— Мимо стойки и кухни — руку держите вот так — и по лестнице на второй этаж. «Рифер» сегодня кончился, курить нечего, — но кое-что найдется… Не оборачиваясь, отошла к бару.
«Рифера», — подумал Бревер, — то есть сигарет с марихуаной, нет, — но зато есть «кокс».
Он дождался «мартини». Принесли только один. Девица пожала плечами.
— Меня так мучила жажда, нет сил, свой я выпила прямо у стойки — за ваше здоровье! — И она положила счет. Три доллара. Он дал три с половиной; с усмешкой взглянув на монету, ловким жестом крупье она отправила её в карман.
Бревер незаметно взглянул на Гэйтски, который давно уже должен был его заметить, но тот продолжал оживленную беседу со своим юным визави. Только легкое движение головы, не замеченное никем, дало Бреверу знать, — что-то делается.
Инспектор слегка кивнул в ответ, аккуратно поднялся и, не глядя по сторонам, миновал стойку, кухню, непринужденно держа руку в условленном жесте, за стеклянной дверью увидел лестницу и поднялся наверх. Через обитые двери вошел в полутемный зал, в конце которого полупрозрачный занавес отделял от публики сцену. За занавесом видны были танцующие фигуры.
Чья-то рука легла ему на плечо и мягкий голос спросил: — Вы одни? Нуждаетесь в обществе?
Глаза Бревер постепенно привыкли к полутьме. Мужчине, стоявшему рядом, могло быть около тридцати. Похоже, он был накрашен, волосы разделены на пробор посередине, вокруг запястья висел золотой браслет, усаженный пестрыми камнями.
— Вначале я хотел бы посмотреть, — сказал Бревер, внимательно изучая взглядом обстановку.
— Как вам угодно, — услышал он разочарованный вздох. — Я всегда к вашим услугам.
Непроветренное помещение оставалось полупустым. На двух скамьях, тянувшихся по обе стороны зала, шевелились непонятные фигуры. За занавесом шло представление. Танцовщица — судя по четким контурам тела, обнаженная, извивалась под глухой аккомпанемент фортепиано. Когда она приближалась вплотную к занавесу, её магически стройное тело, казалось, можно было достать рукой.
Бревер присел к низкому столику.
Луч света, проникший снаружи и тут же исчезнувший, сказал, что кто-то вошел через противоположную дверь. Вошедшая женщина оглянулась вокруг. Бревер узнал Эвелин Паркер. Вспомнил фотографию, которую приносил Лоуэтт. Характерный профиль, да и все лицо. Сознательно подчеркнутая копия кинозвезды.
Откуда-то вынырнул тип с пробором, подошел к Эвелин, сел с ней в угол, выслушал её и махнул рукой в сторону Бревера. Эвелин встала, непринужденно подошла к столу и уселась напротив инспектора. С интересом изучила свой маникюр. Потом спросила:
— Вы один?
Бревер кивнул.
— Да. От меня сбежала жена.
— Ох, как страшно! И вы уже ищете замену?
— Замену? Ни за что. Утеху — да, но не замену.
И тут она спросила в лоб:
— Кто вас сюда послал?
Он решился мгновенно. Колебания могли его выдать.
— Фред, — сказал он, — из «Циндереллы». — Это было подобное заведение.
Эвелин удивленно взглянула на него.
— Конкурент?
— Я спешил. Фред мне ничем не мог помочь — проблемы с поставками. Но Фред любит собирать меленькие зеленые гравюры с портретами президентов Соединенных Штатов посередине — а у меня их целая коллекция — вот он и дал мне этот адрес.
— Какое совпадение! — сказала она. — Я тоже собираю такие гравюры, и просто без ума от президента Джексона.
Бревер понимающе кивнул. Президент Джексон красовался на двадцатидолларовых банкнотах.
— Пока бедный брошенный супруг может пополнить вашу галерею только иным портретом, — и в ладонь ей втиснул пятерку. Элегантно засунув её в боковой кармашек маленькой черной лакированной сумочки, Эвелин встала.
— Думаю, мы ещё увидимся, когда вы получше разберетесь в своих гравюрах.
Раздались аплодисменты, занавес вдруг раскрылся и свет погас. Только красные софиты обрисовывали силуэт девичьей фигуры. Длилось это только мгновение, потом все поглотила тьма. Когда в зале снова зажглось слабое освещение, танцовщица исчезла и занавес висел неподвижно.
Бревер оглянулся. Эвелин исчезла.
Он встал. И тут его взгляд упал на мраморную доску стола. Перед ним лежал маленький белый пакетик. Мягкий на ощупь, с порошком внутри.
Торопливо сунув его в карман жилета, он вскочил, подбежал к обитым дверям и поспешно их распахнул. На площадке стоял тип с пробором, удивленно уставившись на него. Бревер оттолкнул его в сторону, торопливо сбежал по лестнице, через кухню и мимо стойки в зал. Все те же типы — или другие, но неотличимые от тех, кто был тут раньше — заполняли зал. Его окружил все тот же тепловатый запах. Продавщица в облегающей гусарской форме подпирала колонну.
Гэйтски сидел один. Когда они с Роджером встретились взглядами, показал глазами на выход. Старший инспектор едва заметно кивнул головой, протолкался между танцующими и выскочил из бара. Огляделся по улице в обе стороны. Эвелин нигде не было. Из-под арки соседнего дома кто-то свистнул. В тени здания стоял Лоуэтт. Когда старший инспектор остановился рядом, он сказал:
— Паркер только что вышла из бара, пересекла двор и исчезла в дверях управляющего баром «Шанхай». У меня был разговор с Сэрджем, он только что вернулся из Чайнатауна. Одиннадцатое окно — это комната постояльца, который уже пару дней не показывается. Описание совпадает с Лавинио.
— Идем, — приказал Бревер. Вместе с Лоуэттом они пересекли двор и осторожно повернули ручку зарешеченных дверей со слабо освещенной табличкой из матового стекла. Не заперто. Они протиснулись в пустой коридор. Из соседней комнаты доносились голоса.
Бревер и Лоуэтт прислушались. Слова были неразличимы. Неожиданно звуки стихли. Бревер попытался открыть дверь. Не получилось. Тогда он её вышиб.
Эвелин стояла перед настенным зеркалом, поправляя волосы. Когда затрещал замок, она обернулась. В глазах её было удивление, но отнюдь не испуг и не страх.
— Что вы себе, собственно, позволяете?..
— С кем вы здесь только что разговаривали? — спросил Лоуэтт, подходя к ней вплотную. Она уставилась на Бревера.
— Что все это значит?
Тот показал удостоверение.
— Теперь вам ясно? Так поживее! Говорите! И не тяните, речь идет о наркотиках.
Эвелин уставилась на него широко раскрытыми глазами.
— Наркотики? С чего вы взяли?
Бревер повернулся к Лоуэтту.
— Приведите сюда бармена. Мосилли вряд ли создаст нам проблемы. Если вдруг попытается, пусть ему Гэйтски немного поможет, если это возможно, без всякого шума. Скандал нам не нужен.
— Понимаю! — Детектив удалился.
Бревер достал сигарету, из кармана жилета вынул маленький белый пакетик.
— За это вы получите лет пять!
Она подошла на пару шагов.
— За что, за что? Я не вижу.
Он сунул пакетик ей под нос.
— Теперь видите? Кокаин!
Вернувшись к зеркалу, снова беззаботно занялась прической.
— Интересно! Кокаин! А как он к вам попал? И при чем тут я?
Бревер не мог не отдать ей должное.
— Вы отлично держитесь, мисс Паркер, но вам это не поможет. Я дам показания под присягой, что вы передали мне этот пакетик за пять долларов.
Обернувшись, она снова состроила невинные глаза.
— Вы хотите солгать под присягой, инспектор?
— Как это — солгать?
— Я ничего вам не продавала! Ни этот пакетик, в котором, как утверждаете, кокаин, — что ещё следует доказать — ни что другое.
— Пятидолларовая банкнота, которой я заплатил, была помечена, и, кроме того, у нас записаны её номер и серия. Этого более, чем достаточно.
Она не испугалась.
— Так вы собирались купить невинную девушку за служебные деньги? Тратить деньги налогоплательщиков на сомнительные удовольствия! Ничего себе, старший инспектор! Это весьма заинтересует присяжных. Инспектор берет деньги из тайных фондов, якобы на нужды следствия, потом идет в бар, сует помеченную пятерку девушке в декольте — и, раз девушка не отвечает на его непристойное предложение, обвиняет её в торговле наркотиками. — Тут она вдруг повысила голос. — Вы собираетесь заявить под присягой, что я дала вам тот пакетик, в котором, якобы, кокаин? Вы готовы стать клятвопреступником?
Бревер непонимающе уставился на нее. Неужели она всерьез?
— Вы подошли к моему столу, и разговор был весьма недвусмысленный. Вначале вы потребовали двадцать долларов, потом взяли пять, дав мне кокаин.
— Как я вам его дала? Как? Левой рукой или правой?
— Положили его на стол!
— Я? И вы это видели?
— Хорошо, если вас интересуют детали — не видел. Но когда я садился за стол, на нем ничего не было. Когда я вам отдал пять долларов и вы ушли, на столе лежал кокаин.
— А в зале мы что, были одни? Кроме нас там никого не было? И свет гас на миг, а не на час, да? И никто другой подкинуть его не мог, только я, да? И вот в этом вы собираетесь убедить присяжных, посадив меня на скамью подсудимых? Презрительно рассмеявшись, она поправила платье, показав идеальной формы ноги. — Желаю удачи, дурачок! Но потом вы будете припоминать тот час, когда решили затеять все это дело.
Бревер сложил руки за спиной, крепко сжав кулаки. Насилие по отношению к женщине, — какой бы она не была, — могло иметь катастрофические последствия. Во что бы то ни было нужно было владеть собой.
Двери распахнулись. На пороге стоял Мосилли. Гэйтски и Лоуэтт толкнули его внутрь и вошли следом. Бревер оглядел бармена со всех сторон, словно барышник, оценивающий лошадь, потом спросил:
— Вы правдивы, молодой человек, не так ли, Мосилли? Присягали перед судом, что Адонис Лавинио не имел ничего общего с наркотиками, что пакетик кокаина, который нашли у него в кармане, подсунул ему какой-то незнакомец? — Он ткнул под нос бармену маленький белый пакетик: — И откуда это вы, разумеется, тоже не знаете?
Мосилли пожал плечами.
— Я вообще не понимаю, что вам от меня нужно?
— Ничего особенного, мой дорогой, — ответил Бревер. — Только рассказать нам правду. Всех вас мы заберем, тебя, и продавщицу в гусарском мундире, и типа с пробором, и Эвелин…