Одна только мысль о ресторане казалась невыносимой – заказывать блюда официанту, улыбаться его помощнику, слушать пустые разговоры посетителей. Бывали дни, когда она на дух не выносила людей – может быть, потому, что ей слишком часто приходилось иметь дело с плохими ребятами. Джейн вспомнила мать с сыном-астматиком на автобусной остановке, дружелюбно настроенную продавщицу в Западном Голливуде, но этого не хватало, чтобы от дня остались положительные ощущения.
Она поискала ресторан, продающий еду навынос, и нашла наконец кулинарный магазинчик – не из тех франчайзинговых заведений, где тебе дают одну булку в пластмассовом контейнере. Ей дали пакет с жареным сэндвичем весом чуть ли не в фунт. Соленый огурец, огромный и пахучий. Четверть фунта светлого сыра на десерт. Две бутылочки низкокалорийной колы.
Оказавшись в мотеле, Джейн взяла ведерко со льдом в торговом автомате, заперла дверь, задернула шторы. Затем сняла кожаную куртку и фиолетовый парик, причесалась, смыла тени и фиолетовую помаду. Она выглядела усталой. Но не побежденной.
На ночном столике стояли часы с радиоприемником. Станции, передающей классическую музыку, она не нашла и остановилась на той, где крутили старые хиты. «Love Will Lead You Back» Тейлора Дейна.
За маленьким круглым столиком можно было пообедать вдвоем. Она села напротив пустого стула, положила пистолет на столик, вытащила еду из пакета. Взяв стоявший в номере стакан, смешала кока-колу и водку со льдом. Сэндвич был великолепен.
Диджей пообещал хиты «Eagles» без рекламы. Первой шла песня «Peaceful Easy».
Джейн одолевала тоска, острая как бритва. Поначалу она думала, что тоскует по Нику. Она каждый день думала о нем, но была слишком практичной, чтобы страстно желать чего-то несбыточного. И хотя она скучала по Трэвису, дело было опять же в другом. Она тосковала по дому, месту, где осталось ее сердце. Впрочем, это выглядело почти таким же бессмысленным, как желание вернуть Ника, ведь теперь у нее не осталось ни дома, ни надежды обзавестись им.
Она попросила разбудить ее в 6:30, потом села в кресло. Темноту лишь слегка рассеивал тонкий, как клинок, луч света из ванной, проникавший сквозь приоткрытую дверь. Она попивала водку с колой, слушала радио и думала о Бертольде Шеннеке, которого надо искать в Менло-Парке, к югу от Сан-Франциско. На границе с Кремниевой долиной, а может, и в ней самой. Царство технических чудес. Наверное, ей будут сниться марширующие мыши, если не что-нибудь похуже.
Ее ждал трудный день. Для начала – встреча с Джимми Рэдберном в парке «Палисейдс», откуда надо было вернуться живой и со сведениями, полученными от Джимми.
Она еще не напилась, но больше пить не решалась. Раздевшись, легла на широченную кровать и сунула пистолет под подушку, на которой должна была бы лежать голова Ника. По радио передавали триптих Боба Сигера. Против «Still the Same» она не возражала, но когда следом пустили «Tryin’ to Live My Life Without You», пришлось выключить приемник. В эти дни определенная музыка, определенные книги, определенные слова обрели для нее смысл, которого она не видела прежде.
Хотя ее беспокоили странные сны, просыпалась она редко. Сейчас кратковременное пробуждение случилось из-за жуткой серенады сирен, то набирающей силу, то затихающей, – столько сирен ни за что не нарушили бы покой пригорода всего десять-двадцать лет назад. Казалось, некий злобный специалист по квантовому оригами целую ночь собирал все мировое зло в местах, раньше почти не пораженных этой болезнью.
Джимми Рэдберн пребывает в аду, имя которому – реальность.
Теплый мартовский день; пот выступает на шее ниже затылка, капает с подмышек. Небо прозрачно-голубое, океан – его отражение, яркие лучи солнца отражаются от воды, проникают сквозь кроны деревьев, слепят глаза. Волны тихонько плещутся и несут к берегу запах гниющих водорослей. По яркости, очарованию и приветливости все это не уступает любой виртуальной реальности.
Тенистые газоны и дорожки полны дебилов на роликовых коньках, идиотов-бегунов, девиц в одежде от «Лулулемона»[20], демонстрирующих импровизированный пилатес на траве. Орут треклятые чайки. На ветвях, на мусорных бачках, на столбиках ограды сидят вороны и гадят повсюду.
Когда Джимми Рэдберну было девять лет, летящая птица сбросила на его голову вонючую бомбу. Люди смеялись, он почувствовал себя униженным – и никогда не забывал этого. Джимми никогда не забывает оскорблений, никогда, сколько бы времени ни прошло и каким бы ничтожным ни было событие.
Джимми Рэдберн пользуется этим именем всего пять лет. Но в этом образе он живет такой напряженной жизнью, что может часами рассказывать о детстве Джимми, изобретая подробности по ходу повествования. Через несколько дней после создания нового эпизода – например, истории о птице, осквернившей его голову, – Джимми начинает верить, что так оно и было на самом деле.
Способность верить в собственную ложь высоко ценится в избранном им ремесле компьютерного взломщика и киберпирата. В этом прекрасном новом цифровом мире реальность пластична, а ваша личность будет такой, какой вы захотите ее видеть. Как и ваше будущее: возжелай его, построй его, проживи его.
В руках у него – два набитых бумагами портфеля; воздушный шарик с гелием привязан к левому запястью и покачивается в шести футах над головой. Поскольку Джимми не отмечает никакого праздника, этот сукин сын, чертов флорист, всучил ему шарик, на котором крупными красными буквами написано «СЧАСТЬЕ, СЧАСТЬЕ». Идиотство. Его смущает этот шарик.
Эта фиолетовая сучка Итан Хант, как бы ее ни звали по-настоящему, вторгается в его жизнь, словно злой ветер, разрушает ее. Она права насчет жучков «инфинити» в его телефонных линиях. А значит, если он сможет сделать перерыв в работе и переехать, прежде чем ФБР поймет, что он ушел, она спасет его от тюрьмы. Но он все равно ненавидит ее: она опозорила его перед всей командой. После того как птица сбросила вонючую бомбу на голову Джимми Рэдберна, двадцать один год назад, любой, кто позорит его, становится врагом на всю жизнь, хотя ни бомбы, ни птицы не было. К тому же из-за ее нелюбви к флешкам, из-за того, что она «работает по дедовским методам», он сгибается под тяжестью портфелей с распечатками, плетясь по парковой дорожке от Бродвея на север.
Некоторые проезжающие мимо девушки на роликах, в шортах и топиках с бретелькой, достойны его романтического интереса, но ни одна не посмотрит на него во второй раз, потому что его лицо блестит от пота, а пятна под мышками – вообще кошмар. Джимми попросту не имеет такой лощеной внешности, при которой пот выглядит сексуально.
Он сдерживает улыбку при мысли о том, что заготовил маленький сюрприз для этой сучки в виде Киппа Гарнера, своего партнера по «Винилу», состоятельного человека, который финансировал их предприятие. Да, она права: Джимми – не убийца по природе. Он знает множество негодяев, которые убивают с удовольствием, но у него самого к мокрухе душа не лежит. А вот Кипп Гарнер – гора мускулов, – напротив, склонен к насилию. Может, он родился уродом. А может, для постоянной накачки мышц он принимает добавки с таким количеством стероидов и тестостерона, что секс не утоляет его звериных аппетитов и ему время от времени надо выпускать пар, приканчивая кого-нибудь.
Даже в беспроводном приемнике, вставленном в правое ухо Джимми, голос Киппа грохочет, как далекий раскат грома:
– Ты уже почти в Санта-Монике. Видишь ее?
Под рубашкой у Джимми тянется провод, соединяющий крохотный микрофон, похожий на пуговичку от воротника, с передатчиком на батарейке размером с пачку резинки, который лежит в правом кармане брюк.
– Где-то между Бродвеем и Калифорния-авеню, так она сказала. Эта сучка заставит меня тащить все это дерьмо до самой Калифорнии. И у нее будут не фиолетовые волосы.
– Конечно не фиолетовые, – соглашается Кипп.
– Я только хочу сказать, что могу не узнать ее.
– Ты от нее заторчал, да?
– Ну.
– Сильно заторчал.
– Ну.
– Тогда узнаешь.
Бездомный старик, похожий на усохшего и заблудившегося йети, с рюкзаком за спиной, тащит мешок для мусора, в котором помещаются все его пожитки. Он преграждает путь Джимми:
– Дайте доллар ветерану Вьетнама.
– Ты никогда не был во Вьетнаме, – говорит Джимми. – Пошел вон, или я вырежу тебе язык и скормлю этим вонючим чайкам.
В 11:55 Кипп Гарнер с важным видом начинает двигаться от Калифорния-авеню вдоль ограды, которая не дает посетителям парка случайно выйти из «Палисейдс» на Тихоокеанскую автостраду. Справа от него серебрится в солнечных лучах океан, напоминая гладкий стальной лист, слева, за узким парком, поток машин выплескивается на Оушен-авеню.
На Киппе – черно-белые тенниски от Луиса Лимана, драные джинсы «Эн-эф-эс»[21] и футболка той же фирмы с изображением пальмы. Футболка едва не трещит под напором плеч, бицепсов и груди. На запястье размером с предплечье среднего мужчины – часы «Убло» с колонным колесом в корпусе из голубого тексалиума[22], выпущенные ограниченной партией в 500 экземпляров: они прямо-таки кричат всем и каждому о силе и деньгах их владельца. Кипп Гарнер редко носит оружие, не взял он его и сейчас. Его лучшее оружие – собственный разум и собственное тело, хотя сегодня он сунул в карман полиэтиленовый пакет с застежкой; в пакете лежит пропитанная хлороформом тряпочка на тот случай, если женщина начнет сопротивляться.
Вот уже полтора часа на протяжении трех кварталов, от Калифорния-авеню до бульвара Санта-Моника, стоят шестеро расставленных им людей, ожидая встречи Джимми с женщиной. Двое похожи на студентов колледжа с учебниками – читают, ловя солнечные лучи. Один сидит на коврике из плетеного тростника и занимается йогой. Еще один пытается всучить прохожим издания адвентистов седьмого дня. Двое в рабочей одежде – такой же, как у служащих парка, – подравнивают как могут кустарник. Всего здесь четверо мужчин и две женщины, у каждого есть пропитанная хлороформом тряпочка, а у троих – еще и пистолеты.