разу доложился, «стрелка» будет. Ну, конечно, только для того, чтобы арестовать этих волчар с поличным.
– А кто такие? Ты их раньше видел? – насторожился Корнилов. Аня даже прислушалась к тому, что говорил Санчук, настолько серьезным голосом спрашивал Михаил.
– Не, раньше не видал. Да вот два чудика: Митрофанов и Ропшин. Один из оперов районных, другой омоновец. Я-то поначалу прикинулся куском сала да ветчинкой на косточке, они и заглотили. Ты что, я там так лоха отыграл, заслуженный артист позавидовал бы. Зашугался до появления реального пота, приступов сердечных… Во как! Так что завтра закроем этих двоих надолго. Возьмем с поличным. Не операция, а мечта. Возвращаюсь в родное ведомство не с пустыми руками. Мне бы резидентом работать! Очень результативная работа!
– А что ж ты к ребятам, а не ко мне, своему боевому товарищу, другу, можно сказать, побежал? Обижаешь, – Аня оглянулась на Корнилова, глаза которого блестели каким-то странным блеском. Неужели действительно обиделся?
– Михась, та оно тебе надо? У тебя ведь и так дел столько висит, что и на «КАМазе» не увезешь. Подозреваемая у тебя, говорят, сбежала из-под подписки о невыезде. Глухарей сколько. Ну, я и решил, что тебе, наверное, не до этого, то есть не до меня, и что уголовка сама справится.
– Эх, Санчо, Санчо…. Ну когда мне было не до тебя? – сокрушенно покачал головой Корнилов и похлопал Колю по плечу.
Когда Аня вернулась домой, совершив первый в своей жизни развоз населения, позвонил Брежнев. Два дня назад Аня все-таки съездила к нему в институт и сдала кровь из вены. Здесь сразу было понятно, что люди занимаются серьезной наукой. Никаких симпатичных медсестер. Брежнев закрылся с ней в кабинете и сделал все сам. Быстро и не больно. Кровь у себя он тоже брал сам. Видно, опыта в этом деле у него было много. После того, как он приводил Аню к себе на работу и представил всем, как дочь, он не хотел, чтобы кто-то узнал, что именно они затеяли. А потому постарался сделать все анонимно. И вот теперь он звонил ей, чтобы сказать, что результат получен. Аня испугалась, что он ей его сейчас же и сообщит. Но он напомнил ей, что сам читать эту бумагу не будет. Просто он звонит сказать, что Аня может за ней приехать, вскрыть конверт и прочитать интересующую ее информацию.
– Сергей Владиславович! Может, это плохо с моей стороны, вы тратили свое время… Но я бы хотела, чтобы вы выбросили этот конверт. Я поняла. То, что там – для меня не важно!
– Я рад, – коротко ответил он.
– Выбросьте его или сожгите.
– Я положу его к себе в сейф. Мне кажется, однажды наступит день, когда правду узнать тебе будет необходимо.
– Мне никогда это не понадобится! Я точно знаю, – воскликнула Аня.
– Никогда не говори «никогда», – произнес он, как говорят маленькому ребенку.
Глава 20
– Нашему атаману монахом быть, а не разбойником. Если он и дальше будет проявлять такую же щедрость, то пусть делает это за свой, а не за наш счет.
Валя, Анина соседка через один дом по улице Кольцова, поливала огород из шланга.
В этом не было бы ничего необычного, если бы Озерки уже с полчаса не поливались проливным дождем. Аня приостановилась у соседского штакетника, но на всякий случай решила не здороваться, а пройти под шумок дождя мимо. Но, видимо, ее яркий зонтик уже попал в Валино боковое зрение.
– Здравствуйте, Аня, – чуть сдвигая назад капюшон, сказала соседка и засмеялась. – В дурдоме бастует медперсонал. Больных распустили по домам…
Я вас не очень напугала? Просто эта грядка у меня под кленом. Видите, какая крона густая? Сюда только косой ливень достает. Муж тоже надо мной смеется, а дочка у виска пальцем крутит. Неудачная грядка, зато клен какой!
– А у нас на участке дуб такой же огромный…
Женщины стали говорить о своих деревьях, будто это были их дети или собаки, не обращая внимания на дождь. Аня – под дачным зонтом, с которым ходила только до ближайшего магазина, соседка – в ярко желтом дождевике с капюшоном, которые одевают в непогоду то ли иностранные докеры, то ли рыбаки, а, может, спасатели.
Вале было уже далеко за сорок, но они были с ее девятнадцатилетней дочкой, как сестры. А дочка, между прочим, своим лицом и фигурой представляла на рынке известного производителя меховых изделий. Мама даже была в чем-то поинтереснее, например, теплотой и выразительностью взгляда, пластикой и готовностью улыбаться живым людям, а не объективу камеры.
Деревянный Валин дом был скромнее Аниного, а участок, хоть и меньше раза в три, зато тщательно распланирован и ухожен. Что касается домашних питомцев, то у Вали жили две собаки – кавказец и доберман, две кошки – сибирская и сиамская, два волнистых попугайчика – самец и самочка. К тому же дочка взяла в аренду лошадь, не крестьянскую лошадку, а породистую скаковую, с небольшим каким-то брачком.
В окружении равнодушно-хамоватых богатеев, владельцев громоздких коттеджей, и неприветливых стариков, доживавших свой век в неустроенности и ненависти, Валя была единственным человеком в округе, с которым Аня с удовольствием общалась, а со временем, возможно, могла бы и подружиться.
– Что мы с вами под дождем стоим? – первой опомнилась Валя. – Заходите ко мне в гости. Я вас угощу уникальным вареньем из крыжовника. Правда, еще прошлогодним, в ожидании нового урожая…
– «Крыжовенным золотом»? – почему-то спросила Аня.
– Так вы знаете этот рецепт, – огорчилась женщина. – А мне одна старушка рассказала по большому секрету. Старинный монастырский способ, забытая технология. Старушка эта с Варваринской улицы два года как умерла. Откуда вы его узнали?.. Из монастыря? Ну все равно, заходите…
– Нет, Валя, я пойду. В следующий раз обязательно, но сейчас мне надо домой. А в следующий раз сама напрошусь, и еще с блокнотом, диктофоном. Буду за вами записывать. Научите меня полеводству, цветоводству?
– Да хоть бортничеству и собирательству! – засмеялась Валя. – Заходите в любое время. Сегодня у вас гости, я понимаю.
– Гости?
– Несколько машин гостей…
Аня напрасно всполошилась. Это были те же самые «гости», которые посещали семинары ее мужа, получая тумаки, оскорбления, открывая в себе благодаря этому какие-то сверхчеловеческие или наоборот, недочеловеческие, возможности. Не надо было бежать опять в магазин, изобретать что-то на кухне.
Дождь на своем участке она уже не застала. При ее появлении он, роняя последние капли, ушел куда-то за железную дорогу, в сторону Коломяг. Проходя мимо «Шаолиня», Аня услышала громкие, но на этот раз членораздельные крики вместо животного рева.
Так и ненаказанная за прошлое подсматривание Аня подошла к закрытым дверям и прислушалась. В зале гудели голоса, и в этом гудении Ане послышались и неудовольствие, и угроза. Один голос, как ей показалось, возражал всем, но это был голос не Корнилова.
– Да-а кто знал, что он окажется ментом? – вопрошал низкий голос, растягивая «а», и, видимо, не находил у собравшихся понимания. – Ма-аленький, толстенький, бегает по комнате, ручки потира-ает. Отгадай загадку? Обычный финансист, спонсор с коробкой из-под ксерокса. Мы же еще спросили: кто у них за финансы отвечает. Пока-азали на этого Никола-ая…
– У кого спросили? У уборщицы? – Аня узнала Корнилова. – Своего брата-мента вы должны с закрытыми глазами узнавать в многотысячной толпе. По собачьей стойке и волчьему блеску в глазах. Только не об этом речь…
– Вы всех нас подставили, – добавил кто-то громко, у самых дверей, за которыми стояла Аня. – Все наше дело.
– Какое у нас с вами дело? – возразил хрипловатый, с одышкой, голос, видимо, принадлежавший толстому человеку. – Лоха доить, маклака бомбить? А мы что делали? Или мы должны все по протоколу, санкции, отчетности, как учили. А потом еще декларацию вам подать?
– Подашь, если попросим, – сказали у дверей. – А надо будет, и спляшешь приватный танец у шеста, ряха жирная.
– Ты сейчас поговоришь мне, паскуда, – хрипловатый дохнул как раз в Анину сторону, и она машинально отшатнулась.
Только сейчас она заметила, что стоит с раскрытым зонтиком, точно защищаясь им от ругательств и угроз. Аня осторожно, чтобы не щелкнула спица, сложила его. Зонтик превратился в подобие оружия, правда, очень мокрое подобие.
– Если бы не Миша, вы бы завтра уже лежали мордой в пыли, – сказал кто-то из дальнего угла. – А потом бы всех нас за собой потянули.
– А-а то нет! – отозвался «акающий». – Не стали бы нас отма-азывать, всех бы за собой потянули, по общему списку. Выходи, менты, строиться! Спра-ава по одному, с вещами, ма-арш…
– Только не об этом речь, – послышался голос Корнилова, показавшийся Ане чужим.
Совсем рядом за дверью она услышала выдох одного человека и вдох другого и вздрогнула от соударения человеческой кости. Тут же послышался звук второго удара, напоминавший хлопок по одежде, правда, заполненной плотью, всхлип второго человека и шум падения большого, грузного тела.
– Гниды… Твари…
– Правильно, Миша. Мочить этих сук… Но не здесь.
Кто-то стонал, пытался ползти, шарил рукой по стене с той стороны, словно искал Аню. Еще одно сдавленное болью мычание слышалось в глубине зала.
– Хватит корчиться, – сказал Корнилов. – Больше вас бить никто не будет.
– Ты мне слома-ал… лицо, – жалобно пропел один из провинившихся.
– Нет у тебя лица, – резко ответил Корнилов. – Ты же оборотень. Возьмешь себе другое, не такое хлипкое. Выбери себе матерое, со звериной скулой, с волчьим оскалом. Свои человеческие лица оставьте дома, обращайте их к женам, детишкам. А на охоту надевайте песьи головы. Куда тебе было с такой ряхой, правильно Серега сказал, на быка выходить. Именно лоха тебе доить, с мелких торговцев по шерстяному носку в неделю собирать, по пучку укропа с ящика…
Было слышно, как Корнилов ходит между неподвижно сидящих или стоящих людей. Только на полу еще постанывали и шевелились, пытаясь подняться.