— Добежи, Степа, глянь в окошку, — велел дед. — Не легли они спать-то еще. А итить придется тебе, Тиша. Ты пошустрей на язык.
— А в помогу Дарью мне отрядите, с ей повеселейши разговор завяжется, — сказал Тихон. — Водки тащи бутылку, Мирон. Не с пустыми ж руками там объявиться!
Через минуту Степка доложил, что соседи еще не спят и ужинать вроде бы собираются.
— Чегой-та поздно так они ужинают, — удивился дед.
— Вот и пошли скорейши! — обрадовалась Дарья. — Как раз к столу.
Сунул Тихон бутылку в карман, и, не одеваясь, нырнули они с Дарьей в сумерки. Дорогой уговорились, чтобы Дарья наперед не высовывалась в разговоре, а следила за Тихоном да подхватывала. И как-то бы исподволь надо завести беседу, чтобы дело сделать и Полину от боли уберечь. Простукал Тихон деревянной ногой по длинным сеням — и выстроились они у порога под полатями.
— Здравствуйте, суседи! — возгласил Тихон. — Хлеб да соль вам!
— Ой, да мы, кажись, не ко времю пришли-то, — с притворством и жеманностью молвила Дарья, не двигаясь от порога.
— Садитесь ужинать с нами, — пригласила Полина. — Хорошие гости завсегда к готовому столу являются.
— Да мы хоть и не шибко голодны, а коли закуска на столе, то и выпивка должна быть, — подговорился Тихон и, поставив на стол бутылку, присел на табуретку к столу.
Прошечка, с недоумением поглядел, как и Дарья тут же к столу прилепилась, почесал пятерней бороду. И Тихон свой клинышек потрогал да по усам пальцем провел, будто у них и дела другого не было, кроме как перед бабами охорашиваться.
— Бутылочка к еде, она, пожалуй что, и не повредит, — ухмыльнувшись, объявил Прошечка, — да, чего ж вы, черти-дураки, по ночам-то шатаетесь? Дня вам, что ль, мало аль нужда какая пристигла?
— Нужда у нас обчая с тобой, а может, и никакой нету, — подпустил туману и еще больше озадачил Прошечку Тихон.
А Дарья тем временем вперилась в настенные фотографии и ахнула:
— Ой, Катя-то у вас какая красивая! Прям, как живая, на карточке сидит.
— Давно это, — откликнулась Полина, ставя на стол рюмки и добавляя всего для гостей, — еще в девках она была, горя не знала.
— Ничего об ей не слыхать? — будто бы без особого интереса спросил Тихон, разливая по рюмкам водку.
— Нет! — как-то со стоном вырвалось у Прошечки. — Ни слуху ни духу, как в омут бросилась, непутевая!
— А может, до того и дошло? — вел разведку Тихон. — У Шаврина вон в Бродовской тогда же из омута вынули сноху.
— Да наша в ентот раз, кажись, поумнейши оказалась, — возразил Прошечка, — всю одежу свою с собой забрала… Под водой-то к чему же она ей?
— О-о! — многозначительно воскликнул Тихон, взявшись за рюмку. — Дак за чего ж бы нам выпить?
— А вот за ее, беспутную, и выпьем! — засуетился Прошечка. Странно было видеть, но даже у этого бессердечного человека затуманились колючие глаза. — Все равно с тех пор загинула гдей-то. Чем она кормиться станет?
Полина завсхлипывала, утираясь концом платка, а Тихон запротестовал:
— Нет, за это не стану я пить!
— А враз да живая она! — восстала и Дарья. — С каким-нибудь королем под ручку ходит и в гости к вам собирается.
— В гости-то после того разу, как угнал он ее в пристяжках из дому, едва ли она соберется, — усомнилась Полина.
— Сказки, Дарья, маленьким на сон сказывают, — ожесточился Прошечка и потянул к себе рюмку. — А нам не до сказок.
— Погоди, Прокопий Силыч, — упредил его Тихон. — Вот за встречу-то, пожалуй, самое время выпить. Ну!
Они с Дарьей дружно опрокинули рюмки, а хозяева глядели на них оторопело.
— Знаете, что ль, чего, дак скажите! — не на шутку взъярился Прошечка. — Как медом по губам водют, а в рот не дают.
— А вы за встречу-то выпейте, хуже от того не станет, — ворковала Дарья. — Выпейте да и поговорим.
Полина выпила, и Прошечка — тоже. Вытирая усы вместо закуски, сказал задиристо:
— Ну, черти-дураки, ежели об Катьке вести добрые принесли, то и я за бутылкой схожу!
— Иди, Прокопий Силыч, иди за бутылкой, — почти уже признался Тихон. — Заодно и охолонешь чуток.
Прошечка бросился в сенцы, у Полины тряслись руки, и всю ее поколачивало мелким ознобом, но ни о чем не спрашивала, только молитвенно глядела на этих нежданных поздних гостей.
— Еще по одной! — предложил хозяин, вернувшись, сам налил и сам первый выпил.
— Нашлась ваша доченька, нашлась ненаглядная, — весело улыбаясь, запричитала Дарья, словно ворожея. — Не за дальними степями, не за крутыми горами, а рядышком, тута, в городу… И разыскал ее королевич знатный — в крестах весь, в медалях, а больше того, в отметинах бранных… Привезет ее скоро тот королевич в мою сиротливую избу да под мою крышу. И жить они станут да добра наживать.
Счастливыми слезами залилась Полина, ухватив из Дарьиной сказочки больше, чем открылось в ней.
— Эт чего же, — допрашивал Прошечка, — Василий, что ль, ваш разыскал ее?
— Он самый, — пропела в ответ Дарья. — Любит он ее, вашу Катю, вот и нашел. Со дна моря достал!
— А ведь как я хотела, — всхлипывала Полина, — как хотела, чтобы Вася-то к ей посватался. Видела и сердцем чуяла, что тянутся они друг к дружке. Дак ведь этот ирод взял да толкнул ее вон к Кузьке…
— Ну, чего было, то прошло, — не очень сердито оправдывался Прошечка. — Я у Захара Палкина, большой клин брал в ентот год почти что за половинную цену.
Разговор тут пошел всякий, но удивительно было, что Прошечка не спорил, не возражал против сказанного, а принял все как должное. Когда же доканчивали они вторую бутылку, и вовсе сделался он каким-то смешным, на малого ребенка похожим.
Ждала. Ох, как ждала Катерина своего Васю. Как бы опять чего не случилось. Отчетливо, до мельчайших подробностей помнила она тот первый раз, когда так же вот договорились, и Вася готов был даже деда ослушаться, ежели не согласится, но забрать ее отсюда в любом случае. Вроде бы никаких преград не осталось на их пути к объединению.
Нашлась непреодолимая преграда — война грянула! И ведь уехал-то он тогда всего на два-три денька. Теперь нет его целую неделю, а время такое ненадежное! Неотступно сидела она у окна и редко на вязанье оглядывалась — улицу под прицелом держала. Довязать оставалось ей последний воротничок, а вернее, уголок один. Да и унести бы сразу: неловко при Васе в тот дом развеселый наведаться.
Свечерело уже. В избушке у них совсем темно стало. Собралась Катерина скорехонько и Ефимье наказала:
— Я вот заказ отнесу недалечко и тут же ворочусь. Так и скажи, ежели Вася приедет.
Тепло стало, сухо. Бежала она в одном платьишке с небольшим свертком по Малоказарменскому переулку. Предосторожность свою позабыла и, угнув голову, неслась по той стороне, где стоял развеселый дом. В крылечко уперлась, наверх взглянула — фонарь-то горит на этот раз. И музыка там играет. Поднялась на две ступеньки, заглянула в щелку между косяком и портьерой — гости там, и дым коромыслом. Только перешагни порог — живо в лапы какому-нибудь зверю угодишь.
Соскочила со ступеньки и — ходу. Но не успела отойти и двадцати саженей, как сзади с диким треском распахнулась дверь под тем фонарем, с шумом вырвались люди, и кто-то истошно закричал:
— Заре-езалии! Человека зарезали!
Люди побежали в разные стороны, они ругались матерно, поминали проституток и, слышно было, бегом топали по улице. А сзади кто-то кричал:
— Выводи лошадей! Лошадей выводи, догоним!
На улице еще встречалось немало людей, многих Катерина обогнала и, перевалив Нижегородскую, сдержала себя изо всех сил, пошла неторопливым шагом, чтобы не привлекать к себе внимание. Ее обогнала тройка буланых коней, запряженных в тарантас, и круто свернула по Гимназической влево, на выезд из города.
Как ни старалась Катерина сдерживать шаг, все равно выходило скоро — словно бы нес ее над землей кто-то. У ворот своих оглянулась туда и сюда — тройка уже в темноте скрылась. Распахнула избяную дверь — и все поняла сразу.
— Ты? — спросила она Нюру.
— Я… Спрячь меня, пожалуйста!
— Да кто ж она такая? — возмутилась Ефимья. — Сказала, что Катю подождет, а теперь еще спрятать ее велит.
— Ладноть, баушка, погоди: все объяснится. А спрятать-то ее надоть, да получше.
Она бросила сверток с вязаньем на стол, сунула руку в печную трубу и принялась мазать сажей Нюре лицо. Та не сопротивлялась.
— Платье-то скинь да мое, старенькое, надень, — приказала Катерина. — Платком подвяжись пострашнее и — на печку. Может, за глупенькую сойдешь.
— Господи, — ахнула бабка, со страхом глядя на нагую Нюру, — да она и без исподницы, голехонька!
— Не успела, небось, надеть-то? — спросила Катерина.
— Да сбросила я ее, — как во сне, тупо говорила Нюра, дрожа в ознобе, — в кровище все было. Он ведь… пока подыхал… едва не придушил меня.
— А как же тебе сбежать-то удалось? — допытывалась Катерина, когда уже Нюра, обряженная по-новому, сидела на печи. — Народу кругом пропасть.
— До потемок продержала я его у себя, — поясняла Нюра. — Ой, озябла!.. А номер-то изнутри закрывается… Не закричал он, только выдох из него вырвался… В окно я выскочила… Во дворе-то с той стороны всегда пусто… Все я раньше обдумала и дорожку себе приготовила… Двора за два по задам отбежала да в кизяках в чьих-то, наверно, целый час просидела, дура… Надо было пораньше уйти оттуда… А тут вот, как подходила… к вам, тогда и шум в той стороне услышала… Хватились, значит.
— На-ка вот выпей, — подала ей Катерина чуть неполный стакан водки, — да огурчиком закуси… И спи… Все-все пей! Через силу пей!.. Да как же не встрелась ты мне?
— А я… — задыхаясь от выпитого и с треском кусая огурец, говорила Нюра, — я ведь не по этому переулку-то шла… я на Пироговский выбралась… По нему до Гимназической дошла… Там и народу-то почти не было… Женщина встретилась да парень с девчонкой…
— Ну все, спи, — велела Катерина. — Не догадаются они, что ты здесь. В Кочкарь его Гаврила вроде бы кинулси… На той же тройке приезжал, на какой тебя подхватил, на буланой!