Рядом едут другие мужчины, видно, что им нравится наш разговор. Один предлагает нам вина. Отпиваем вкусное вино, благодарим.
Саша:
– видишь, волосатые ноги – не приговор!
Парень напротив уже не может и начинает ржать. Мы все смеемся. Отличная поездка была.
5) в метро старая женщина крикнула нам, что нас надо расстрелять.
3 июля 2016
Таня пишет:
Дорогая Даша, не могу не поделиться своим восторгом и счастьем. Я сейчас в Англии, в городе Бормут. И прямо сейчас, здесь, на большой и главной площади, проходит мининг за мигрантов, против расизма и за ЛГБТ. Я говорила с людьми, рассказывала о России и о нас, активистах. Нам желали удачи и всех крепко обнимали. Здесь все толерантны и открыты. Это прекрасно! Я плачу от счастья: после такого я верю в лучшее. Я верю в нас! Тут болеют за лгбт-русских, нас поддерживают, принимают и желают удачи, сил и нервов.
Вечером выложу большой отчет.
4 июля 2016
Даша пишет:
Сегодня случился настоящий перформативный прорыв. То, чего я давно ждала от акции, поскольку это еще и арт-практика. После съемки фильма про тихийпикет (съемочная группа прилетела из Канады) мы с Аней шли к метро. Я тащила самый «весомый» плакат – цельное зеркало, доработка предыдущего зеркального опыта. Я хотела, чтобы плакат был предельно нелогоцентричный: зеркало, решетка и хэштег. Так я и поступила. На обратную сторону (о, метафоричная сторона амальгамы, изнанка зеркала, делающая стекло артефактом) я приклеила текст современного поэта Леонида Шваба: текст о тотальности и декоративности войны, о ее как-бы-инсценировке в околоапокалиптическом пространстве текста. И мы с Аней пошли.
По пути нас осенило, что мой перформанс о современной поэзии «ЗЕРКАЛЬНОЕ ПИСЬМО» можно перенести на тихийпикет. Решили, что Аня на бумаге напишет зеркальным шрифтом имена политзаключенных. Решили попробовать просто «УЗНИКИ 6 МАЯ, ИЛЬДАР ДАДИН». По ходу в сумраке пробовали на стене дома (сложно с ходу отражать буквы по горизонтали). Порепетировали, сфотографировали.
Почти у Бауманской встретили человека по имени Леша Огнев. Мы прошли мимо друг друга, а потом одновременно оглянулись. Леша узнал акцию, подошел. Решил ехать с нами круг по кольцу. (Потом, через пару часов, Леша впервые в истории акции напишет отчет очевидца.) И это тоже прорыв. Теперь о коммуникации:
Мы с Аней сели ровно напротив друг друга. В моем зеркале отражался ее плакат. Отражался как нужно, нормальным шрифтом. Мы с Аней сидели невозмутимо, я искала правильный ракурс зеркала. Если смотреть на каждую из нас по отдельности, то мы – ребус: у меня зеркало без слов, у Ани слова-наоборот, шифр какой-то. Между нами родилось перформативное поле, сцена. Люди быстро это просекли и не вставали между нами, стояли вокруг, вглядывались поочередно. Я могла наблюдать за тем, как отражается Анин плакат в моем зеркале, а зеркало в окне вагона, которое было за ее головой. Игра поверхностей. Многие, сидящие на моей стороне, делали так же. Зеркало стояло у меня на краю коленей, и люди, сидящие по обе стороны от меня, видели обратную «поэтическую» сторону зеркала: читали Шваба.
В какой-то момент Аня перестала держать плакат так, чтобы он отражался: она дописывала знаки препинания, запятые, многоточия, обозначая таким образом, что список больше, чем представлен. В это время, пока я продолжала держать зеркало, мужчина рядом спросил:
– что это у вас?
– это мой плакат.
– плакат? А как понять?
– посмотрите в него. Что вы видите?
– себя.
– а еще?
– колючую проволоку.
– это плакат про политических заключенных.
– господи, точно! Да мы все сейчас под этим ходим. Можно сесть за репост. Я вот своего друга сейчас пытаюсь вытащить. Спасибо вам. И удачи!
– спасибо вам взаимное!
Мужчина пошел выходить, Аня возобновила держание плаката, поле снова заработало. Я смотрела в Анино лицо и пыталась понять, что с ней, что она чувствует, что с нами происходит. Люди периодически подходили к ней, воспринимая ее как первостепенного из коммуникаторов (ибо у Ани были буквы, а у меня предмет). Один юноша взял у Ани из рук плакат и стал смотреть в мое зеркало и читать вслух. Самое интересное, что при единстве нашего поля коммуникации у каждой из нас были обособлены: Аня не слышала, о чем говорю я с людьми, я не слышала, о чем говорила Аня. Это было кино с выключенным звуком. Я чувствовала себя целиком зеркалом, я держала в руках тюрьму-декорацию, заключающую не только плакат с политзаключенными, но и язык как таковой.
Это было очень странно: внутри нашей метафоры я была хозяйкой репрессивной машины, при этом я находилась со стороны амальгамы, сама не отражалась в этом зеркале. При этом я была в тени зеркала, со мной не говорили, в меня смотрели, пока говорила Аня. Это одно из самых мощных переживаний. Периодически то слева, то справа люди обсуждали акцию, и я слышала: «узники совести», «секта», «митинг», «интересно». Все это время с нами был Леша – немой свидетель. Это был трагический аттракцион, в котором зрители принимали участие добровольно.
Я безмерно счастлива и благодарна за все всем. И Леониду Швабу (Аня выложила его стихотворение). Поскольку для меня тихийпикет – это еще и продолжение собственной поэтической практики, я выложу тут текст-картинку по итогам акции.
5 июля 2016
Даша пишет:
Начинаю замечать, что в голове формируется зона «отложенного» контента тихогопикета: далеко не все разговоры я излагаю в отчетах (где-то отчет слишком большой, и я решаю, что расскажу в другой раз; где-то кажется что-то излишним, и хочется изложить отдельно, расставить иначе акценты и т. д.), коммуникаций в разы больше, чем описывается. Выложу потом когда-нибудь как спин-оффы.
Иду вчера с плакатом-конвертом по торговому центру. Захожу в магазин одежды. Иду к платьям, начинаю вяло их листать. Слева приближается охранник. Плакат зажат под мышкой – текст перекрыт рукой. Периферийным зрением я вижу охранника, он смотрит на меня, я внутренне раздражена – «наверное, думает, что я хочу что-нибудь спиздить и пасет меня»:
– девушка, а это у вас акция?
Едва он это произнес, как я увидела написанное слово «АКЦИЯ!» над платьями, с которыми я тусовалась последние минуты. Скидки, значит, можно поучаствовать в акции и облачиться подешевле.
– ну да, я не расстаюсь с плакатом.
– а вы знаете, что у нас в торговом центре нельзя пропагандировать? Могут быть проблемы.
– а я не пропагандирую, я просто хожу с плакатом, платье вот выбираю.
Охранник кивает и занимает исходную позицию – у входа.
Я еще какое-то время хожу по магазину, не хочу участвовать в «акции» – решаю покинуть помещение без покупок. У выхода, на границе, где стоят сигнализационные белые барьеры, охранник останавливает меня. Я внутренне готовлюсь к неприятному.
– девушка, а можно дочитать плакат?
– конечно, с радостью.
Он делает ко мне шаг, берет плакат, и тут все как будто замирает. Мне бросается в глаза дивная постановочность происходящего: охранник в форме, страж порядка, сигнальная граница, такая магазинная таможенная зона, готовая издавать чуть что тревожные вопли. И освещение тут – на входе – другое: крайне яркое, направленное ровно вниз, такое мощное, что тут на пару градусов как будто теплее. Ну сцена же опять. Охранник поднимает глаза от плаката. Замечаю, что у него негромкий голос и быстрый темп речи. Я что-то говорю, рассказываю, сообщаю про политзаключенных, про письма. И слышу в ответ:
– знаете, вот я живу и ничего не вижу. Все как будто в тумане. Я даже не знаю, что есть политические заключенные. Мы с вами как будто в двух мирах. Я ничего не вижу. Стою, а вокруг все время одежда, одежда, туман, туман. Хочется хоть что-то увидеть, реальность какую-то.
Я не знаю, что на это ответить. Прошу вытянуть из конверта. Мужчина вытянул информацию про Гаскарова и адрес, по которому можно отправить письмо. Он сам протянул мне руку для прощания. Пожелал удачи.
Я была так поражена нереальностью происходящего, этого разговора-на-границе (в голове «одежда одежда/туман туман»), что навернула круг и решила еще раз вернуться, посмотреть на этого человека издалека на прощание. Через десять минут я его обнаружила на том же месте и погруженным в чтение про Гаскарова.
Ангелина пишет:
Сегодня был мой первый день тихого пикета. Я уже слышала об этой акции раньше, но сегодня нашла эту группу и тут же вдохновилась идеей. Я выбрала более-менее нейтральную тему на первый раз, чтобы не нарваться на негатив сразу же и не испортить для себя первое впечатление. Надпись я бессовестно списала у другого участни_ка.
В четыре я должна была встретиться с друзьями, поэтому вышла из дома часом раньше. Но, пройдя сто метров, я не выдержала и сняла плакат с рюкзака. Уже в парке, подбодренная словами своей подруги, которой я написала ВКонтакте в поисках поддержки, развернула и прикрепила его обратно.
Будний день, поэтому на улице было очень мало людей. Желающих поговорить о проблемах выпускников – того меньше. Ни один из прохожих не посмотрел в мою сторону, женщина с ребенком, подсевшая ко мне, сразу повернулась спиной, не обратив внимания.
Встретилась с подругами. Через некоторое время, выходя из книжного, одна из них обратила внимание на мой рюкзак.
Спросила, что это. Прочла надпись. Я задала вопрос: «Слышала о тихом пикете?» Ответ отрицательный. Вкратце объяснила то, что сама успела понять. Прибавила: «Я не стала говорить о ЛГБТ или феминизме, потому что здесь за это могут в подворотне отпиздить». Подруга со смехом согласилась.
Ближе к вечеру встретили бывшего одноклассника. Завязался разговор, тем более поболтать он горазд. Доставала воду из рюкзака, и тут он заметил листок. «Что это?» – поинтересовался. Подруга попросила его не читать, полагая, что это может меня смутить. Я возразила. Прочитал вслух, улыбаясь. Видимо, предмет его не тронул, потому что он сразу перевел разговор в другое русло.