– Игорек, ты уже все понял? Моя растяпа еще днем получила для тебя депешу и только сейчас передала. Корова! Листочек у нее не туда закололся. Я ей завтра так заколю!
– Остынь, Дибич. Нельзя так с женщинами.
– Женщина? Это в рабочее время? Пусть она приходит ко мне в полночь – заполночь. Я чай пью – садись, чувствуй себя как женщина. А тут ты сотрудник и должна быть впереди, на лихом коне. Вот я какой командир. Правильно я говорю?
– Это Василий Иванович был прав. Он «академиев» не кончал. А ты, Дибич, интеллигентный мент. У тебя же два высших образования.
– Ладно, повоспитывай еще… Слушай депешу: Телефонограмма… Ни тебе откуда, ни кто принял, ни времени. Нет, завтра же на ее место толкового лейтенанта посажу… Слушай текст… Чушь какая-то: «Жуем раков за заливом на берегу, напротив Галиной школы. Пророк».
– Понятно.
– Тебе это понятно, Савенков. Тогда я молчу… Объясни, а то я ночь спать не буду.
– Это пустяк. Спи спокойно. Потом объясню, при встрече.
Это, конечно, не пустяк. Это важно. Однако, это и урок. Надо было предупредить Дибича – не озвучивать такие послания по телефону «Совы». Не предусмотрел. А Ермолов предусмотрел. Да, как ловко зашифровал. Прежде всего подпись: Илья Пророк. Крылов его пару раз так называл. Дальше: раки. В Финляндии сейчас праздник пожирания этих тварей. Все и везде пьют пиво и крошат этих красных «вустриц», ломая им клещи и шейки. «Жуем – это, чтоб было ясно, что они вдвоем с Павленко… И для непонятливых, для тех, кто не знает о финских раковых забавах, дополнение про залив и «Галину школу». Дело в том, что Галина Савенкова окончила десятый класс в Таллинне. А напротив, за заливом, за Финским – Хельсинки или какой-нибудь меленький городок рядом. Молодец Ермолов!
… Подходя к двери, Савенков осмотрелся. На площадке пусто – значит, можно нажимать кнопку звонка. Он до мелочей знал процедуру встречи. После мелодичного перезвона первым откликнется Макс. Его хрипловатый и веселый лай – выражение преданности и восторга. Лишь только приоткроется дверь – в щель просунется его улыбающаяся физиономия, а потом выскочит он весь, огромный, черный, как Багира, пес. Он будет кружиться, загоняя тебя в квартиру, как заблудшую овцу в центр стада. Овчарка – она и здесь овчарка. Потом он будет прыгать вокруг тебя, мешать раздеваться и выражать бурную радость широкими взмахами тяжелого и упругого, как ментовская дубинка хвоста. Удары этого живого «демократизатора» не всегда приятны – они обычно приходятся ниже пояса. Савенков не раз испытал это на своем личном примере… Макс успокоится только тогда, когда шлепками своего языка покроет все лицо и другие открытые части тела.
И тогда наступит очередь серебристой пуделихи Джины. До сих пор она трепетно ожидала своего момента чуть в стороне, опасаясь прыжков этого черного теленка с мятущимся хвостом. Чувства ее столь же глубоки, но нежны и проникновенны. Меньше топота и грохота, совсем не опасен вертлявый помпончик короткого хвоста и короткий язычок резко достигает поставленной цели – твоего носа, подбородка, щек.
Третьей скромно выразит свои чувства жена. Скромно, не потому, что меньше любит, а потому, что человек. А все мы, испорченные цивилизацией люди, умеем сдерживать свои эмоции. Научились «властвовать собой». Иногда это и правильно. Но в данном случае… Жаль!
… Савенков был готов к приему очередной порции информации, скопившейся за день: кто звонил, что интересненького «по ящику» передавали, какую мебель и куда следует переставить. Так было всегда, каждый день. Галина сообщала ему эти мелочи с жаром, с интересом и с обидой, если это выслушивалось без внимания.
Но сегодня она сказала только одну фразу. Было ясно, что за этим стоит что-то важное, какой-то план, интрига:
– Игорь, а давай всех твоих пригласим.
– Давай, но потом, позже. Сейчас никого не собрать. Павленко с Ильей… далеко, раков кушают. Варвару я в Сочи отправил…
– А Олег. Главное, Крылова Олега и его Настю. Можно только их.
– Понятно, решила немного свахой поработать.
– А что?! Ты, Игорь, какой-то… черствый. Мы с тобой уже сколько лет живем? Двадцать пять. И хорошо?
– Отлично.
– Вот! Я и хочу, чтоб у них так же было.
– Так же – не получится. Таких, как мы, больше нет. Ты вообще – единственная и неповторимая. Да и я, в своем роде – уникум для семейной жизни.
– Это все так, но… да все ты понимаешь. Здесь не до шуток, Игорь. Олегу уже тридцать, а он очень несерьезный. Ловелас он.
– Галина! Грубо и несправедливо. Олег уже год как остепенился… Ты хоть знаешь, кто такой Ловелас?
– Нет.
– Герой писателя Ричардсона. Знаешь такого?
– Это, которого Татьяна Ларина в «Онегине» читала.
– Верно, тогда не было мыльных опер и Александры Марининой. Вот Татьяне и приходилось и Ричардсона и Руссо читать. Так этот Ловелас по нынешним временам – вполне благопристойный мальчик.
– Не уводи в сторону, Игорь. Просто мне Настю жалко.
– Ей всего-то двадцать три.
– Самое время. И потом, Игорь, она же одна в Москве. И учится, и работает… Она из Саратова?
– Да, «мы люди не здешние». Она полтора года назад приехала.
– Игорь, а где она сейчас живет?
– На Проспекте Мира, одна в шикарной квартире, в Елагинской. Помнишь это дело?
– Помню. Ее так и не нашли?
– Да, Евгения Елагина – в бегах. Возможно уже год, как «за рубежами нашей великой родины». А Настя, похоже, терзается. Олег прямо мне сказал: «У нее развивается комплекс Павлика Морозова».
– Объясни, Игорь…
– Елагина была ее дальней родственницей. Пригрела, прописала у себя. А Настя вдруг помогает Олегу разоблачить эту… стерву.
– Но, Игорь, там же убийства были, вы даже спасли кого-то. И наворовала эта Елагина на сто таких квартир.
– Я считал – на пятьсот хватит… Не в этом дело, Галя. Ты представь – есть моральные принципы. Общечеловеческие, так сказать… Доносить – нехорошо, гнусно это. Так?
– Да, бесспорно.
– Вот, даже – бесспорно. Вот представь, что ты самый благородный демократ – Ковалев или Старовойтова.
– Не дай бог.
– Нет, Галя, ты представь. И ты убеждена, что стукачество – это грех. Лучше язык себе оторвать… И вот ты случайно узнаешь – твой знакомый готовит бомбу и завтра взорвет… самолет. Что будешь делать? Будешь убеждать его, что убивать нехорошо?
– Нет, это глупо. А ты бы что сделал?
– Позвонил бы в ФСБ. Пусть готовят группу захвата, минеров-саперов, оцепление. Они – специалисты. А я бы настучал и не комплексовал при этом, а радовался. Я же сто человек спас и преступника наказал. Но стал доносчиком. И благородный человек мне может и руки не подать.
– А Павлик Морозов? Он же на отца донес?
– Не успел. Благородные люди предотвратили его моральное падение. Топором… Что-то мы далеко зашли. Давай вернемся к нашим баранам.
– Это к Олегу и Насте?
– Верно! Ты права, Галинка. Давай мы их пригласим, проведем душеспасительную беседу и поженим. Будем им свой опыт передавать. Хорошо!.. Но через пару недель. Крылов сейчас… вроде как на нелегальном положении. Ему лучше не светиться. Вот выйдет из подполья – будем сватать… Я пойду, поработаю немного.
Макс, все время с сонным видом лежавший на ковре, при словах о работе вскочил и шустро побежал в дальнюю комнату к письменному столу – он очень любил помогать хозяину… Это только дремучие дураки считают, что собаки не говорят, не мыслят, не чувствуют. У них просто свой язык, свои размышления, своя мораль, свои принципы. И трудно иногда сказать, кто из нас благородней, честней, преданней, умней…
Савенков положил перед собой чистый лист бумаги. Эти схемы он рисовал каждый день. Толку в них было мало, но они помогали думать. Он разделил лист на две части и подписал их: «подозреваемые», «мотивы»:
Маруева В.П. – свобода от мужа, наследство.
Жидков Л.П. – деньги через любовницу, наркотики.
Ферапонтов И.В. – власть над фирмой.
Лазутин Д.И.; Чикин Ю.А.; Брайнин И.И. – должники. Нет Маруева, нет и долга.
Савенков собирался написать очередную фамилию, но понял, что с мотивами здесь пока не вытанцовывается. Тогда он провел горизонтальную линию и написал: «Связи»:
Карин Ю.И. – спортивный клуб.
Павленко С.С. – друг.
Коротков П.Ю. – убит в лесу за месяц до Маруева.
Кавторадзе И.С. – убит через пять дней после Маруева.
Савенков оценил схему, приписал фамилию Лазутина – уточнением – «убит вчера», и стал цветным карандашами устанавливать связи. В центре этой паутины оказался Павленко – он знал почти всех.
Затем Савенков нарисовал в разных углах схемы несколько кружочков и вписал туда очередные фамилии: себя, Крылова, Варвару, Илью Ермолова, Дибича, следователя Борко. От них пошли линии другого цвета – кто кого опекает.
Схема получилась яркая, витиеватая, как салют, калейдоскоп, как лабиринт…
Это даже хорошо, что все так сложно. Скучно, когда один подозреваемый. Попробуй здесь разобраться, если ты сыщик!
Савенков скомкал свое произведение и забросил его в дальний угол комнаты.
Макс оценил этот жест. Он навострил уши и одарил хозяина удивленным и сочувствующим взглядом.
Глава 5
Повезло! Так подфартило, что хоть пляши. Сто баксов за пустяшную работу. Делов-то на два часа – и месячный оклад. Даже больше… Это гаишник бы какой-то не так радовался. У него постоянный, стабильный приработок. А у участковых? Спальный район. До метро далеко. Ни тебе коммерческих палаток, ни незаконной торговли… Регистрацию иногородних ввели. Очень выгодное дело. Но где их отлавливать, этих нелегально находящихся в Москве лиц – опять у метро. А там не твой участок. Не лезь, не конфликтуй.
Равиль остановился, открыл полевую сумку и прежде всего проверил задаток: три десятидолларовые бумажки спокойно лежали в одном из отделений. Он вытащил записную книжку с вопросами и фотографией объекта.
Этот парень был знаком Равилю. Более того – когда-то они учились в одном классе. В пятом. И всего один год. Потом построили новую школу и все классы переформировали. Равиль остался, а Олег Крылов ушел Они после этого встречались, но случайно, на улице и не чаще, чем раз в год. Все общение сводилось к обычным фразам: «Привет… Как дела?.. Нормально…»