Светлана Марковна открыла сразу, впустила Таню и немедленно захлопнула дверь.
— Что случилось? — Таня осмотрелась, нет ли следов трагедии. — Что-то случилось?
— Случилось…
Удивительно — Светлана Марковна смотрела прямо, не пряталась, но лучше от этого не стало. Розовые глаза Светланы Марковны транслировали такое отчаяние, что Таня и сама едва не лишилась сознания от страха.
— Что случилось?
— Таня, я…
Светлана Марковна поискала слова, способные передать ее беду, не нашла и просто стянула полотенце, которым до сих пор прикрывала голову.
Сначала Таня не поняла, а потом увидела: в центральной части головы Светланы Марковны белела полянка голой кожи.
— Смотрите! — сказала Светлана Марковна и потянула себя за волосы. Большая часть пряди легко отделилась от поверхности и осталась в руке.
Стояли и смотрели. Таня собралась сначала завести знакомую песню о том, что все будет хорошо, но как-то не пелось. Утешать человека, который снимал с себя собственные волосы снопами, надо было как-то иначе. Вероятно, даже профессионально.
— Видите? — прошептала Светлана Марковна и повторила трюк. И снова толстый пучок волос.
— Что же делать? — испугалась Таня, но взяла себя в руки. Дура, тебя для того и позвали, чтобы ты придумала, что делать! Надо вызвать скорую! А что сказать? Что у человека выпадают волосы?
— У вас что-нибудь болит, Светлана Марковна?
— У меня все болит! Все болит!
Ну, это тоже… Не то, чтобы не аргумент… Но когда болит все, можно быть уверенным, что врачи не оценят.
— Меня рвало всю ночь, у меня бешеная тахикардия! Все болит! Все во мне болит!
— Хорошо, хорошо! Я сейчас куда-нибудь позвоню!
— Сделайте что-нибудь, Таня! Сделайте хоть что-нибудь!
Таня набрала Вадима. Тоже глупость, но когда страшно, надо набрать Вадима.
Он был занят, просил перезвонить через пятнадцать минут. Таня успела за пятнадцать минут уложить Светлану Марковну в постель, зачем-то поставить ей градусник, стремительно выгулять Чапу. Потом набрала еще раз и с ужасом представила, что Вадим сейчас попросит не терроризировать его, звонить пореже. А еще лучше он перезвонит сам, когда освободится, дня через три, и тогда Таня останется одна со всем этим ужасом вокруг. Но Вадим не попросил. Выслушал, помолчал, потом сказал:
— Это последствия химиотерапии. Так бывает. Химия же убивает не только раковые клетки, но и все живое в организме тоже…
— Но это пройдет?
— Откуда я знаю, Таня…
— А кто знает?
— Врач знает.
— А ты можешь позвонить врачу?
Это была какая-то нереальная наглость, и Вадим, кажется, на секунду задумался. Таня ждала, заливаясь слезами. Она вообще не знала, как подступиться к этой дикой теме, к врачу, который уже сказал, что Светлане Марковне осталось жить всего ничего! Ну, он еще раз напомнит, что предупреждал, и что это — начало конца! И как дальше? Сегодня вечером как?
— Я позвоню. Я все решу, не дергайся, — сказал Вадим.
И Таня поняла, за что она влюбилась в него когда-то очень давно.
Настя Первая заглянула в квартиру номер четыре, потом постучала — никто не отозвался. Но в комнате шумели. Настя прошла на смех и не пожалела — все стены, все плоскости комнаты были заняты пакетами с одеждой и одеждой без пакетов.
— О! — сказала восточная женщина Алия. — Еще одна модница пришла!
— Еще одна? — Настя заволновалась. — А что, уже много модниц было?
— Нет, не много. Ты почти первая.
— Ладно. Тогда я начинаю.
— Начинай, — кивнула Алия.
Настя помолилась одежному богу, размяла кисти, вздохнула три раза и погрузилась в осмотр.
Игорь дождался, пока уйдет Ирина Павловна, выполз из-под одеяла и перебежками двинулся на кухню. Посетил холодильник, не нашел там ничего нового, взял банку-пепельницу, телефон и пристроился к окну. Если теща или Таня вернутся, он увидит.
Звонил знакомому звукорежиссеру, другу юности.
— Игоряныч? Какими судьбами?
— Слушай, помнишь, ты говорил, что московские лабухи ищут сессионного гитариста? Помнишь?
— Ну, помню!
— Я согласен! На их условиях!
— А че случилось-то? — удивился звукорежиссер. — Ты ж обычно от халтур отказывался?
— Обычно отказывался, а сейчас не буду!
— Ну, прикольно! Только та халтура уже отвалилась давно — они ж тебя вечно ждать не будут. Нормальная музыка была, кстати, баптистский рок! Мелодия, соло, гитарка — все путем!
— Есть сейчас что-нибудь?
— Сейчас? Ну, сейчас одна местная девка альбом записывает, ей спонсор десять песен пробашлял. Все электронное, но при желании можно всунуть пару гитарных нот. Возьмешься?
— Что за песни?
— Да шняга полная, голимая попса!
— Попса?
— Грех и попса! Что-то там про сердечки…
— Нет, попсу не буду.
— Ну, смотри! Кушать захочется — звони!
Игорь повесил трубку и долго рассматривал мясной тесак. Ему страстно захотелось убить себя, аккуратно порезать на порционные кусочки, завернуть в пищевую пленку и сложить в холодильник, чтобы все вокруг уже нажрались, наконец!
Оля спустилась на первый этаж. Долго думала, надо ли заходить в безумную четвертую квартиру, потом решила, что не надо. Вообще, это глупость, нонсенс, бред — надеяться, что в этом нечистом месте будет нормальная одежда. То есть термин «нормальная» здесь вообще не применим. Стоит призадуматься над тем, насколько это вообще одежда?! Оля, с ее тонким вкусом и талией, с ее умением находить самую дорогую из всех качественных и самую качественную из всех дорогих вещей, — что она тут делает, на этом первом этаже? Уйти немедленно! Уйти и вымыть руки! Хэллоуин у них! В клуб идите и там цивилизованно отмечайте! Гадость какая — «модная одежда из Америки»! Уйти, и никогда больше…
Тут заскрипела дверь квартиры актрисы, и показалась рука Тани. Танину руку легко можно было узнать из тысячи по отсутствию ногтей и наличию чернильных пятен. А вслед за рукой по всем законам анатомии должна была показаться и сама Таня — немытая корова, серая гнусь, оккупировавшая Олину мечту, Игоря.
И Оля немедленно вошла в квартиру номер четыре. Лучше встретить Митю, чем Таню.
Уже через мгновение она забыла и о Тане, и о сомнениях даже об Игоре — вокруг был карнавал. Перья, ковбойские шляпы диких расцветок, кожаные штаны с енотовыми хвостиками на попе — ох, как эта развесистая благодать зацепила эстетку Олю! Она схватила что-то веселенькое, начала вертеть, щупать. Да, ношеный Китай, ширпотреб, пакость, но как веселенько!
— Америка! — сказали рядом.
Это ненормальная жена Мити.
— Алена, да?
— Алия, — благосклонно пыхнула сигареткой хозяйка. — Только утром из аэропорта привезли.
— Ну, это не показатель, — на всякий случай объяснила Оля, — лично я одежду по другим параметрам оцениваю!
— Я знаю, — Алия была чудесно спокойна. — Смотри, какие сапоги!
Да, такие сапоги в порядочном бутике не предложат. Порнографические, маскарадные сапоги до пояса…
— Да, забавно.
— Цены низкие.
— А что, у вас там поставщики?
— У нас там друзья.
— И часто вы это… одеждой торгуете?
— А мы чем только не торгуем, — многозначительно улыбнулась восточная женщина. — Водки хочешь?
— Водки?
— Да.
— Нет, — Оля засмеялась, — я по утрам не пью водку!
— С чаем.
— Да вы чего? — Оля все больше удивлялась эксклюзиву ситуации. — Я не пью водку в принципе! Ни с чаем, ни с огурцами, ни с блинами, ни с суши, ни с…
— Об Игоре поговорить не хочешь?
Тут Оля поняла, что иногда водку пить полезно.
Алия просто пошла на кухню, даже не обернулась, а Оля, как зайчик, двинулась следом. Сели за жутко захламленный стол.
— Некогда убирать, — Алия сдвинула горку чего-то в сторону, — я работаю в три смены.
— В три? Где?
— На рынке, в магазине, дома вот… Надо деньги зарабатывать, детей кормить!
— Детей? А, да, у вас же дети… Мальчик и мальчик.
— С папой на концерте сейчас.
— На каком концерте?
— В филармонии, скрипач какой-то приехал.
Оля решила, что дальше она не будет пытаться постичь мораль этих местных людей. Пусть пьют, извращаются, а после этого ходят на концерты скрипачей. Пусть. Это их национальное, Оле не обязательно понимать.
Надо поговорить об Игоре.
Алия начала наколдовывать чай. Или как это там называлось. У восточной женщины был широкий зад и худые плечи. Даже странно, как можно было с таким задом подцепить довольно симпатичного Митю.
— А ты… туркменка?
— Папа азербайджанец, мама цыганка.
— Ничего себе, помесь!
— Да! — Алия кивнула, отчего ее межнациональный зад сочно колыхнулся. — Митя мой русский, мама его — украинка.
— Вы потому и детей решили назвать так, чтоб никому не обидно было?
— Нет. Просто не хотели называть скучно. Тристан — красивое имя. Эрик тоже.
— Красивые, да, — Оля хотела добавить, что отчество Дмитриевич тоже очень симпатично ложится рядом, но ей подали чай.
Выпили чаю.
А зачем Оля его пила? На тридцатой секунде, когда стало как-то слишком уж горячо, ужасно захотелось прилечь, посмотреть в потолок. Но нельзя — была же суперцель, какая-то суперцель.
— Про Игоря хотели поговорить! — напомнила Алия.
Да, точно, Оля кивнула.
— Мы здесь пять лет живем, — Алия задумчиво затянулась сигаретой. — Пять лет. Сначала это была квартира друга, потом он уехал в Америку, квартиру нам отдал. Вы, говорит, люди хорошие, семейные, вам квартира нужна. Вот, живем, а соседи до сих пор толком не могут запомнить, как зовут!
Оля посмотрела, что Алия смеется, и тоже улыбнулась.
— Трудно в наше время жить, детей растить. У нас никого нет. Ни у меня, ни у Мити нет никого. Детям бабушка нужна. У тебя была бабушка?
А была ли бабушка? Оля напряглась — действительно, как интересно! Должна же была быть какая-нибудь бабушка?
— Ой, у меня вообще все так запутано… Трудное детство…
— Ну да. Это у всех… Но бабушка детям очень нужна. У моих детей нет бабушки.