— Ну… Это все слишком… неожиданно. Понятно, что ожиданно оно быть не могло… Но… Нужен живой человек дома… Кто-то живой…
Кто-то… Что ж за ерунда…
— Вадим, я не знаю. Дело в том, что у меня и так много дел. Ну, правда… Светлана Марковна… Может быть, тебе будет проще нанять домработницу? А? Только не обижайся! Если ты не хочешь домработницу, я что-нибудь придумаю правда!
— При чем тут домработница? — Вадим наморщил лоб. — Я что, сказал что-то о домработнице?
— Ну, я так поняла… Тебе ведь надо, чтобы кто-то занимался хозяйством, если Оля…
— А ты что, думаешь, что Оля занималась хозяйством? Оля не занималась хозяйством! Оля занималась чем угодно — красила ногти, ходила на презентации, покупала журналы, поливала пальму, совращала чужих мужей, — но хозяйством она не занималась!
— Не начинай…
— Я не начинаю! Я просто хочу, чтобы ты пожила у меня! Я понимаю, что ты можешь думать все, что угодно, но…
И тут Вадим сморщился:
— Как она могла? Таня! Как? Я не понимаю этого? Я же есть, я живой! Как она могла при мне живом? Как она могла не сказать мне пораньше, как-то тактично, я не знаю! Вы же женщины! Вы умеете, вы должны быть тактичными!
Таня молчала, послушно кивая. Должны. Мы, женщины, вообще всем должны…
— Она… Она ведь прекрасно понимала… как это отразится…
— Мне кажется, она меньше всего думала о том, как это отразиться на тебе.
Вадим отвернулся. Таня подошла, погладила его по широкой спине. Такая хорошая, большая спина, за ней могло бы быть спокойно… Не то, чтобы хочется покоя… Хотя хочется. Покоя. Хочется покоя, да!
Но вот что-то тогда не срослось и сейчас не дает срастись. Но пожалеть дорогого человека всегда есть силы. Кем бы он ни был — он дорог. Значит — пожалеть.
Не плач, маленький…
— Таня… — Вадим скривился в ухмылке, — у меня никого нет! Я один! Это очень страшно — быть одному!
— Я знаю…
— У меня остался только этот дом! Я помню запахи, все помню! У меня остались эти все призраки моего детства, и я этим сейчас живу… И у меня осталась только ты!
И снова Таня потерялась.
— Я здесь, Вадим. Я понимаю, о чем ты. Мне тоже бывало очень плохо. Как сейчас, например…
— Будь рядом… Будь недалеко… О большем не прошу… Это возможно?
О, Господи. Таня кивнула. А что делать?
Настя Первая нервно дожидалась. Нервно только для нее. Остальные видели мегакрасивую и томно курящую деву-мечту.
Настя Первая ждала бармена.
Ей давно было видно, что мальчик юлит. Мальчик дергается и парится. Может, он с юристами посоветовался, и они его обломали насчет аферы с квартирой? Может, он к Алешеньке приревновал? Мысль, что мальчик ее разлюбил, не рассматривалась. Разве можно было разлюбить Настю?
Пришел с опозданием, мялся.
— Так че случилось?
— Да ниче не случилось.
— Да вижу же!
— Да все хорошо… Ну, ладно, случилось.
Мальчик закурил и отвернулся. Настя Первая напряженно ждала. Вот козлина! Он еще будет тут характер свой показывать!
— В общем, я ухожу.
Ого! Настя ухмыльнулась.
— И куда это?
— Какая разница? Ты сейчас невеста, ты замуж выходишь… Так что… короче…
— Чего? — Настя чуть коктейль не выронила. — Чего? Какой «замуж»? Ты ж сам мне все это придумал? Из-за квартиры! Нет? Или типа мы не договаривались?
— Типа мы о беременности не договаривались!
Ах, вот оно что! Настя Первая закурила новую, задумчиво всматриваясь в своего авантюрного бойфренда. Вот оно что.
Бармен ответил гордым взмахом челки:
— В общем, я пока отцом становиться не собираюсь. Так что… обойдусь без квартиры… Пока.
И двинулся к выходу.
Но не на дурочку напал.
— Эй! — Настя бросилась следом. — Эй! Подожди!
Бармен неохотно тормознул.
— Испугался, да?
— Что ты орешь? Люди смотрят!
— Да никто не смотрит! Испугааался пацан…
Настя Первая противно засмеялась, затянулась, выдохнула ему в морду.
— Испугаался… Так я не беременная!
— Чего?
Мальчик очень озадачился.
— В смысле — не беременная?
— А без смысла! Я тебя, сикуна, проверить хотела. Ну, и для дела так лучше было! Чтоб быстрее на свадьбу согласились! Проверила, называется…
Настя Первая искренне презирала сейчас козла. И немножко боялась, что свалит, а ей потом придется одной допутывать историю с квартирой. Она, конечно, справится, но с помощником, даже стремным, все равно полегче.
Вышли на улицу. Настя была такая прекрасная в свете фонаря. Такая ядовитая. Бармен мялся.
— Короче, я не понял… Ты ж там про какие-то токсикозы рассказывала, анализы…
— Это потому, что я актриса хорошая! Развела вас всех. Я вот думаю после техникума на актрису поступать! Стану звездой, и хрена с два тебя ко мне телохранители подпустят!
— Погоди, не трещи… Так ты беременная или нет? Скажи мне честно, слышишь? Чест-но! Умеешь говорить честно?
Мальчик взял ее за локти, склонился, посмотрел в глаза. Настя Первая улыбалась, кокетливо и саркастично хихикала. Помучайся, скот!
— Честно? Хорошо, я скажу честно! Честно-пречестно! Пречестно-пречестно-пречестно!
Бармен изнемогал.
— Честно?
— Твою мать…
— Честно? Э-э-э… Если честно, то я…
А может, не говорить правду?
— Честно?
— Настя!!!
— Честно? Не беременна!
Мальчик отпустил. Нервно затянулся. Падали снежинки, горела-переливалась уличная елка.
— Ты… ты — коза! Ты в курсе?
— Ага! А ты — козел!
— Тебе надо бы по голове хорошенько настучать!
— Ой, стою-боюсь!
Было так хорошо.
— Короче, мне надо на работу, я пошел.
— Давай, топай!
— Ну ты и проходимка… Короче, завтра утром созвонимся.
Он пошел. Ну, и пошел он! Настя не смотрела ему вслед. Хотя…
— Эй!
Мальчик обернулся на ходу.
— Че?
— Ты меня любишь?
— Ну, я ж говорил!
— Еще раз скажи!
— Люблю, блин!
— Просто так спросила!
Вечером Таня долго сидела в своей разгромленной комнате, слушала мамин храп, раскачивалась. Чапа обнюхивала осиротевшие углы. Раньше здесь кучкой были свалены Игоревы журналы, железки. Пусто. И надо было сходить к Светлане Марковне, но страшно. Разговорились, теперь нужно будет общаться с ней на этом новом уровне предельной откровенности, а для этого надо хотя бы выспаться… Нету сил…
— Чапа, как ты?
Чапа не ответила. Но ей было не плохо, это уж точно. Чапа поела, несколько раз успешно присела на драный коврик в Таниной темнице. В общем, Чапе было гораздо лучше, чем самой Тане.
Десять минут назад Таня мыла лестничную клетку, убирая следы маминой экспрессии. По мусору, прилипшему к соседским дверям, опознала преступницу. За мамой следовало убрать. И вообще такое следовало убрать — Таня же и сама в этом живет, в этих запахах!
С другой стороны — Игорь и Оля. Они там, за загаженной дверью. Мыть эту дверь? О, нет. Вся Танина кротость за последние десять лет, собранная в одном месте в одно время, не могла бы быть выше того барьера, который сейчас между Таней и Игорем.
Нет уж.
Эту дверь Таня мыть не будет.
Помоев не добавит, но и мыть не будет.
— Что ты думаешь, Чапа, про предложение Вадима? Мне, конечно, не надо к нему переезжать? Это как-то… да?
Чапа опять не ответила. Значит, опасения подтверждаются.
— Я тебе открою страшную тайну — только никому, ладно? Я хотела бы… Мне тоже не очень радостно здесь, в этой комнате оставаться. Но переехать еще страшнее.
Когда-то давно — это Таня Чапе не рассказала, постеснялась — когда-то давно Таня уже была виновата в одном переезде. Много лет назад была история, о которой знали только она и Вадим. Когда вечером они столкнулись на площадке, и Вадим вдруг Таню поцеловал. Как это произошло? Как люди, которые ни разу за всю жизнь не вели светских бесед, ограничиваясь кивками при встрече и техническими междометиями, могли так же бессловесно слиться в поцелуе? Как, если она была еще школьницей, а он — уже взрослым? Таня старательно убивала любое воспоминание о том позорном, хоть и прекрасном вечере… А сейчас все и всплыло.
Не исключено, что Вадим тогда был просто пьян. Не исключено. Таня не разбиралась в нюансах. Может быть, он был огорчен, устал. Или был чем-то вдохновлен. Важно, что потом он Таню избегал, а спустя какое-то время вообще уехал. В другой город, в другую страну.
А Таня это все расшифровала как бегство, как спасение. От Тани.
Она после того поцелуя успела увидеть сто тысяч сладчайших снов о Вадиме. Она перецеловала его глаза и губы во сне миллион раз. Она писала на листках его имя всевозможными цветами и шрифтами. Она изнывала у окна, ожидая его появления. Она любила его до беспамятства.
Но он уехал, ничего не сказав, не попрощавшись.
— Чапа, — Таня закрыла глаза и снова на секунду увидела сладко-мучительный девичий сон. — Я хочу к нему. Но я не могу к нему. Он оставил меня тогда. Он не лучше Игоря.
— Куда мы идем?
— На стоянку такси.
— Зачем?
— Поедем в магазин, потом — в клуб.
— Зачем?
— Затем!
Оля обернулась — глупый! Зачем ходят по магазинам? Неандерталец драгоценный! Дикарь! Тарзан! Джордж из джунглей! Маугли!
— Сейчас зайдем в магазин, купим тебе одежду!
— А я что — голый?
— Нет, ты плохо одетый.
— И во что ты меня хочешь хорошо одеть?
— Тебе стиль вампира подойдет. Черный гольф, кожаные брюки…
— Второй ряд зубов…
— Дурачок!
— Еще какой!
Оля махнула ручкой, такси не остановилось. Безумцы! Никому не хочется денег заработать! В Москве бы из пятого ряда перестроились!
Остановился какой-то. Игорь подумал и открыл дверцу. Тане не открывал, но здесь все было по-другому. Оля осталась довольна. Всю дорогу гладила Игоря по коленке и шалила, вынуждая таксиста реже смотреть в зеркало заднего вида. Игорь отбивался молча, как настоящий мужчина.
Девушки-консультанты в бутике совещались насчет размеров, употребляя разные приятные термины: «Фигура хорошая», «Да ему любое подойдет», «Ну, тут никаким цветом не испортишь» и т. д. Оле тоже нравилось такое уважение к фактуре. О Вадиме они так не говорили. Вадима они, консультанты, все боялись. Ему