Серьезная игра.
События сегодняшнего дня настолько подкосили силы Елены, что она буквально валилась с ног. Она спросила:
– Ты все время говоришь, что это серьезная игра, но ты можешь хотя бы в общих чертах объяснить, что происходит?
Доктор поднял брови и, посмотрев на Елену с улыбкой, которую можно было понять как извиняющуюся, ответил:
– Думаю, я знаю, что убило Милли Суит. А вот чего я пока не знаю, так это почему смерть настигла ее только сейчас. Ну и опять же, при каких обстоятельствах она получила свою смертельную инъекцию. – Доктор перевел дыхание и продолжил: – Хотя у меня есть кое-какие мысли на этот счет.
Джон Айзенменгер – наивная душа! – оказался совершенно ошеломлен реакцией, которую вызвали его слова у Елены.
– Ради всего святого! – не проговорила, а скорее прокричала она. – Когда ты, черт возьми, станешь говорить нормально, а не своими гребаными намеками? Что с тобой? Тебе что, доставляет удовольствие доводить людей до трясучки своими великими познаниями?
Погруженный до сего момента в высокие материи и размышления о возможных вариантах развития событий, Айзенменгер вынужден был теперь спуститься на землю. Для него это путешествие заняло некоторое время, как не в один миг произошла перемена среды обитания у первобытных морских существ.
Однако внезапный взрыв ярости отобрал много сил и у Елены. Она закрыла глаза, чтобы спрятаться от совершенно потерянного взгляда Айзенменгера.
В конце концов она услышала, как он, словно маленький мальчик, обращающийся к старшей сестре, произнес:
– Елена?…
Она открыла глаза и увидела, что он, наклонившись и протягивая вперед руки, испуганно смотрит на нее.
– Прости, Елена. Я… Я не понял…
Она только фыркнула.
Айзенменгер нерешительно поднялся с кресла и пересел на диван, оставив между ней и собой небольшое пространство.
– Я понимал, как тяжело тебе рассказывать все это, и подумал, что будет лучше, если я не стану сейчас выражать свои чувства.
– Когда же ты научишься, Джон?
– Научусь чему?
– Тому, что чувства – такое же средство коммуникации, как и слова. Если ты не замечаешь их, ты просто слепец. Эмоции – не просто передача информации, они движутся, меняют форму, сотрясают почву под ногами и у нас самих, и у тех, кто нам дорог. Поэтому, если ты не научишься считаться с чужими чувствами, ты будешь падать все глубже и глубже.
Он задумался над словами Елены.
– Патологоанатомам приходится делать страшные вещи, вещи, которые большинство людей посчитали бы для себя невозможными. Но мы успокаиваемся мыслью, что делаем это из лучших побуждений. Однако я не уверен, что этих самооправданий достаточно. Необходимо также отбросить эмоции. Как принято у нас говорить, нужно стать клиницистом, и тогда аутопсия сделается всего лишь еще одним интеллектуальным упражнением, а тело под скальпелем перестанет быть человеческим – оно превратится в очередную задачку по анатомии.
– Значит, всем патологоанатомам свойственна атрофия чувств?
– Ну, это слишком сильное определение. Думаю, что большинство из нас просто научились включать и выключать эмоции в зависимости от обстоятельств.
– А ты? – спросила она, заглянув Айзенменгеру в глаза.
– Я нахожусь в положении «выкл». Сперва Тамсин, потом Мари. Так мир кажется более спокойным местом.
Она протянула руку и коснулась его ладони:
– Я знаю, что ты чувствуешь.
Они неуверенно улыбнулись друг другу. Напряженность, существовавшая между ними, начала ослабевать.
– Что теперь? – спросила Елена.
– Завтра я захвачу графики, которые сделала Белинда, и покажу их кому-нибудь в медицинской школе, кто сможет в них разобраться. Если мне это удастся, мы значительно приблизимся к ответу на многие вопросы.
Елена кивнула:
– Сообщи мне о результатах.
Она замолчала, и Айзенменгер вдруг заметил, что Елена пребывает в нерешительности. Он подумал, что ему пора уходить, и начал подниматься с дивана, но она быстро вытянула вперед руку и схватила его за запястье. Его пальцы побежали вверх по ее руке к плечу, потом коснулись лица, и затем Айзенменгер утонул в ее огромных, как небо, глазах.
Инстинкт подсказывал ему, что нужно ехать как можно быстрее, и в то же время он отлично понимал, что, останови его полиция и составь протокол, это стало бы катастрофой. Сама его жизнь зависела теперь от того, насколько незаметным он сумеет стать.
Он был зол. Попытка устранения Ариаса-Стеллы провалилась. За всеми, кто так или иначе был связан с Протеем, велась слежка, и за исчезновение Карлоса кое-кому придется ответить. Но в конечном счете вина за то, что Карлосу удалось ускользнуть, ложилась на Розенталя, и наказание других виновных в этом не меняло сути дела.
И все же главным сейчас было не установление виновных. Прежде всего следовало выяснить, куда подевался Ариас-Стелла. Кроме того, существует ли в природе инспектор Уортон, и если да, почему полиция заинтересовалась Карлосом?
Все это не внушало оптимизма. Не исключено, что в полицию обратился Хартман, но это могла сделать и адвокат Флеминг, которой, возможно, удалось собрать для этого достаточное количество доказательств.
Обе версии не давали ответа на главный вопрос: где искать Карлоса? Если кто-то знал, где он прячется, то этот кто-то знал все или почти все о Протее и, соответственно, о проводившихся год назад экспериментах. А если это так, то очень скоро на «ПЭФ» должно было обрушиться само небо. На «ПЭФ» и лично на него, Розенталя.
Однако во всем этом существовала одна странность: телефонный звонок. Вряд ли полиция станет предупреждать подобным образом о своем визите.
Несмотря на необходимость как можно скорее вернуться в Лондон, Розенталь остановился на ближайшей автозаправке и сделал несколько звонков. Воспользоваться мобильным телефоном он не решился. Первым делом он навел кое-какие справки об инспекторе Уортон, после чего отдал распоряжение начать круглосуточное наблюдение за Еленой Флеминг и Джоном Айзенменгером. Но главные силы Розенталь направил на розыск Карлоса Ариаса-Стеллы.
Сиобхан Тернер пребывала в неподдельном горе, кое-как спрятав его под маской стоицизма и решительности. Увы, это была лишь видимость. Когда Беверли Уортон посетила вдову, глазам инспектора открылась печальная картина.
– Я не успела даже как следует узнать его, – сказала Сиобхан, едва они с Беверли расположились в просторной оранжерее позади дома. Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, как подкосила эту женщину смерть мужа.
– Как долго вы были женаты?
– Только год.
У Беверли возникло опасение, что выяснить правду об отношениях Робина Тернера и Миллисент Суит будет непростым делом.
– Значит, недолго.
Сиобхан рассмеялась. Она курила уже вторую сигарету и то и дело прикладывалась к стакану джина с тоником. Она даже настояла, чтобы Уортон составила ей компанию. В ее голосе, поведении, даже в нарочито показном гостеприимстве чувствовалось отчаяние. У Беверли не хватило духу отказать ей.
– Вы привлекательная женщина, инспектор. – Справедливости ради следовало признать, что и Сиобхан была весьма недурна собой. Несмотря на свой возраст, она не утратила былой красоты. – Вы замужем? – Когда Беверли покачала головой, вдова профессора заметила: – Это из-за того, что, работая в полиции, решили, что все мужики сволочи?
– И поэтому тоже. Я жду того единственного, который не будет сволочью и при этом еще не окажется отловлен.
Миссис Тернер снова рассмеялась:
– Мне повезло больше. О да, в первый раз в мои сети попался один из ваших клиентов. Он оказался не только бабником, но и жуликом. Его прихватила таможня и налоговая, а он взял да и повесился перед судом. Вторая попытка оказалась более удачной.
Беверли проработала в полиции довольно долго и знала, что поджидать удобного момента, когда можно будет сунуть руку в мешок с неудобными вопросами, – дело безнадежное. Поэтому она решила перейти к делу.
– Говорит ли вам что-нибудь имя Миллисент Суит?
Затянувшись сигаретой, Сиобхан сдвинула брови:
– Она работала с Робином, так ведь? – После чего последовала пауза, и морщинки на лбу Сиобхан стали значительно заметнее. – Если я не ошибаюсь, она умерла? Незадолго до Робина.
– Да, именно так. Он когда-нибудь говорил о ней?
Впервые за все время разговора Беверли заметила, что Сиобхан не так проста, как это казалось на первый взгляд.
– О чем?
Беверли предполагала такое развитие событий и не надеялась на откровенный ответ.
– Я просто хочу убедиться, что между смертью мисс Суит и гибелью вашего мужа нет ничего общего, – пояснила она.
– А что может быть между ними общего? – насторожилась Сиобхан.
– Вот это мы и должны проверить, миссис Тернер, – ответила Уортон, но ей не удалось разрядить обстановку.
– Я не понимаю, с чего бы полиции интересоваться смертью Робина? Это ведь был просто несчастный случай, не так ли?
– Разумеется, – поспешила уверить собеседницу Беверли. – Конечно, это был несчастный случай, а Миллисент Суит умерла естественной смертью. Говоря о возможном совпадении, я просто должна удостовериться, что мы ничего не упустили. Коронер считает, что это был несчастный случай, и мне нужно документально подтвердить, что это действительно так.
Ложь Уортон выглядела весьма убедительно. Впрочем, кое-что в словах Беверли являлось правдой, и Фрэнк Каупер согласился поддержать инспектора в случае, если миссис Тернер что-либо заподозрит. Поддержать-то он ее поддержит, вот только чем потом придется платить за эту поддержку…
– Мне сказали, что он был пьян. Это совсем не похоже на него. И что он мог делать среди ночи на автостоянке? – Сиобхан докурила сигарету, затянувшись напоследок так, будто эта затяжка была последней в ее жизни.
Беверли этот вопрос тоже не давал покоя, но она пришла сюда не отвечать на вопросы, а задавать их. Вопросов было предостаточно, куда сложнее обстояло дело с ответами. Чтобы разрядить обстановку, Беверли решила временно сменить тему.