— Своих женщин?..
Таня вспыхнула:
— Я не это хотела сказать!
Попыталась уйти, Вадим тормознул:
— Ну, я все понял, понял… Хорошо. Давай так, как ты хочешь.
— Я хочу, чтобы меня все оставили в покое.
И снова пошла куда-то. Без истерики, без красивостей, чтобы заметили, как грозно и эффектно я ухожу. Действительно устала.
— Таня! Ну, в чем дело? Ты злишься из-за этой вчерашней девушки? Ничего не было!..
Тане враз стало легче. Но нельзя, чтобы Вадим заметил! Нельзя!
— Вадим! Мне все равно, понятно?
— А мне нет! — он снова остановился. — Слушай, ты же умная? Пожалей хоть ты меня! Я от Оли натерпелся! У меня во где эти дамские штучки сидят!
— Хватит меня сравнивать с Олей! Я — не Оля! Я от безделья не маюсь до такой степени, чтобы в подъездах карнавалы устраивать и чужих мужей совращать! У меня проблем столько, что Оле и не снилось! И решаю я их чаще всего сама!
— Можно подумать, я не готов тебе помочь? Можно подумать, у меня счастье рекой льется! Таня! Я бьюсь не меньше твоего! А в каких-то вопросах и больше! Просто жаловаться мне некому! Ты вот хоть поорала на меня, и тебе полегче стало!
— А ты не орешь?
— Я? Нет, — Вадим развел руки в стороны. — Видишь? Я почти не ору. И надо бы, но не хочу. На тебя не хочу.
Вадим был усталый, измученный. Не так обычно выглядят герои. А он же герой. Он спас ночью дом, например. Именно поэтому и выглядит плохо — тот, кто спасает, ему же некогда… Могла бы Таня влюбиться в Вадима, увидь она его сейчас в самый первый раз в своей жизни? Кто его знает. Кажется, Таня вообще уже никогда не сможет влюбиться.
— Ладно, Вадим.
Таня была грустная, сонная, не очень красивая от коросты бед последних месяцев. Раньше Вадим неоднократно деловито фантазировал на тему, а что будет, если Таню выкрасить в другой цвет, переодеть и сверху бантик? Ему, как человеку, знающему цену связей и зависимость от первого впечатления, было важно отполировать картинку. Любую. Жена должна быть красивая, квартира, машина. И лицо, и одежда, и обувь, и мысли. Чистят же зубы, и дело не только в гигиене, Когда чистят зубы, о стоматологической угрозе вообще не думают. Дело в культурной памяти, в цивилизованных традициях. Так вот внешнее благополучие женщины, это как раз из той серии, когда…
— Вадим! — Таня вдруг посмотрела с каким-то таким просветлением, как будто засекла его мысли и хотела сейчас попросить о сеансе косметолога. — Помоги и ты мне, а? Я хочу удочерить девочку Дашу!
Ирина Павловна часок помаялась дома. Не спалось. Не сиделось. Даже не маялось толком. Было страшно, холодно, одиноко и теперь еще всюду мерещился страшный призрак соседки. Ирина Павловна вдруг явственно ощутила, что тоже может умереть. Что вот тут болит. А там ноет, и уже давно. Но даже не физическая боль казалась сейчас невыносимой — к ней уже привыкла, к самой разной… Душа болела, горела, корчилась, пульсировала, истекала горем. Надо было срочно пить… Срочно!
И, мать его, ни капли в доме!
И только мутный флакончик зятьевского парфюма в ванной. Не взял, подлец! Танькин же подарок! Оставил… И правильно!
Ирина Павловна поднесла было узкое горлышку к пересохшим губам, но вдруг — хрясь! И о пол его, этот флакон!
— Чтоб я что-нибудь у этого подлеца взяла!.. Когда-нибудь!.. Таньку мою бросил! Таньку! Таньку!!!
Отомстила зятю.
А теперь надо было разобраться с душой…
Лилии Степановны дома не оказалось. А больше — все. Идти не к кому. Просить пятерку не у кого.
Ох, тревожно! Ох, черно!
Томящаяся Ирина Павловна позвонила на всякий случай в квартиру номер три. Живет же там кто-то! Кто-то же ее купил! Человек же! А если человек — так и сердце у него есть! Не оставит в беде! Долганет!
Не открыли.
Зато квартира наркомана Мити оказалась открыта.
— Здрасьте в вашу хату! — громко крикнула Ирина Павловна, шаркая тапками о половичок. — Есть хто дома?
Ей не ответили, но это ничего. Ирина Павловна прошла на кухню. Где обычно гнездятся хозяева? На кухне!
Гнездился только хозяин, Митя. Был очень помятый, задумчивый, лохматый.
— О! — сказал хозяин. — Соседка любимая! Добро пожаловать! Красота спасет мир!
— Деньги есть? — приветливо кивнула Ирина Павловна. — А то дети мои посбежали, матери даже на хлеб не оставили!
— Знаем мы твой хлеб! — Митя весело махнул рукой. — Садись, вместе корочкой и похрустим!
— О, это я понимаю! Это я понимаю! Ну, наливай, молодой!
Ирина Павловна с нежностью следила за тем, как льется жирный, прозрачный ручеек из модного горлышка. Благодать! Холодная, аж бутылка запотела!
— Дорогая водка-то?
— Ой, Павловна, не спрашивай! Дороже нас с тобой раза в три!
— Ну, за здоровье!
Выпили. Отдышались. Водка была такая вкусная, что и закусывать не хотелось. Хотелось запить ею же.
— Ну, а где твоя женка?
— А бросила меня!
— Как это? — Ирина Павловна протерла глаза. — Ты чего несешь? Еще ж час назад ее видела?
— А долго ли? — Митя спокойно закурил, улыбнулся. — Бросила! Сказала, что не может больше со мной, с такой скотиной, жить! Что я в наше трудное время в нашем трудном месте веду себя неадекватно. Плохой человек. Редиска.
— А как же эти? — Ирина Павловна кивнула в сторону. — Дети? Санки вона стоят…
— Санки мне оставили на долгую память… Выпьем за детей, Павловна! За детей, которые почему-то бывают лучше родителей!
Выпили.
— Если бы дети хоть иногда не были лучше родителей, эволюция бы прекратилась! Ты, Павловна, знаешь, что такое эволюция?
— А то! — Ирина Павловна хохотнула, ей уже было хорошо, радостно. — Я ж тоже когда-то в заведениях училась!..
— Ты? В каких это? Неужели в институте благородных девиц?
— А че ты ржешь? Может, и в институте!
— Павловна! Я еще могу поверить, что в цирковом училище! На мастера разговорного жанра! Или, это, жонглера бутылками!
— А вот ты зря так! — Ирина Павловна погрозила пальцем наглому молодцу. — Зря! Я, может, поумнее тебя буду!
— Ну, куда нам!
— Я, может, на химика-технолога училась!
— Только не доучилась! Ладно, Павловна, не напрягайся! В твоем возрасте вредно. Мне индифферентно, где ты там училась, а тебе по фиг, где учился я! Всех интересует фактическое состояние! А у нас с тобой что? Состояние полного фиассскооо…
Ирина Павловна, конечно, была несколько удавлена напором молодого красавца-наркомана, но сильно спорить не хотела. Главное — наливает. А что он там при этом гавкает — вона, в форточку и улетело!
— Сбежала жена, говоришь? Ну, и хрен с ней! Я своего мужика тоже лет двадцать не видела уже! И ничего! Живу… как это… без проблем!
Митя, саркастически кривясь, налил по новой.
— Ну, давай за тебя!
— А я при чем? — кокетливо засмущалась Ирина Павловна.
— А в том-то и дело, что ни при чем! И я ни при чем! Мы с тобой, Павловна, конченые люди!
— Это ты конченый! — Ирина Павловна выпила, выдохнула. — А я нормальная!
— Ты нормальная? Ага! Ты давно в зеркало смотрелась?
— А чего? — Ирина Павловна пригладила волосы. — Лохматая я, да?
— Дурная ты…
— Но-но! Ты как со старшими разговариваешь? Я тебе в мамки гожусь!
— Не дай Бог! — заржал Митя. — Не дай Бог мне такую мамку!
— А чего? Что ж я, по-твоему, не сама дочку поднимала?
— Может, и сама! Но опускаешь ее тоже ты!
— Сам ты козел!
— А я про что! Козлы! Козлы вонючие! Только я хоть иногда моюсь, когда просветления… А с тебя ж вон скоро обваливаться начнет! Ты хоть ради любопытства газеты почитывай… или книжки-малышки… «Если мальчик любит мыло и зубной порошок, этот мальчик очень милый, поступает хорошо!» Мальчик поступает хорошо, слышишь? Ты? Мерзкая жаба рода человеческого…
Митя налил только себе, и сам с собой выпил. Ирина Павловна сидела, раскрыв рот.
— Короче, дно общества мы с тобой, соседка! Отбросы цивилизации! Если у времени есть задница, то из нее вываливаются такие, как мы! Говно мы, а не родственники, поняла?.. Что ты, что я… Нет от нас никакого толка… От тебя, алкоголички, муж ушел. От меня, наркомана, жена… Тебе на свою дочку плевать, мне — на своих сыновей… На фига мы вообще нужны, скажи?
— Это ты не нужен! — Ирина Павловна встала. — А я Таньке нужна!
— Нужна? А ты хоть знаешь, где она сейчас? Что с ней? Может, она уже с крыши навернулась, пока ты тут нажираешься со мной? А? Мать? Херовая ты мать! Прямо скажем — совсем херовая! И подъезд убираешь говенно… Бросай пить, ты! Мать!
Ирина Павловна вскочила, задыхаясь от горячей ярости. Да кто он такой? Да как так можно? Солидной женщине с раной в душе такое говорить?
— Наркоман! Узбек хренов!
Митя приложил ладонь к уху трубочкой и вслушался — кто-то что-то говорит? Или показалось?
— Что, соседка? Не любишь правду? Правду никто не любит! А только ноль мы с тобой! Нет таких граждан уже на свете! Вот такая правда! Сдохли мы! Все! Не выбраться! Померли раньше срока!
— Это ты помер! — Ирина Павловна толкнула дверь ногой, чуть не выбила. — Это ты помер, падла! А я живее всех живых! Я еще на твоих поминках погуляю!
И по-королевски вышла, ударившись об косяк. Митя громко ржал вслед. Было очень обидно.
По пути домой Ирине Петровне стало тошно, и она присела на мокрую ступеньку отдышаться.
Кажется, хуже, чем сегодня, ей еще не было.
Ну, если тогда, давно. Когда осталась одна с малой дочкой на руках…
Что ж за жизнь-то такая, Господи?
— Танька! — позвала Ирина Павловна. — Танька!.. Лиля! Лилька! Степановна!.. Сссуки!.. Кто-нибудь!..
Тишина.
— Игорь! Подай мне свежее полотенце!
Игорь зашел в ванную, посмотрел на божественную нимфу в пене. Нимфа брила ножку. Была сердита.
— Что ты смотришь? Я с вами тут совсем одичала! Иди, полотенце принеси!
— Ты забыла добавить: «Шевелись, скотина»!
— Шевелись, скотина!
Игорь просто вышел. Сама неси себе полотенца.
— Ну, Игорь! Я же пошутила! Ну принеси ты полотенце!