Разведчики и контрразведчики вообще народ крайне недоверчивый и в случайности, особенно, в такие, не верят. Получалось, что не то в штабе фронта, не то в одном из штабов 13-й или 60-й армий окопался немецкий разведчик, потому что о передвижении Ватутина и о составе его охраны и офицерского сопровождения знать могли только тут. К тому же, как выяснилось, за день до нападения Ватутин встречался с представителем Ставки Жуковым в штабе 13-й армии у генерала Пухова, и они вместе проводили рекогносцировку перед крупной фронтовой операции. Для этого и свиделись, якобы. А после того, как расстались, по дороге в штаб самого молодого командующего генерала Черняховского, а именно – 60-й армии, на Ватутина и было совершено то нападение. Спустя почти год (без девяти дней!), погибнет в Восточной Пруссии и генерал Черняховский. Там рядом тоже окажется Павел, и та смерть станет для него, если не роковой, то каким-то странным образом будет связана с этими событиями.
Это как раз те самые нити, которые никто не видит обычным глазом, но они оказываются крепче любого каната, потому что сплетены самой судьбой, а не человеком. Впрочем, если человек и принимал участие в том хитром плетении, то только как чей-то послушный и часто слепой инструмент.
Ватутин не хотел задерживаться в 60-й армии и торопился вернуться в Андрушовку, где в большом старом крестьянском доме располагался его личный штаб. Потому якобы дорогу и срезали по его распоряжению. Вот тут начинались главные загадки.
По словам офицеров разведотдела штаба 13-й армии, группа украинских националистов тогда же напала на тыловой обоз в трех километрах от того хутора, около которого был, по существу, смертельно ранен Ватутин. Случилось это на въезде в село Милятин. А еще одна немногочисленная диверсионная группа почти там же, только с другой стороны дороги, ведущей к Гоша, напала на грузовой автомобиль из тыловой службы 13-й армии. Один солдат был убит, остальные бежали, бросив машину и какое-то имущество. Пропало там что-нибудь или нет, не уточнялось.
Стрельба, которую услышал тогда майор Белошицкий на дороге к Милятину, как раз и была тем самыми нападением на обоз, и, как полагали в разведотделе, вполне могла быть организовано для того, чтобы кортеж Ватутина остановился около хутора в трех километрах от Милятина. А ведь в хуторе явно кого-то поджидали. Это определенно была засада. Направить туда, по тылам двух армий, диверсантов могли лишь со специальной целью. Они, похоже, и не собирались захватывать командующего. Его решено было ликвидировать. Да ведь и попали только в него. Пусть в бедро, пусть не сразу на смерть, но дело было сделано.
Мигом по штабу армии пополз слух, что нападавшие были не немцы и не просто ОУНовцы (Организация Украинских Националистов), а их особое элитное подразделение военной жандармерии и контрразведки, называемое часто БСБ. Это было что-то вроде оуновского СМЕРШа, куда набирали только опытных бойцов и профессиональных разведчиков, когда-то работавших в антисоветском подполье и забрасывавшихся в тыл к Советам. А еще в СМЕРШе выяснили, что среди диверсантов был какой-то венгр, офицер эсесовского боевого отряда, великолепный стрелок. Ему, рассказывали, для попадания в цель совсем даже не нужна была специальная винтовка и оптический прицел. Он мог справиться и с обычным, штатным оружием. А еще говорили, что среди жандармов ОУН было несколько немцев, великолепно говоривших по-украински и по-польски. Они как будто тоже были офицерами СС, специально внедренными к украинским националистам.
И вот, что еще обращало на себя внимание – когда генерала Ватутина, истекавшего кровью, доставили в Ровно, в госпиталь, никто из посторонних не знал, что он еще жив. Лишь после срочной телеграммы в Москву, лично к Сталину, это стало известно очень и очень узкому кругу лиц. Сразу было принято решение и, между прочим, не кем-нибудь, а членом Военного Совета штаба фронта Никитой Хрущевым, отправить раненого генерала в Киев, куда должен был прилететь главный армейский хирург, генерал-полковник медицинской службы Николай Нилович Бурденко. Надежда была, похоже, только на него. Ватутина погрузили в эшелон и тут же отправили под усиленной охраной в Киев. Об этом тоже знали немногие. И вдруг – совершенно неожиданный налет немецких бомбардировщиков на госпиталь в Ровно, откуда только что вывезли Ватутина. Очень результативный налет, но только Ватутина там уже не было. Следом за этим, через два с половиной часа точно такой же налет был совершен на санитарный поезд, который только-только тронулся в сторону Киева. Но Ватутин находился не в этом поезде, его увезли раньше в специальном вагоне совсем в другом эшелоне. Но об этом знали только несколько офицеров СМЕРШа, вошедших в охрану генерала, три военврача и две медицинские сестры. А с них глаз не спускали. И ведь действительно, сначала генерала должны были везти на то самом санитарном поезде, но кто-то в последний момент изменил план. А налет был совершен именно на санитарный поезд!
Все это говорило о том, что операция по ликвидации Ватутина была подготовлена немецкой разведкой и в ней использовались самые серьезные оперативные, разведывательные и войсковые ресурсы и, в первую очередь, бендеровцы, ОУНовцы и разные конспиративные группы, входившие в систему их связей. Почему именно Ватутин должен был быть уничтожен, так и осталось невыясненным. Но силы-то были задействованы нешуточные!
Вообще, иной раз логика разведки не поддается пониманию и стандартному объяснению так же, как женская логика. Каким образом возникает идея, как закручивается интрига, является ли это самостоятельной активной операцией или же входит в качестве эпизода в какую-нибудь многоходовую комбинацию, чаще всего остается загадкой.
Разведка приспособлена к величайшему терпению, которое многие воспринимают, как тайное пространство, залитое тонким, внимательным анализом. На самом деле, аналитическая работа лишь предшествует операции, а терпение является обязательным условием для стойкого выжидания, когда совпадут нужные обстоятельства и пробьет долгожданный час. Может статься, именно так и было с генералом Ватутиным: решение о его ликвидации возникло очень давно, по причинам никому неизвестным. Возможно, это нападение было «дружеским приветом» самому Сталину, либо даже местью за пленение генерал-фельдмаршала Паулюса в Сталинграде, в чем участвовал и Ватутин. Ответить на этот вопросы было невероятно трудно, если не сказать, невозможно.
Однако расследование было назначено самое серьезное.
Единственное, что пропало на месте налета, так это шинель генерала и какие-то незначительные документы, однако же, доказывавшие, что в той машине был именно он.
Один из захваченных в плен националистов, назвавшийся Миколой Хлебником, заявил, что причина нападения скрывалась в названии фронта, которым командовал «москаль» Ватутин, а именно – Первый Украинский. Бендеровцы воспринимали это очень болезненно на свой счет. Микола, пьяный, разнузданный тип, похожий внешне на Тараса Бульбу, крутил нечесаной, с проседью, головой и, пощипывая мощный, толстенный ус, говорил самоуверенно, с нескрываемой ненавистью в голосе:
– Вас, поганых москалей, вбивати будуть уси героични хлопци нашей милой батьковщины! Почекайте трошки! Побачите, собаки! И немчуру тэж пошинкуем як копусту! Може бути доживемо ще!
Он не дожил. Его тут же расстреляли в Славуте. А когда труп оттаскивали, кто-то из местных жителей, старик, заглянул в неспокойное его лицо, даже у мертвого оно негодовало, и покачал головой:
– Ни! Це ни Микола. Миколу Хлебника я бачив минолого року на коляды. Це був низенький казак, без вусив. А цей не наш. Бреше вин!
Бросились устанавливать, кого только что поставили к стенке? Почему он себя за какого-то Хлебника выдавал? А вскоре нашли и самого Миколу Хлебника. Действительно, невысокий был мужичок, без усов, лысый. И не пьяница вовсе, да еще к бендеровцам относился плохо, хоть и «москалей» тоже не недолюбливал. А про немцев так вообще говорить даже не желал. С большими странностями был человек. По образованию он был учителем, работал когда-то в Ровно, вел математику и геометрию в мужской гимназии.
– С такими приметами, как тот, что моим именем назвался, я знал только одного человека, – угрюмо заявил он на первом же допросе, – начальника полиции в Мочуланке. Игнат Поперечный – вот как его звали. Пьяница и сволочь! Да все сволочи! И вы!
– О нас потом, – усмехнулся седой следователь СМЕРШа, не спавший уже вторые сутки, – А вот почему он здесь оказался и почему вашим именем назвался?
– Кто ж его знает? – учитель пожал плечами, тоже, видимо, удивленный этим, – Хотя… У меня его сын когда-то учился. Умный хлопчик… Не в отца! Жил у дядьки в Ровно. Адреса не спрашивайте, не знаю. Но дядька, насколько я помню, по матери, так что фамилия у него другая. Не то Степаном его звали, не то Серафимом. Хоть убейте, не вспомню. Он на железной дороге служил, в слесарном цеху работал. Это – точно! И при немцах тоже.
Нашли в тот же день и дядьку – Серафима Банчука, крепкого, кряжистого, немногословного работягу. Он сразу подтвердил, что накануне нападения на Ватутина в город действительно тайком приезжал Игнат Поперечный, увиделся с сыном, с подростком, и сразу исчез. А с ним был незнакомый мужчина лет сорока, которого он называл Богданом, и еще какой-то длинноусый, высокий крестьянин с неподвижными серыми глазами. Все трое много пили, ругали «москалей», угрожали, что порубят всех, постреляют «як гусей», и к тому же, были вооружены люггерами. А именно из люггеров, личного оружия точного и мощного боя, стреляли тогда на хуторе в офицеров Ватутина. Во всяком случае, там определенно присутствовало и эти пистолеты. На месте нашли гильзы от них.
В Москве это нападение с самого начала было воспринято как вызов. Подробности этого беспрецедентного дела лично Сталину в тот же вечер и на следующее утро докладывали специальными сообщения и в телефонных переговорах начальники разведотделов и управлений двух армий и 1-го Украинского фронта, а также два члена Военного совета – генерал Никита Хрущев и присутствовавший во время налета генерал Константин Крайнюков.