Соотнесем текст рукописи 1925 и 1926 гг., выделив совпадающие слова и выражения:
1925 г.
«Абрам не отвечая, шагнул за дверь. В проходе столкнулся с Федотом Бодовсковым. [Тот] Цепляясь шашкой об уступы мешков, махая руками, Федот бежал почти. Абрам посторонился, давая дорогу, но Федот ухватил его за пуговицу гимнастерки, зашептал, ворочая [желто] нездорово-желтыми белками глаз.
— Два полка дикой дивизии идут в тыл. Казаки гутарили, што с ними генерал Корнилов... Вот оно, зачинается!
— Куда идут?
— Чума их знает. Может, фронт бросают? Абрам пристально поглядел на Федота: застывшая в недвижном потоке, словно вылитая из черного чугуна, борода Федота была в чудовищном беспорядке; глаза глядели на Абрама с голодной тоскливой жадностью.
Может, фронт бросают? А? А мы тут сидим...
— Пойдем к четвертой сотне в землянки: может, узнаем.
Бодовсков повернулся и побежал по проходу, спотыкаясь и [оскользаясь] скользя ногами по осклизлой притертой земле».
1926 г.
«В этот день Иван Алексеевич, в прошлом машинист моховской вальцовки, [узнал от пехотинцев-соседей, что] уходил в близлежащее местечко, где стоял обоз первого разряда, и вернулся только перед вечером. Пробираясь к себе в землянку он столкнулся с Захаром Королевым. Цепляясь шашкой за уступы мешков, набитых землей, бестолково махая руками, Захар почти бежал по проходу. Иван Алексеевич посторонился, уступая дорогу, но Захар схватил его за пуговицу гимнастерки, зашептал, ворочая нездорово-желтыми белками глаз:
— Слыхал? Пехота справа уходит! Может, фронт бросают?
Застывшая недвижным потоком, словно выплавленная из черного чугуна, борода Захара была в чудовищном беспорядке, глаза глядели на Ивана Алексеевича с голодной тоскливой жадностью.
— Как, то есть, бросают?
— Уходют, а как — я не знаю.
— Может, их сменяют? Пойдем к взводному, узнаем.
Захар повернулся и пошел к землянке взводного, скользя ногами по осклизлой, влажной земле».
Этот текст в рукописной редакции 1926 г. почти без изменений присутствует в книге — с минимальной правкой, к примеру, вместо «ослизлая» — «осклизлая земля». Слова, не вошедшие в книжный вариант, заключены нами в квадратные скобки.
В той же главе встречаемся мы с офицером-ингушом, приехавшим к казакам уговаривать их поддержать Корнилова.
Соотнесем это место в тексте рукописи 1925 и 1926 гг.:
1925 г.
«[Ермаков и Чукарин подошли]. Позади, скрестив руки на суконной нарядной черкеске, поблескивая из-под рыжей кубанки косо прорезанными маслинами глаз[ами] стоял офицер-ингуш, представитель дикой дивизии, плечо к плечу с ним стоял пожилой рыжий черкес: придерживая левой рукой гнутую шашку он щупающими насмешливыми глазами оглядывал стекающихся казаков<...>
— Слово представителю дикой дивизии!
Ингуш мягко ступая сапогами без каблуков вышел из-за стола и [на] с минуту молчал, быстро оглядывая казаков, поправляя узенький наборный ремешок.
— Товарищи казаки! Надо прямой ответ. Идете вы с нами или не идете?<...>
Ингуш стоял к Абраму боком, на левом виске его легла косая серая полоска пота.
— Чье это мнение? Всего ревкома или единолично ваше?
Абрам холодно глянул на есаула Сенина, задавшего этот вопрос.
— Всего ревкома<...>»
«...Абрам Ермаков видел, как ингуш, сузив глаза, обнажая по-волчьи белые зубы, кидал слова. Ингуш часто поднимал вверх руку, белая шелковая подкладка отвернутого обшлага на рукаве снежно белела на фоне грязно-зеленых казачьих гимнастерок. Оглянувшись в последний раз, Ермаков увидел эту сверкающую, ослепительно белую полоску шелка, и перед глазами почему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зеленые гривастые волны и косо накренившееся, чертящее концом верхушку волны белое крыло чайки-рыболова».
1926 г.
«... Казачий офицер поджав губы терпеливо выжидал. Сзади его плечо к плечу стояли горцы — статный молодой офицер-ингуш [и статный], скрестив на нарядной черкеске руки, поблескивая из-под рыжей кубанки косыми миндалинами глаз, другой пожилой и рыжий осетин стоял небрежно отставив ногу. Положив ладонь на головку гнутой шашки, он насмешливыми щупающими глазами оглядывал казаков<...>
— Донцы! Разрешите сказать слово представителю дикой дивизии.
Не дожидаясь согласия, ингуш, мягко ступая сапогами без каблуков, вышел на середину круга, нервно поправляя узенький наборный ремешок<...>
Ингуш, сузив глаза, что-то горячо доказывал, часто поднимал руку: шелковая подкладка отвернутого обшлага на рукаве его черкески снежно белела.
Иван Алексеевич, глянув в последний раз, увидел эту ослепительно сверкающую полоску шелка и перед глазами его почему-то встала взлохмаченная ветром-суховеем грудь Дона, зеленые гривастые волны и косо накренившееся, чертящее концом верхушку волны белое крыло чайки-рыболова».
Последний абзац Шолохов вписал на полях рукописи 1926 г. мелкими буквами, с трудом разместив его.
На смену главному бунтарю из отрывка 1925 г. — председателю полкового комитета Чукарину — в окончательный текст романа пришел Иван Алексеевич, изменивший подлинную фамилию «Сердинов» на вымышленную «Котляров», — «в прошлом машинист моховской вальцовки», «с февраля — бессменный председатель сотенного комитета». Перешли в окончательную редакцию «Тихого Дона» 1926 г. Федот Бодовсков, казак Меркулов, есаул Сенин.
Но мы не встретим в окончательном тексте «Тихого Дона» «рыжего длинноусого казака Сердинова». Покинет страницы романа и Абрам Ермаков — его заменит, в качестве главного героя «Тихого Дона» — Григорий Мелехов. Впрочем, во второй книге романа Григорий Мелехов почти отсутствует: предварительные главы второй книги писались в значительной части тогда, когда Григория Мелехова не было еще в завиденьи, он возник лишь в редакции 1926 г.
В окончательном тексте романа обретают новый облик Федот Бодовсков и Меркулов. Бодовсков лишился своей «словно вылитой из черного чугуна» бороды и приобрел новые черты: «Федот Бодовсков, молодой, калмыковатый и рябой казак» (2, 36), — таким он входит в действие романа в 5 главе первой части. «Федотка-калмык» — так его зовут в романе. У него «раскосые калмыцкие глаза» и «калмыцкая... образина» (2, 139). «Калмыковатый Федот Бодовсков» (9, 388) — это сквозная портретная характеристика Федота Бодовскова в окончательной редакции романа, а калмыки, как известно, безбородые. Борода Федота Бодовскова в окончательном варианте отошла Меркулову: «Меркулов — цыгановатый с чернокудрявой бородой и с шалыми светло-коричневыми глазами» (3, 90), таким предстает Меркулов в окончательном тексте «Тихого Дона». «Меркулову уж куда ни подошло бы коней уводить — на цыгана похож...» (3, 90), — говорят о нем казаки.
Казак-атаманец Федор Стратонович Чукарин с женой. 1916 г. Реальное историческое лицо, действующее в отрывке рукописи «Тихого Дона» 1925 г. Председатель Каргинского станичного исполкома, где в 1921 г. работал М. А. Шолохов.
«Кто-то, подстригая Меркулова, из озорства окорнал ему бороду, сделал из пышной бороды бороденку, застругал ее кривым клином. Выглядел Меркулов по-новому, смешно, — это и служило поводом к постоянным шуткам» (4, 23).
Впрочем, роскошную бороду свою Федот Бодовсков отдал не только Меркулову, — она «поделена» между Меркуловым и Захаром Королевым, который характеризуется в романе так: «короткошеий и медвежковатый Захар Королев» (3, 29). Чтобы ничего не забыть и не перепутать, учитывая обилие действующих лиц, Шолохов делает для себя — на том листе, где он записал таблицы использованных глав, — замету: «Борщев — длинный. Захар Королев — весельчак (медвежковатый, короткошеий)». Они так и идут дружно, казаки хутора Татарского: «Федот Бодовсков, <...> жердястый Борщев и медвежковатый увалень Захар Королев, <...> цыганская родня Меркулов» (4, 21). Чтобы не запутаться в своих героях, многие из действующих лиц или событий в рукописи Шолоховым пронумерованы; на полях, напротив многих фамилий, к примеру, стоит такой знак: «26х» — «казачина Борщев»; или «28х» — «ить это Валет, — спросил его шагавший сзади Прохор Шамиль», или «29х» — «тот сидел на брошенной кем-то катушке проволоки, рассказывая об убитом в прошлый понедельник генерале Копыловском». Что означают для Шолохова эти памятные знаки, разгадать не всегда возможно. Это — тайна его творческой лаборатории. К таким тайнам относится и судьба «бороды» Федота Бодовскова. Соотнесем его облик из отрывка 1925 г. и «медвежковатого короткошеего» Захара Королева из окончательного текста романа (цитирую по рукописи):
1925 г.
«Абрам пристально поглядел на Федота: застывшая в недвижном потоке, словно вылитая из черного чугуна, борода Федота была в чудовищном беспорядке; глаза глядели на Абрама с голодной тоскливой жадностью <...>
От слитной густой массы казаков отделился Федот Бодовсков... Черная борода струилась по завшивевшей рубахе недвижным чугунным потоком»
1926 г.
«Застывшая недвижным потоком, словно [вылитая] выплавленная из черного чугуна, борода Захара (Королева. — Ф. К.) была в чудовищном беспорядке, глаза глядели на Ивана Алексеевича с голодной тоскливой жадностью <...>
Королев зажал в кулаке черный слиток завшивевшей бороды, словно собираясь доить ее...»
В книге нет слов «словно собираясь доить ее», — Шолохов исключил их как не отвечающих требованиям вкуса.
Эпизод с «бородой» свидетельствует: писатель подчас и в самом деле «переписывал» текст — только не чужой, а свой. Точнее, не переписывал, а использовал открытые им раньше для себя эпизоды; видно, «недвижный поток» «выплавленной из черного чугуна» бороды настолько прочно вошел в сознание художника, что он не мог отказаться от этого образа и сохранил его для другого, важного для него персонажа.