Список назначений был длиннее, чем моя рука, а никакого внятного диагноза, кроме понятной «раны, нанесённой режущим орудием», поставлено не было. Ладно, я не врач и не стану спорить, но половину этих препаратов я бы сразу выбросила, а ко второй стала относиться с большой осторожностью. Кстати!..
– Вы в курсе, кто вас спас?
– Вы.
– Нет. Я всего лишь случайно оказалась в больничном подвале, куда вас, видимо, так же случайно занесло.
Афанасьев смущённо улыбнулся:
– Вот этого я совсем не помню.
– Сейчас расскажете, что помните, – пообещала я. – А пока слушайте внимательно. Спас вашу жизнь наш доктор Кауфман, Семён Маркович, слышали о таком?
– Конечно.
– Ну вот. Именно он в первые часы, когда вас нашли, вынесли из подвала и так далее, сделал всё, что было нужно и правильно. Так что я бы советовала вам завтра пойти к Кауфману и проконсультироваться, как жить дальше.
– Он не откажет?
– Он никому не отказывает, и иногда зря. Впрочем, вы можете начать с благодарности в устной форме.
– Хорошо, схожу.
– Вот и отлично. А я уже буду дополнять его рекомендации своими травами. Пока вот, возьмите: это специальный успокаивающий сбор, заварите, выпьете вместо чая на ночь, и будете отлично спать. Кстати, и боль он отчасти снимет.
– Может, мазь какую-нибудь дадите, для ноги?
– Сперва – к Кауфману. А теперь, пожалуйста, расскажите, что вы помните о том дне и ночи? – тут я сама себя перебила. – Или нет, начнём с другого вопроса: зачем вы делали вид, что не можете связно говорить и писать?
– Для того, чтобы понять – кто и зачем проделал со мной этот финт? Друзья рядом или враги? На кого я могу положиться?
– И как, выяснили?
– Кое-что. Касательно речи я начал имитировать улучшение, и они радостно меня выписали. Ну, а здесь никому нет дела, насколько внятно я говорю. То есть, не было, до того, как я пришёл к вам.
– Понятно. Тогда давайте поговорим о дне и ночи четвёртого мая.
Мужчина поморщился, устраиваясь в кресле поудобнее.
– Ну, я и в самом деле помню не всё. Это был, кажется, вторник. С утра я работал здесь… ну, то есть не здесь, а на правом берегу, в своём кабинете. После обеда поехал в Ростиславль, начальство вызвало, ну, а потом пошёл домой, ужинать. Жил я на два дома, жене здесь не нравилось, и она не захотела переезжать… – он длинно вздохнул. – Во время ужина мне позвонил Костя Сорокин…
Это имя я слышала впервые. Интересно, и кто это?
– Да как сказать – приятель, деловой партнер, всего понемногу, – ответил Афанасьев. – Попросил срочно приехать в Кириллов, давай, говорит, встретимся у тебя дома через час. Жена обиделась, конечно.
– Должна была привыкнуть, при вашей-то службе – резко ответила я. – С детства привыкнуть, отец у неё тоже не портной-надомник.
– Н-да… – помолчав, он продолжил. – Встретились, выпили по рюмке коньяку, Костя и стал меня расспрашивать о планах строительства моста. Я, конечно, об этом слышал, и всегда считал, что мост нам необходим. Но в детали не вдавался. Вы в курсе, что есть два места, где хотят строить, и. соответственно, два проекта?
– Да.
– Ну, вот. А я тогда не знал. И Костя стал меня убеждать, что строить нужно не здесь, где переправа паромная, а в полутора километрах ниже по реке, где дорога к заводу. Завод! – тут Афанасьев усмехнулся так зло, что я насторожилась. – Одно название, что моторный, а последний мотор там сделали лет десять назад.
– Что так?
– Да не нужны они никому, эти моторы, барахло потому что! Но в области делают вид, что у них есть предприятие, а в Кириллове – что оно работает.
– Понятно. А Сорокин этот, он вообще кто и откуда?
Рассказ был долгим и невнятным, но, в конце концов, я поняла, что этот самый приятель и деловой партнёр – москвич, владелец пары заводов, производящих бетонные блоки или что-то подобное. С Афанасьевым они вместе учились в юридическом. Потом пути их разошлись, и встретились снова эти двое тогда, когда Сорокин выиграл тендер на поставку конструкций для строительства нового общежития для университета в Ростиславле. Потом он получил ещё один контракт, потом ещё…
– Вы ему помогали с этими контрактами?
Николай Иванович пожал плечами.
– Не та у меня должность, чтобы всерьёз влезать в строительные дела.
– И зачем вы пошли к церкви?
– К церкви? Да что мне там делать ночью? Мы пошли на берег, смотреть место, где, по словам Сорокина, никак нельзя ставить опоры моста, потому что там будет подмывать. Или размывать, я уже не помню.
– Дело рюмочкой не ограничилось? – усмехнулась я.
Он пожал плечами.
– Да как-то слово за слово… Ну да, вы правы, мы уговорили целую бутылку. И теперь я соображаю, что Костя не столько сам пил, сколько мне подливал.
– А свечи в церкви вы не видели?
– Видели, но… как бы вам объяснить? На какие-то явления не обращаешь внимания, потому что они в порядке вещей. Книги в библиотеке или книжном магазине, грибы в лесу, свечи – в церкви. Я знаю, что в каких-то случаях службу проводят ночью, так что и не задумался, прошёл мимо. А возвращались наверх мы по лестнице, рядом с вашим домом. Тропинка была скользкая.
Пока Афанасьев говорил, я соображала: значит, о ритуале он не знает. Или знает, но не говорит. Однако последствия принесённой клятвы должны были ещё долго не давать ему мне врать. Так что ритуал, жрун и прочие потусторонние неприятности – это всё-таки из другого паззла. Вот потому картинка и не складывалась.
– С вами был ещё один человек, кто он?
– Ещё один? – он наморщил лоб, вспоминая. – А, Валерка? Ну, он, собственно, не с нами был, а с Сорокиным персонально. Костя его нанял в качестве персонального водителя, только по воде. Во всяком случае, мне он сказал, что ему приходилось по десять раз в день переправляться из одной части города в другую, выгоднее было заплатить лодочнику сразу за полный день.
Мне показалось, что это какой-то странный расчёт, но я не стала спорить. Что я понимаю в лодках, кроме того, что они маленькие и качаются?
Бывший начальник полиции засобирался домой; было видно, что он устал, и я предложила:
– Давайте, я вас отвезу. Тут, конечно, недалеко, но раз нога болит, не стоит её перегружать.
– Спасибо, да неловко как-то…
– Ловко-ловко, поехали! И завтра после консультации с Семёном Марковичем – сразу ко мне, хорошо?
Я сознательно не стала в этот раз расспрашивать Афанасьева о предках, о прадеде, о наследстве. Во-первых, мне нужно было хорошенько обдумать то, что он уже рассказал. Во-вторых, я вовсе не была уверена, что мне стоит влезать в историю с тендером на строительство моста, тут и пришибить могут случайно. И last but not least, в-третьих, вовсе не факт, что наш мент вообще в курсе истории с участком.
И ещё хорошо бы узнать, был ли в нашей стране хоть один случай реституции?[4]
Утром я хотела позвонить в больницу, а потом подумала, и решила съездить. Очень уж было интересно, что скажет Кауфман о методах лечения коллег из областного военного госпиталя.
Увы, любопытство – одна из главных черт моего характера. Ладно, словечко «увы» здесь лишнее: я нисколько не огорчена тем обстоятельством, что мне интересно там, где кто-то другой лишь пожмёт плечами и отойдёт. И история, начавшаяся с трупа под моим кустом боярышника, вроде бы не касается меня напрямую; более того, постепенно становится небезопасной. Но если я не узнаю, в чём там дело, буду уже не я.
Это ведь настоящий детектив, случившийся прямо у моего порога! И что же, получится, что я дошла до финальной сцены, где сыщик собирает всех персонажей и рассказывает, кто и почему убил тётушку Салли, перевернула страницу – а последняя глава напечатана на финском языке?
Или на монгольском, что в данном случае не существенно.
Кауфман сидел в ординаторской и посмеивался:
– Ну, я же знал, что ты не выдержишь и примчишься проверять, не обидел ли я твоего протеже!
– Да ладно вам, Семён Маркович! Лучше скажите, что вы думаете о его состоянии?
– Думаю, что оно существенно улучшилось по сравнению с днём, когда ты отыскала его в нашем подвале.
– И всё?
– Нет, конечно. Я изучил назначения, созвонился с лечащим врачом, посетовал на то, что в нашей кирилловской аптеке многих препаратов нет, а больному трудно за ними ездить в Ростиславль… Кстати, части наименований нет и там, надо заказывать. В общем, половину мы отменили, две трети оставшегося сократили и оставили только необходимое. Плюс физиопроцедуры, благо у нас появилась пара новых аппаратов…
– Уже?
– Представь себе!
Он весь лучился довольством.
– И где Афанасьев сейчас?
– Как раз-таки на физиотерапии. И будет там ещё… – Кауфман взглянул на часы. – Ещё час. В понедельник приедет невролог, я договорился о выездных консультациях раз в месяц, вот пусть и начнёт свою работу с болей в ноге у нашего пациента. Ты права, это, конечно, психосоматика…
И мы заговорили о разных профессиональных делах, не имеющих отношения к данному повествованию.
После процедур бывший начальник полиции был расслаблен и благостен. Кажется, даже нога у него болела меньше, потому что на трость он почти не опирался.
– Ну что, Николай Иванович, теперь едем подбирать вам травы?
– Спасибо, Анастасия Александровна. Я ваш должник навеки.
– Сочтёмся.
Мы снова сели в гостиной, и Крис немедленно залез к гостю на колени.
Я выложила на столик перед Афанасьевым несколько баночек и пакетиков, а поверх всего – листок с подробным описанием, что и как использовать. Он внимательно выслушал, спрятал всё это в сумку, где уже лежали рецепты от Кауфмана, и посмотрел на меня.
– Анастасия Александровна, вы ведь хотели вчера ещё о чём-то спросить, но не стали?
– Не стала. Я была уставшей, вы тоже, а дело не срочное.
– Спрашивайте сейчас.
– Скажите, Николай Иванович, что вы знаете об истории своей семьи?