– Вы не можете иметь детей? – Ляпнула я.
Он хохотнул. Я догадалась, что эти его внезапные и короткие хохотунчики – скорее нервное.
– Дело не в этом. Все гораздо серьезней.
– Э-эм, правда? У мужчины могут проблемы посерьезней?
– Проблема, о которой я говорю, не зависит от пола. Это проблема не физического свойства, а психологического. И как психолог могу тебе сказать, что такие барьеры порой сильнее физических.
– Вы стесняетесь к ней подойти?
– Да нет. Я просто знаю, что это гиблая затея. Ни к чему хорошему это не приведет. Даже если поначалу она обрадуется моему вниманию, все равно ничего не выйдет.
– Но почему?
– Потому что я не способен к созданию партнерских отношений, – повторил он свою абракадабру, но потом посмотрел на меня, вздохнул и решил все-таки снизойти до моего маленького жизненного опыта и объяснить, что это значит. – Есть такая фраза, Лиза: все мы родом из детства. Это Экзюпери сказал в «Маленьком принце». Так вот фраза эта глубже, чем может показаться. Именно наше детство определяет то, какими мы станем на всю оставшуюся жизнь. Оно как бы предопределяет наш жизненный путь, судьбу, если угодно. Красивое слово «судьба», правда? – Восхитившись этим словом, он глянул на меня так, будто сам его выдумал. – Такое загадочное, волнующее. Кажется, что за туманной пеленой этого слова может оказаться все что угодно, стоит лишь сунуть руку за завесу, пошарить там хорошенько и можно выудить любой подарок: счастье, богатство, взаимную любовь. Как в лотереи – что выпадет, как повезет. Но это иллюзия. Никакого счастливого случая там для нас не припрятано. Все предопределено нашим детством. За этой шторкой судьбы для каждого хранится определенный набор, как правило, весьма ограниченный.
– Предопределено детством? – Слово «предопределено» ухнуло в меня как булыжник.
– Нет, есть, конечно, исключения, но я, похоже, не из числа. А исключения, как известно, лишь подтверждают правила.
– Но как это? Я не понимаю.
Мне стало казаться, что Палыч говорит вовсе не со мной, потому что ему не было дела до того, могу ли я ему что-то ответить. Он просто говорил, и все. Наверное, ему нужно было выговориться. Я села на лавочку рядом с ним и приготовилась слушать.
– Знаешь пословицу «яблоко от яблони недалеко падает»?
Я кивнула, но Палыч, кажется, даже не заметил этого. На улице и впрямь было холодно. Теперь я это почувствовала вполне: колени под тонкими колготками онемели, а костяшки пальцев на руках стали совсем белыми.
– Она о том, что, вырастая, дети становятся продолжением своих родителей, повторяя их поведение, образ мыслей, – все говорил Палыч. – Так уж мы устроены, и очень сложно выйти за эти рамки. Получается такой замкнутый круг. Я вот очень старался, но не смог. Умом-то я все понимаю, но рефлексы оказываются сильнее. Я уже дважды женился, оба раза неудачно. И самое в этом грустное, что отношения рушатся по моей вине. Просто в моей семье модель партнерских отношений была крайне неудачная, искаженная, не стану вдаваться в подробности, но, руководствуясь таким примером, нормальных, здоровых отношений не построишь. Поэтому у меня это и не получается. Не получается быть счастливым в паре и осчастливить свою жену. Меня не спасает даже то, что умом как психолог я все понимаю, но укоренившиеся в сознании установки оказываются сильнее меня. Поэтому с Ольгой… Ольгой Васильевной я даже не буду пытаться заводить роман.
– Вы поэтому стали психологом? – Догадалась я. – Чтобы однажды оказаться сильнее своих установок?
– А ты проницательная, – Палыч усмехнулся и повернулся ко мне. – Да, пожалуй, поэтому и стал. Многие из тех, кто идет учиться на психолога, выбирают эту профессию, чтобы разобраться прежде всего в себе. Но я, наверное, зря завел с тобой этот разговор. Прости, не подумал. Ты застала меня в неподходящий момент.
– Да ладно, вы меня совсем не загрузили. Все нормально.
– Хочешь, поговорим о тебе? О том, что тебя волнует.
– Не хочу. Холодно тут торчать и домой уже пора. Так что в другой раз, – ответила я, стараясь казаться веселой.
Не дожидаясь ответа Палыча, я быстро встала и пошла своей дорогой, потом обернулась и махнула ему рукой на прощание.
Уровень А. Глава 7
– Здравствуйте, это Мирон Данилов. Вы меня искали?
Тот, кто назвался Мироном Даниловым, говорил голосом бесцветным, и даже через мобильный сигнал до Погодина долетали флюиды его абсолютного безразличия. Голос этот был похож на шелест, шорох, скрип и казался настолько безликим, что Мирослав и примерно, в самых общих чертах, не мог представить себе его обладателя.
– Да, Мирон, искал, – Несколько растерянно ответил Погодин, не сразу сообразив, о чем речь. – Спасибо, что связались.
Последнюю фразу он произнес из вежливости, на автомате, плохо понимая: рад ли тому, что Данилов откликнулся, или ему уже все равно. События и откровения последних часов будто оглушили его: Мирослав ощущал себя так, словно медленно опускался под многометровую толщу воды все ниже и от растущего давления внутри него плотнее теснилась земная пустота, отдаваясь гулом в голове. Сейчас он не был готов открывать свое сознание новой информации, вникать в то, что может поведать очередной студент Виталия Жидкова. Для этого в нем словно не было места. Да и что бы ни рассказал Данилов, а Тихий дом вот он – высветился набором букв на мониторе, обосновался сохраненным файлом на жестком диске в компьютере Рэя. И то знание, которое он нес, пожалуй, являлось самодостаточным и абсолютным. Можно ли было дополнить его чем-то еще?
– Что у вас за дело ко мне?
Данилов снова потревожил гулкую тишину в голове Мирослава, и тот продолжил разговор, повинуясь скорей инерции, чем осознанному намерению. Не бросать же трубку, в самом деле. Ответ его уже успел стать заученным и ни мыслительных, ни душевных усилий не требовал:
– Вы были студентом Валерия Жидкова. Я хотел спросить: знаете ли вы что-нибудь про Тихий дом?
– Ну допустим, знаю, и что? – Прозвучало в трубке после недолгой паузы.
И тут Мирослава будто резко вытолкнуло из глубин на поверхность. Легкие расширились, наполнились кислородом от глубокого вдоха, мысли прояснились, окружающие декорации обрели резкость. Ответ Данилова произвел на его сознание отрезвляющий эффект сбоя в знакомом сценарии. Спрашивая про Тихий дом, Погодин ожидал обыкновенного развития событий, мол, извините, ничем не могу помочь. Но услышанное резко выбивалось из привычных рамок.
– Вы Кузьма? – Тут же спросил он, не желая больше ходить вокруг да около.
Погодин был уверен, что задает прямой вопрос очертя голову: легко и бесшабашно, будто заведомо обесценивая важность ответа, но внутри вдруг предательски екнуло. Да, сейчас перед ним открыт документ «Тихий дом», проливающий свет на многое в той чертовщине, которая творится в сети в последнее время. Он делает понятной причину появления групп; мотивацию тех, кто за ними стоит; сводит на нет мистическую подоплеку истории, превознося самые приземленные явления: холодный расчет и цинизм; исключает версии с сатанинскими жертвоприношениями и ту, согласно которой за группами стоит одержимый нетсталкер.
Однако документ этот не проливает света на миф о Тихом доме. Наоборот, разработчики программы берут за основу нетсталкерские поверья с целью придать своей истории мистический флер, сделать ее более убедительной и правдоподобной благодаря давно существующей в сети легенде про Тихий дом. Но о Тихом доме они сами, похоже, мало что знают, он существует давно и совершенно обособленно от них. Тот факт, что кто-то спекулирует на нетсталкерской легенде, совсем не умаляет ее значимости. А чего она на самом деле стоит и кто за ней стоит, вероятней всего, лучше других знает тот, кого Погодин только что назвал Кузьмой. В трубке тем временем раздался тихий смех, похожий на шорох сминаемых листов или помехи сигнала.
– Кузьма… – повторил за Мирославом безликий голос. – Это было давно и неправда.
– Тогда нам действительно нужно встретиться.
Кажется, Погодину не удалось скрыть волнения. От былого равнодушия, с которым он начал беседу, не осталось и следа, интонации его стали натянутыми как тетива.
– Зачем? – Усмехнулся Данилов, очевидно, подметив произошедшую с собеседником перемену.
– Я хочу поговорить про Тихий дом.
– Нет никакого Тихого дома. Это всё? – Насмешка в его голосе проступила еще явственней. Он будто глумился над той важностью, которую взволнованный Погодин придает их беседе.
– Тем не менее. Готов компенсировать потраченное на меня время. Назовите сумму, – стараясь говорить спокойно, но твердо предложил Мирослав.
– Учтите, что к хайпу с группами в соцсетях лично я никакого отношения не имею. Если вы интересуетесь Тихим домом в контексте этой истории, то не тратьте время и другие ресурсы зря.
– Мне интересен Тихий дом сам по себе, как ментальный вирус.
– Дело ваше, я предупредил. Двести баксов.
– По рукам.
– Ладно, давайте завтра. Подъезжайте часам к двум дня на Кузнецкий мост и звоните мне на этот номер.
– Договорились.
Этой ночью Погодин спал без сновидений. Лишь только он добрался до своей постели и коснулся головой подушки, как сразу провалился в черную пропасть сна. Все, о чем он успел подумать, закрывая глаза: «Завтра. Картинка сложится завтра». Информация, настигшая его за прошедшие сутки, как насыпь из осенних листьев, сбилась в кучу. Ее нужно было встряхнуть, подбросить и позволить сложиться в гербарий. Конечно, документ, который нашел Рэй, сам по себе являлся исчерпывающим источником информации, но не для Погодина. По его ощущению, в общей картине под названием «Тихий дом» по-прежнему зияли пустоты, которые необходимо было заполнить. Уже хотя бы потому, что из находки Рэя следовало, что «группы смерти» – не более чем фикция, а смерть Лизы Лаптевой и записка «Тихий дом» – реальность.
Думать обо всем этом ночью, по возвращении от Рэя, не было ни сил, ни желания. «Завтра!» – пообещал себе Погодин, проваливаясь в забытье. Сон его хоть и выдался долгим и крепким, но наутро голова ощущалась тяжелой, как с похмелья. Он хотел было встать около девяти утра, но будто в горячке снова опустился на подушки, проспав еще несколько часов. В этот раз сознание его, будто рой диких пчел, атаковали яркие короткие сновидения, которые сохранялись в памяти не дольше мгновения и тут же распадались и исчезали как комья цветной ваты в проточной воде.