Овертон притворился непонимающим:
– Еще один проект? Какой?
– В чем смысл роста числа самоубийств на тысячу случаев ежегодно? Для чего программировать людей на самоубийство, а иногда на убийство других с последующим самоубийством? Зачем доктор Шеннек ввел свой самонастраивающийся механизм в моего мужа и велел ему покончить с собой?
Возможно, естественный загар повел бы себя лучше, но искусственный загар Уильяма Овертона, казалось, вступил в химическую реакцию с по́том и феромонами ужаса, обильно выделявшимися телом. Спортивно-пляжный блеск покрылся серой патиной – так на меди со временем образуется зеленоватый налет.
Овертон думал, что его убьют из-за сестры, а когда выяснилось, что никакой сестры нет, решил, что ему дали отсрочку. Но теперь оказалось, что у его похитительницы был муж. И этот муж умер.
– Билли? – сказала она.
Его страх прорывался наружу. Он снова закрыл глаза, словно ему было невыносимо видеть себя в таком положении.
– Откуда вам это известно?
– О спровоцированных самоубийствах? Не важно. Важно только то, что я знаю об этом и что мне нужны ответы.
– Господи, да кто вы?
Она обдумала вопрос и решила дать ответ:
– Поговорим о кино. Ты любишь говорить о кино?
– С вами что-то не так. Что именно?
– Сделай мне приятно, Билли. Это всегда стоит того. Ты, наверное, видел старый фильм «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид».
– Ньюман и Редфорд.
– Именно. Их преследуют вооруженные люди, никак не отстают. В какой-то момент эти двое поворачиваются назад, видят, что преследователи не отстают, и не могут поверить в такое упорство. Бутч говорит Сандэнсу – или Сандэнс Бутчу, не помню, кто кому… так вот, он говорит: «Кто эти ребята?» Говорит так, будто преследователи наделены сверхъестественным даром или воплощают судьбу. Понимаешь, Билли, тебе нужно знать только одно: я – те самые преследователи.
Когда Овертон открыл глаза и неловко пошевелился, стянутый пластмассовыми узами, он, казалось, был полностью готов к сотрудничеству.
– Ни я, ни Шеннек, ни кто-либо еще не собирается запрограммировать девяносто процентов населения, как тех девушек в «Аспасии». Или даже пятьдесят процентов. В таком мире никто не захотел бы жить.
– Так, значит, даже у Шеннека есть нравственные ограничители? Или тут действуют чисто практические соображения? Наверное, нельзя сделать несколько миллиардов инъекций, чтобы поработить всех, кроме элиты?
Он не спасовал:
– Во всех профессиях есть люди, которые влияют на общество больше, чем они того заслуживают.
– И что же это за люди?
– Те, кто продвигает культуру в неправильном направлении.
– Что это за направление?
– Все, кто знает историю, понимают, какие направления неправильны. Это очевидно. – В Овертоне заговорил обитавший в нем фанатик; он нашел в себе силы вещать вызывающим тоном, хотя при этом и лежал на полу в полном убожестве. – Выявить тех, кто может привести человечество на край пропасти, уменьшить их влияние…
– Убив их, – вставила Джейн.
Он проигнорировал ее слова.
– …и тогда отпадет нужда применять к массам технологию Бертольда. Будет меньше – а не больше – смертей, меньше бедности, меньше тревог, если мы ограничим тех, кто, скорее всего, погубит страну своей плохой политикой.
Он не мог полностью скрыть свой энтузиазм. Может быть, он вложился в «Далекие горизонты» ради прибыли, но тем не менее проникся слепой верой.
– Ник, – сказала она, – так звали моего мужа. Тебе все равно, как его звали, а мне – нет. Ник был морпехом. Полковник в тридцать два года. Кавалер Военно-морского креста. Ты не знаешь, что это такое, но это немало. Он был хорошим человеком, заботливым мужем, прекрасным отцом.
– Постойте, постойте, постойте, – запротестовал Овертон: оказалось, он не терпел несправедливости в отношении себя, что поразило Джейн. – Не возлагайте вину на меня. Вы не имеете права винить в этом меня. Не я решаю, кого включать в список.
– Какой список?
– «Список Гамлета». Как в пьесе. Если бы кто-нибудь убил Гамлета в первом акте, то в конце гораздо больше людей осталось бы в живых.
– Серьезно? Это ты так прочел «Гамлета»? Ты теперь видный шекспировед?
Овертон в ярости задергал стяжки, пристегивавшие его к ванне.
– Я не читал эту чертову книгу. Шеннек называет это «списком Гамлета». Я не имею к нему никакого отношения. Я же сказал: не я решаю, кого включать в список.
– А кто решает?
– Никто. Компьютер. Компьютерная модель.
Джейн чувствовала, как стучит у нее в висках.
– Кто создал эту модель? Человек создает модель, чтобы получить желаемое. В модель нужно заложить имена кандидатов, чтобы был выбор. Какой сукин сын вводит эти имена?
– Не знаю.
– Ты – один из инвесторов.
– Но я не работаю в этой проклятой лаборатории, черт бы ее подрал.
Она затаила дыхание. Указательный палец соскользнул на спусковой крючок, но она снова перенесла его на спусковую скобу.
– В твоем «списке Гамлета» была Эйлин Рут из Чикаго. Она работала в некоммерческой организации, помогала людям с серьезными физическими ограничениями. Чем, по-твоему, она могла угрожать цивилизации?
– Не знаю. Откуда мне знать? Я не включаю людей в список.
– Один из них был поэтом. Он бросился под поезд метро. Другая была юным гением, двадцатилетней аспиранткой, работала над докторской по космологии. Космологии! Чем они все могли угрожать цивилизации?
– Вы меня не слушаете.
– Я слушаю, Билли. Я вся превратилась в слух. Чем они могли угрожать?
– Не знаю. Компьютерная модель знает.
Она поднялась со стула, отнесла его назад в спальню, вернулась, склонилась над Овертоном.
– Этот «список Гамлета» – сколько в нем человек?
– Если я скажу, вам не понравится.
– А ты попробуй. Сколько еще человек должно быть убито?
– Вы себя не контролируете. Вы переутомились.
– Попробуй!
– Хорошо-хорошо. Ладно-ладно. Вообще-то, Шеннек говорит, что это не убийство. Это отбраковка. Стадо остается здоровым только тогда, когда слабейших особей отбраковывают.
– Я не хочу тебя убивать, – сказала Джейн, имея в виду, что не хочет его убивать прямо сейчас. – Сколько человек в списке?
Он закрыл глаза, чтобы не видеть направленного на него ствола.
– Согласно компьютерной модели, в стране размером с нашу отбраковка двухсот десяти тысяч человек в каждом поколении обеспечит стабильность.
Ей пришлось проглотить кислотную отрыжку, прежде чем она смогла произнести:
– Как ты определяешь срок жизни поколения?
– Я ничего не определяю. Компьютерная модель определяет его в двадцать пять лет.
– Значит, восемь тысяч четыреста человек ежегодно.
– Что-то в этом роде.
Она пнула его в бедро. Потом в ребра. Она могла бы избивать его до полного изнеможения, но заставила себя отвернуться, ушла в спальню и ударила ногой стул с прямой спинкой. Тот отлетел к туалетному столику.
Джейн достала ножницы из сумочки и вернулась в ванную с ними и пистолетом. Овертон, как мог, повернулся на бок, чтобы защитить свои жалкие принадлежности.
– Что теперь? Что вы хотите сделать?
Джейн убедила его в том, что способна совершать самые жестокие и отвратительные вещи. Может быть, она убедила в этом и себя.
– Мне нужно знать еще кое-что.
– Что?
– Только без этих ваших глупостей. Времени мало, мне нужны четкие ответы.
– Тогда спрашивайте.
– Насколько трудно добраться до Шеннека?
– Что означает «добраться»?
– Поставить его в такое же положение, как тебя, чтобы он заговорил.
– Практически невозможно.
– Нет ничего невозможного. Посмотри, что случилось с тобой.
– Я стою на несколько ступенек ниже в пищевой цепочке. Со мной было легко. С ним так не получится. Если я останусь в живых, то и со мной больше так не получится.
Она пощелкала ножницами. Тревога Овертона усилилась.
– «Шеннек текнолоджи» находится в Менло-Парке?
– Его лаборатории имеют несколько электронных колец безопасности. Считыватели отпечатков пальцев. Считыватели сетчатки. Вооруженная охрана. Повсюду камеры.
– А его дом в Пало-Альто?
– Вы его видели?
– Может, и видела. Но ты мне расскажешь.
Он ответил на все вопросы о доме. Если он не лгал, дом был настоящей электронной крепостью.
– Я читала, что у него есть убежище в долине Напа.
– Да. Он называет его ранчо Эп-я-в. Эп-я-в – это эпицентр ядерного взрыва.
– Вот ведь надутый индюк.
– Он любит пошутить, только и всего, – сказал Овертон, почти не озабоченный оскорблением в адрес Шеннека. – Проводит там две недели в месяц. Сейчас он там. Он может работать там точно так же, как в лаборатории. Оттуда есть доступ к компьютерам лаборатории.
– В этом месте он более уязвим?
Овертон рассмеялся – горьким, мрачным смехом.
– Если вам удастся прорваться через кольца койотов и рейшоу[27], то он уязвим. Но вам через них не прорваться. Если бы вы сначала отправились туда, то были бы уже мертвы, а я не лежал бы здесь.
– Расскажи о койотах и этих… кто там еще?
– Рейшоу.
Он с мрачным удовольствием принялся рассказывать о трудностях, ждущих любого, кто попытается проникнуть на ранчо Эп-я-в, словно смирился с неизбежностью собственной смерти и теперь мог утешаться только мыслью о том, что вскоре и эта женщина встретит свою.
Разобравшись с обстановкой на ранчо и решив, что Овертон ничего от нее не утаил, Джейн сказала:
– Я разрежу кабель у тебя на икрах. Попытаешься меня лягнуть – отстрелю яйца. Понял?
Напустив на себя безразличный вид, он сказал:
– Вы все равно сделаете то, что сделаете.
– Это верно. – Она разрезала ножницами пластиковые стяжки. – Действуют прежние правила, – пояснила она, перерезая стяжку, зацепленную за ножку ванны. Путы на запястьях она не тронула. Затем, пятясь, вышла из ванной и остановилась сразу за дверью, глядя, как Овертон пытается встать на руки и колени, потом выпрямиться.