<...>
Шолохов много и жадно читает, ездит по станицам и хуторам, слушает рассказы стариков, собирает песни, роется в архивах.
С 1926 года Шолохов начинает писать “Тихий Дон” так, как мы сейчас знаем роман»105.
Шолоховедением до сих пор не решен вопрос о повести «Донщина». Трудно согласиться с мнением, будто повесть «Донщина» осталась ненаписанной106. Такое мнение опровергал сам Шолохов в беседе с К. Приймой:
«— Рассматривая творческую историю “Тихого Дона”, некоторые ученые, например, профессор В. Гура, большое внимание уделяют анализу глав Вашей “Донщины”, изначальным наброскам к роману...
— Читал, — ответил Шолохов. — Толкут воду в ступе! Как можно анализировать “Донщину”, которую они не видели, в руках не держали! Она не издавалась и у меня в войну пропала без вести. Для меня “Донщина” была своеобразным уроком... Процесс кристаллизации образа-характера в развитии и противоречиях и создание фабульной коллизии — дело чрезвычайно сложное...»107.
Как видим, с самого начала писатель стремился к максимальной «кристаллизации» центрального «образа-характера», который раскрывался бы в «развитии и противоречиях» в процессе создания напряженной «фабульной коллизии». Собственно, это — формула «Тихого Дона».
В июне 1947 года Вёшенскую посетил уральский литературовед В. Г. Васильев и записал подробную беседу с писателем об истории создания «Тихого Дона», завизировав ее у автора. Приведем в сокращении также и ее текст.
«Вопрос: Когда точно начат и закончен “Тихий Дон”?
Ответ: Роман начат осенью (октябрь) 1925 года и закончен в январе 1940 года.
Вопрос: Каковы варианты “Тихого Дона”, если они были?
Ответ: Я начал роман с изображения корниловского путча в 1917 году. Потом стало ясно, что путч этот, а главное, роль в нем казаков будут мало понятны, если не показать предысторию казачества, и я начал роман с изображения жизни донских казаков накануне первой империалистической войны. Вариантов отдельных глав было множество. Весь роман в целом я правил много раз, но, перечитывая его, иногда думаю, что теперь я многое написал бы иначе.
Вопрос: Можно ли воспользоваться рукописями отдельных частей “Тихого Дона” или отдельных глав, чтобы изучить характер авторской работы над ним?
Ответ: Рукописи “Тихого Дона” погибли во время обстрела немцами станицы Вёшенской: две небольшие бомбы попали в этот дом, где мы сейчас разговариваем, рукописи находились здесь, много вещей и бумаг растащили из дома. Найти концы сейчас трудно. Такая же участь постигла и письма читателей по поводу “Тихого Дона”.
Вопрос: Каковы прообразы “Тихого Дона”?
Ответ: В романе нет персонажей, которые были бы целиком списаны с отдельных лиц. Все образы романа — собирательные и вместе с этим в отдельных образах есть черты людей, существовавших в действительности. Так, в образе Григория Мелехова есть черты военной биографии базковского казака Ермакова. В облике Мелехова воплощены черты, характерные не только для известного слоя казачества, но и для русского крестьянства вообще. Ведь то, что происходило в среде донского казачества в годы революции и Гражданской войны, происходило в сходных формах и в среде Уральского, Кубанского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Терского казачества, а также и среди русского крестьянства. В то же время судьба Григория Мелехова в значительной мере индивидуальна.
Вопрос: Для чего введен в роман эпизодический образ атамана Лиховидова и дана его предыстория?
Ответ: Образ Лиховидова характеризует обстановку на Дону в конце 1918 года, когда различного рода авантюристам типа Лиховидова был открыт путь к власти <...>
Вопрос: Каковы, по вашему мнению, должны быть черты народности художественного произведения?
Ответ: Художественное произведение должно быть доходчиво как в отношении просто малообразованного читателя, так и высококвалифицированного. В этом смысле язык произведения может содержать подлинно-народные элементы: народные обороты речи, даже семантически здоровые диалектизмы. Народные элементы, обогащая литературный язык, в то же время не снижают его литературного достоинства. Народность художественного произведения предполагает также отражение народного взгляда на события, на человеческие отношения, на природу»108.
В декабре 1977 года во время беседы в Вёшенской с норвежским литературоведом Г. Хьетсо М. А. Шолохов еще раз вернулся к истории написания романа. Это была одна из последних бесед в жизни писателя, и состоялась она три года спустя после выхода книжки Д* «Стремя “Тихого Дона”». Однако Шолохов счел ниже своего достоинства вступать в спор, а уже тем более — оправдываться в том, в чем он не был виноват. Его беседа с Г. Хьетсо, записанная К. Приймой, пронизана спокойной уверенностью в своей правоте.
«Лично для меня ваш “Тихий Дон” и любовь Григория и Аксиньи сказали больше, чем многие другие произведения писателей Запада, — сказал Шолохову Г. Хьетсо. — Ваш “Тихий Дон” говорит: люди живут на земле один раз. Они живут в мире природы, купаясь в лучах солнца, радуясь зелени садов, разноцветью степей, грозам и ливням... Люди живут ради счастья и обновления природы. “Тихий Дон” — это песнь о любви с большой буквы, о Родине. Это гимн родной земле, ее корням, ее истокам».
Далее Г. Хьетсо спросил:
«— Скажите, а как вы собирали материалы для романа?
— Дорогой мистер Хьетсо! — отвечает Шолохов. — На собирание материала я никуда не выезжал... Материалы истории и жизни сами текли потоком ко мне в руки... Революция, образно говоря, вывалила передо мной горы материала! Его надо было только отбирать, обобщать, шлифовать... Надо было не потерять чувства меры и правды жизни.
— Но в “Тихом Доне” вы использовали огромное количество архивных и мемуарных источников?
— Да, — сказал Шолохов. — В архивы ездил, военно-исторические книги и мемуары белой эмиграции читал внимательно.
— А как вы нашли Григория Мелехова?
— В народе, — просто ответил Михаил Александрович. Помолчав, добавил: — Это — образ обобщенный.
И Шолохов медленно стал рассказывать, как в хуторе Плешакове, где он жил со своими родителями в доме казака Дроздова, у которого было двое сыновей — Алексей и Павел, впервые встретил будущих героев “Тихого Дона”. Кое в чем братья Дроздовы послужили ему прототипами образов Григория и Петра Мелеховых. Но только кое в чем, не более, так как для военной биографии Григория очень многое было взято из жизни казака Харлампия Ермакова из хутора Базки, которого он так же знал с отроческих лет... Но и эти факты — из жизни Дроздовых и Ермакова — при работе над образом Григория подвергались художественному переосмыслению.
Далее Шолохов рассказал, что казак Ермаков, как и Григорий Мелехов в романе, участвовал в боях против войск Чернецова и не отдал своих казаков для расправы с подтелковцами.
— Ермаков, — подчеркнул писатель, — обладал чудовищной силы баклановским ударом шашки, участвовал в кровавой схватке с матросами под Климовкой, а после “заболел душой”: “Кого рубил?”»
На вопрос профессора о баклановском ударе Шолохов дал подробный ответ и в заключение сказал:
«— Однажды Ермаков у меня во дворе, вот при Марии Петровне, показал нам, что такое баклановский удар... Это было, профессор, какое-то дьявольское наваждение, когда он рубил шашкой поставленные в снег березовые бревнышки.
Все долго молчали. Потом Хьетсо снова задал вопрос:
— Вы с ним имели много встреч?
— Да, — ответил Шолохов. — Он был известен не только ударом шашки, о чем позже мне рассказывал Семен Михайлович Буденный, в Конармии которого Ермаков командовал полком.
Шолохов умолк, подымил сигаретой и продолжал:
— Ермаков был привлекателен и своими думами, как мы здесь говорим, глубокой мыслью... К тому же он умел все одухотворенно рассказать, передать в лицах, в ярком диалоге. Поверьте, он знал о событиях Вёшенского восстания больше, чем знали и писали об этом в то время наши историки, больше, чем я мог прочесть в книгах и материалах, которыми пользовался...»109.
Приведенные свидетельства Шолохова об истории создания «Тихого Дона» — базовая основа для наших изысканий в прояснении проблемы авторства романа. Свидетельства эти с удивительным постоянством повторяют и дополняют друг друга. Рукописи первой и второй книг «Тихого Дона», архивные источники, а также воспоминания современников о писателе полностью их подтверждают.
НАПИСАТЬ «О НАРОДЕ, СРЕДИ КОТОРОГО РОДИЛСЯ И ВЫРОС»
Один из самых важных вопросов для прояснения авторства «Тихого Дона» — вопрос об источниках романа — их содержании, их сути, масштабах, их доступности.
Конечно же, главным источником «Тихого Дона» была сама казачья жизнь, с которой Шолохов был связан, которой принадлежал, если не генетически, то «биографически», которую глубоко знал и любил всей душой. Это был материал, четко очерченный во времени и пространстве. Писатель справедливо подчеркивал:
«Люди, <...> все были под рукой, как живые. Ходи да распоряжайся, тут уже от твоего умения все зависит... Все было под рукой — и материал, и природа»110. Но главное — «вживание в материал»111.
Это «вживание в материал» народной жизни на Верхнем Дону было для Шолохова органичным и естественным.
Как уже говорилось выше, 1926 год был переломным для писателя: он считает «Донские рассказы» — свою первую книгу — робкой и неудачной попыткой написать о родных местах и возвращается на Дон, чтобы «создать большое произведение о народе, среди которого родился и вырос»112.
Однако биографической принадлежности к Верхнему Дону и знания реалий его жизни было еще недостаточно для создания большого эпического произведения об этом крае. Шолохов проводит часы в беседе с Харлампием Ермаковым, много и жадно читает, ездит по станицам и хуторам, слушает рассказы стариков, собирает песни, работает в архивах, занимается «проверкой и перепроверкой» материала.