивать про Тихий дом и группы смерти. Но в то же время увлечение меметикой в разговоре затронуть нужно, чтобы прощупать почву.
Светлая мысль посетила его довольно скоро: почему бы не представиться коллегой Жидкова? Можно сказать, например, что профессор ищет аргументы для того, чтобы перевести меметику из разряда факультативных предметов своего вуза в категорию академических дисциплин. Для этого решено собрать информацию о достижениях самых многообещающих слушателей его курса, пусть и бывших: возможно, они успешно применяют знания по предмету в работе или вовсе совершили выдающееся достижение в этой науке, создав устойчивый мем-комплекс типа новой религии или ментальный вирус, который захватил сознание множества людей. Да, пожалуй, такой заход имеет право на существование.
Улица Текстильщиков оказалась двуликой: вдоль одной из ее сторон растянулись блочные девятиэтажки старой постройки, на другой – теснились аккуратные кирпичные башни нового жилого комплекса. Погодин свернул в проезд между девятиэтажками и, сделав петлю по двору, припарковался на свободном месте. Набрав на домофоне номер нужной квартиры, он приготовился слушать громкую пренеприятную трель звонка, но едва она успела раздаться, как дверь подъезда отворилась. Навстречу ему вышла пожилая женщина с пекинесом на поводке. Погодин ей благодарно улыбнулся, она тоже одарила его улыбкой, и в глазах ее явно читалось: Какой приятный юноша. Пропустив старушку, Мирослав юркнул внутрь. Дверь в квартиру открыла женщина, по возрасту которой вполне можно было предположить, что она мать Игоря Фокина.
– Добрый день, – сказал Погодин. – Могу я увидеть Игоря?
– Игоря? – Бесцветно переспросила она, голос ее зазвучал как затерявшееся в расщелинах эхо.
Тут только Погодин заметил, что вид у нее болезненный. Лицо бледное, осунувшееся, морщины на нем, как трещины на расколотом зеркале. Под глазами, которые она почти не поднимала на гостя, мешки.
– Игоря Фокина. Это ведь его адрес?
– Адрес? – Снова переспросило эхо. Она все же посмотрела на Мирослава, и от этого взгляда ему стало не по себе.
– Ну да, Игорь Фокин здесь прописан, – уточнил Погодин, понизив голос. Его бодрое звучание в присутствии этой женщины вдруг показалось неуместным. – Мне бы его увидеть.
– Мне бы тоже его увидеть… – сказала она, но не Погодину вовсе, а в никуда. Проговорила еле слышно и потянула на себя дверь, будто на пороге никого и не было.
– Подождите, – Мирослав позволил себе придержать створку. Мягко, чтобы этот жест не выглядел угрожающим. – Как я могу встретиться с Игорем?
– Только одним способом. Игорь умер.
– Когда? – У Погодина от этого внезапного известия ощутимо шевельнулся скальп. «Не прыгнул ли он с крыши?» – зародилось внутри волнующее подозрение.
– Три недели назад. А вы кто? – Наконец, опомнилась она, будто вынырнула из собственного мира в реальность.
– Я знакомый по научной части, из университета, в котором он когда-то проходил обучение.
– Знакомый, а о смерти его не знаете. Пятого числа похороны были.
–
– Простите, мы были мало знакомы… – Погодин запнулся, но все-таки задал самый важный вопрос: – Как он умер?
Она медлила с ответом, глядя на Мирослава снизу вверх, будто пытаясь сквозь мутную пелену разглядеть его лицо и понять, насколько праздно любопытство. Наконец, она все же ответила:
– Инсульт.
«В двадцать шесть лет?» – чуть было импульсивно не спросил Погодин, но дверь перед ним уже закрылась.
Он вышел из подъезда, постоял немного на крыльце, откинув назад голову и вдыхая полной грудью не самый свежий столичный воздух. Инсульт в двадцать шесть лет. Насколько внезапной бывает смерть! Успел ли Игорь Фокин хоть раз за свою короткую жизнь подумать о том, что может умереть от инсульта?
Как бы то ни было, если Игорь умер несколько недель назад, а активность групп смерти на пике сейчас, вряд ли он имел к ним отношение. Хотя, может быть, деятельность групп началась давно и продолжается по инерции, просто в фокус общественного внимания они попали только что. Вряд ли один человек сумел развернуть такую бурную деятельность. К тому же тайное общество, как они себя позиционируют, предполагает участие некой группы людей, и Игорь вполне мог быть их главой. «Тайное общество», – хмыкнул Погодин, мысленно споткнувшись об это словосочетание. До боли знакомое ему, в контексте этой истории оно казалось пустой оболочкой, слышалось хлопком не выстрела, а лопнувшего целлофанового пакета. Но это на уровне погодинских ощущений, которые он не всегда мог объяснить даже самому себе. Что еще? Вполне может статься, что тот, чьими стараниями зажглась звезда Тихого дома, вообще не связан с группами, и за легенду ухватились совсем другие люди, которые теперь инсинуируют на этой находке. Тогда Фокин вполне мог быть основоположником легенды, несмотря на то что его нет в живых уже несколько недель. «Нужно будет хорошенько подумать об этом и побольше узнать про его личность», – решил Погодин, медленно выруливая по дворовой территории.
Конечно, сложно оценить чью-либо возможную причастность к группам смерти, не до конца понимая мотив того, кто за ними стоит. По совокупности фактов получается, что организаторы и администраторы групп – это проводники детских душ на тот свет. Но зачем им это? Неужели все-таки они сатанисты, а искаженные мистические символы типа О.Н.О и намеки на тайное общество, которые вызывают усмешку, не блеф? И что для них первично – детские жизни или хайп, пиар Тихого дома?