Капитану понравилась и машина. Он знал в них толк. Улов на этом пустом шоссе оказался неожиданно щедрым: и немец с автомобилем, и этот мародер, и мед, ириски, да еще шоколад, и полный ранец великолепного оружия. Да это все за месяц не соберешь! А тут на тебе! И все-таки, рожа у него знакомая…
– Как, говоришь, звать-то тебя, солдат?
– Тарасов, – ответил Павел мрачно, думая, что все сейчас начнется сначала.
– Много вас…Тарасовых… Всех не упомнишь, – капитан сказал это, будто выплюнув надоевший кусок изо рта.
Он повернулся к своим и со свинцовыми, тяжелыми нотками в голосе приказал:
– Этих двоих в кузов, связать. Марков! За руль вездехода. А ну-ка вскрой вот этот ящик, что сверху.
Марков, среднего роста, совершенно неприметный, светло-русый ефрейтор лет двадцати трех быстро выхватил с заднего сидения коробку, поставил ее на шоссе, поддел крышку длинным немецким ножом, который до этого висел у него на ремне, и откинув крышку, поднял веселые глаза на капитана:
– Камфеты, товарищ капитан! Ириски!
– Конфеты, а нет камфеты, деревня! – проворчал капитан, нагнулся и взял две или три ириски.
Он изучающе осмотрел одну из них, потом надорвал бумагу и сунул конфету себе за щеку. Все смотрели на него так внимательно, будто капитан ставил какой-то очень важный опыт.
Опыт, видимо, удался, потому что капитан чуть расцвел, оживился.
– Люблю наши ириски! А немецкие впервые пробую. Хороши, однако! – заключил капитан и, зачерпнув добрую пригоршню конфет, сунул ее себе в карман бридж.
Он строго окинул всех холодным взглядом и повелительно крикнул:
– Ну, чего встали! Исполнять!
Солдаты засуетились, стали толкать в спину Павла и Альфреда, быстро и умело скрутили им руки за спиной сыромятными ремешками и легко забросили, будто два мешка, в кузов грузовика. Звонко хлопнули дверцы, Марков завел двигатель вездехода, а солдаты запрыгнули в кузов, с безразличием наступая на ноги арестованным.
Грузовик, а следом за ним и легковой вездеход, тронулись друг за другом в обратную сторону от роты Павла Тарасова.
15. Замок
Павел полулежал в кузове рядом с немцем, в ногах у них, прямо на полу, сидели, покачиваясь на ухабах, солдаты.
Машина бодро неслась на восток, виляя на узком, ровном шоссе. Тарасова и немца привалили спинами к передней панели кузова, за которой была кабина с узким задним окошком, заколоченным опаленной деревяшкой.
Солнце быстро заходило, но, время от времени, вырываясь тонкими острыми лучиками сквозь рваные прорези быстрых низких облаков, метко било в глаза Павлу и Альфреду. Они щурились, отворачивались, а солдаты переглядывались между собой и без всякого сочувствия, с кривыми усмешками кивали друг другу на арестованных.
Павел подумал, что вот сейчас как раз появилась возможность узнать имя «Сотрудника», которого тогда, в начале сорок четвертого полковник Ставинский приказал звать только так и никак иначе. Тарасов долго рассматривал лица солдат, выбирая с кем лучше завести разговор, но все они были словно кровными братьями – замкнутыми, с непонятной надменностью на лицах, почти все одного возраста, не более двадцати пяти лет, неприветливые, немногословные. Чувствовалось, что подбирал их один человек, и приспосабливал к себе, к своему представлению о человеческих отношениях.
Тарасов пошевелился и приподнял голову.
– Куда едем-то? – спросил он, не обращаясь ни к кому конкретно, а ко всем разом.
Солдаты даже не взглянули на него. Павел опять пошевелился и подобрал ноги, чтобы лучше упереться в неровный дощатый пол кузова и чуть приподняться. Но один из солдат, младший сержант с низкой маслянистой челкой светлых волос, ниспадавшей на лоб, больно ударил его ногой в бок. Павел с обидой подумал, что у этих ребят и кирза-то совсем еще не изношенная, не то, что его ботинки, битые-перебитые на всех дорогах войны. И опять ему в голову пришла пугающая мысль, что это все больше становится похоже на маскарад – сапоги у солдат новые, гимнастерки даже еще не выцвели, полуторка и та, вроде как чистая, дощатый пол кузова без характерных масляных пятен. Разве что, обгорелая дощечка, прибитая кое-как к заднему окошку кабины, давала небольшой шанс усомниться в том, что это переодетые немецкие диверсанты. Хотя машину ведь вполне могли отобрать у какого-нибудь русского ротозея. К тому же, здесь все же командовал капитан с пятнышком не больше горошины на виске, предавший когда-то разведчиков под Ровно! А это – аргумент куда более серьезный, чем опаленная дощечка.
А с другой стороны, продолжал размышлять Павел, зачем он им сдался, как и этот немец, Альфред Адлер? Ну, допустим, тот для них как будто бы свой, но Павел-то! Шлепнуть его на той дороге и вся недолга! Закинули за дюну, даже песочком присыпать не надо. Кто его тут найдет? Война кругом… Пусть уже и издыхающая война, но ведь стреляют же до сих пор. Воронье стаями кружит, эти мгновенно обгложут труп так, что никто, никогда его не опознает.
Павел осторожно подтянулся выше и как можно добродушнее посмотрел на ближайшего к нему солдата, того самого, младшего сержанта с челочкой.
– А звать-то как вашего капитана? – спросил негромко Тарасов.
– А тебе-то что? – младший сержант подозрительно покосился на Павла.
– Да мне-то ничего! А то он говорит, будто видел меня раньше, а я и не припомню. Вдруг его имя чего-нибудь мне подскажет?
– Подскажет, – мрачно кивнул младший сержант, – Капитан «Смерть шпионам», вот как его звать. Подсказало?
– Подсказало, – вздохнул Павел и краем глаза увидел, как солдаты опять переглянулись с кривыми усмешками.
Солнце уже закатилось за дюны и отсвечивало оттуда в быстро темнеющее небо веером тысяч и тысяч стрельчатых лучей. Становилось прохладно, и Павел вспомнил, как много лет назад, когда он ехал вслед за Германом Федоровичем в Москву из Читы, забыл свою шинель, и все переживал тогда, что не доедет до первых холодов, да и стыдно было за несолдатскую свою забывчивость. Вот и теперь бы пригодилась шинелька, но ведь шел-то он к немцам всего-то на каких-нибудь два-три часа. А ведь как вышло! Он вдруг подумал, что Солопов и Вербицкий хватятся его и тех двоих, и станут искать. Найдут Белова…того фольксдойче, а, может быть, и оберста со стекляшкой на глазу. А дальше-то что? Ни следа не осталось на шоссе!
Павел тяжело вздохнул и покосился на Альфреда. Тот как будто спал, смежив веки.
«Вот нервы! – подумал Павел почти с восхищением, – Его, можно сказать, на убой везут, а он дрыхнет, как младенец. А может быть, это все действительно переодетые немцы или из предателей, из бывших наших? Тогда Альфред почувствовал своих?»
– Ребята, а вы откуда будете? – Павел решился попробовать еще раз завязать разговор.
– Заткни хайло! – оборвал его другой солдат с погонами рядового, совсем молодой, худенький, но со злым, серым лицом, с длинным унылым носом и начисто бритым затылком.
– Э! Молодой! – решил возмутиться Павел, – Ты погоны мои видишь! Ты чо тут только что сказал!
Неожиданно это возымело действие – в глазах солдата вспыхнул панический огонек, какой бывает только у новобранцев, натолкнувшихся на неприятность со старослужащими. Это кольнуло Павла – значит, все-таки свои! Немец или предатель на таком бы не попался. Там другие чувства работают!
– А ну, хлопцы, развяжите меня! – неожиданно приказал Павел.
– Перебьешься! – зло ответил младший сержант и недовольно покосился на молодого солдата.
– Я те перебьюсь! – зарычал Павел, – Ты с кем говоришь! Перед тобой замком разведвзвода…старший сержант Тарасов! А ну, развяжи, гад!
Альфред вздрогнул, распахнул глаза и испуганно отодвинулся от Павла.
Младший сержант сначала растерянно забегал взглядом, но потом овладел собой и вновь больно ударил Павла сапогом в бок.
– Лежи…, а то ребра пересчитаю! Пуганные…тута…
– Пуганные? – не унимался Павел, – Кем пуганные? Старшиной роты? А немцами, как я погляжу, не пуганные! Крысы вы тыловые! Вон гимнастерочки-то все новенькие, и сапожки… Такую замечательную кирзу в окопах не выдают.
Солдаты беспокойно зашевелились и быстрыми, чуть растерянными взглядами тайком осмотрели сами себя, словно только сейчас заметили свое отличие от обыкновенных бойцов. Это вновь насторожило Павла, потому что выдавало беспокойство солдат о том, как они смотрятся со стороны. Вряд ли русские военные так бы взволновались. Они, скорее всего, самодовольно бы ухмыльнулись – мол, видали, как надо уметь устраиваться! А эти как будто всё получили со склада только недавно. Возможно, они и не немцы вовсе, а действительно из власовцев или еще из каких-нибудь предателей. Ведь ходил же тогда их капитан к бандеровцам, как к своим, и даже убивал лично!
– Развяжи, сука! – еще решительнее рявкнул Павел и завращал злыми глазами.
Младший сержант поднялся и, перегибаясь через голову Павла, застучал кулаком по крыше. Полуторка стала притормаживать, послышался скрип тормозов и за ней – это останавливался немецкий легковой вездеход, ехавший все время следом.
Капитан рывком распахнул дверь и вскочил на ступеньку, не дождавшись окончательной остановки. Над кузовом справа выросла его голова, в мятой, неприглядным блином, фуражке. Грузовик толчком, наконец, встал, голова капитана качнулась.
– Что такое? – недовольно выкрикнул капитан.
– Просится развязать, товарищ капитан…, – капризно, краснея шеей, заныл младший сержант, – Оскорбляет…, намеки разные…
Капитан подтянулся и навис над Павлом и Альфредом.
– А если я прикажу вас тут к сосне поставить? Тогда как?
– Права не имеете, товарищ капитан, – как-то уж слишком спокойно ответил Павел, даже не посмотрев на офицера, а продолжая полулежать у передней стенки кузова и смотреть назад, за спины солдат, – Вас за такое самоуправство самого…к сосне поставят!
– Это кто же? – капитан криво усмехнулся, отчего Павел подумал, что такие же усмешки и у его воинства.
– Капитан Вербицкий. Командир разведроты…, лично поставит. Я его знаю… От разведки не уйдешь, товарищ капитан! Землю рыть будут, а достанут. Это я вам авторитетно заявляю. А ежели вы действительно наши, то и сами должны бы это знать. А я ведь…лично… замкомвзода, между прочим… Разведвзвода, товарищ капитан! Прошу обратить на это ваше пристальное внимание, как говорится! А тут я по заданию командования. Момент истины понятен? Извините, конечно, товарищ капитан.