— У них была собака? — спросил Этвуд.
— Собака? — Гросси перевел взор на море, потер переносицу и шумно вздохнул. — Нет, кажется, не было. А может, и была, всего не упомнишь… О, мое мясо, совсем забыл! Простите, синьоры. — И он удалился с такой же поспешностью, с какой появился.
Хотя Джеймс ни за что бы в этом не сознался, сумасшедшая произвела на него крайне тягостное впечатление, которое было невозможно объяснить никакими разумными доводами, и он под конец решил, что всему виной болезненное состояние его нервной системы, слишком сильно отреагировавшей на резкий контраст между тишиной и спокойствием залитой полуденным солнцем приветливой бухты, где все дышало безмятежностью, и мрачным обликом сумасшедшей, ее зловещими выкриками и дикой пляской, а самое главное тем, что жутковатые пророчества сумасшедшей были обращены к Этвуду. Джеймс тряхнул головой, сбрасывая наваждение: вокруг все по-прежнему источало умиротворение, а сам Этвуд вместе с собакой уже ушел в дом.
Переодевшись, Джеймс направился к Витторио, возле которого все еще сидела Джулиана, причем вопреки обычной необщительности, оживленно разговаривала со своим собеседником и ее красивое лицо отнюдь не было замкнуто-враждебным, как в тот вечер, когда Джеймс ремонтировал фотоаппарат. Однако стоило ему остановиться рядом, как она тотчас замолчала, и все попытки Джеймса завязать общий разговор разбивались о ее холодное безразличие, которое она даже не пыталась скрыть хотя бы из вежливости; в результате Джеймс почувствовал себя неловко и обрадовался, когда его позвала синьора Форелли.
В отличие от племянницы, синьора Форелли была не прочь поговорить с ним, а когда Джеймс вскользь упомянул сумасшедшую старуху из соседней деревни, она вдруг проявила к этому необычайный интерес и заставила пересказать все подробности; позднее Джеймс слышал, как она говорила о том же с Гросси.
Неугомонный Фрэнк организовал парную игру в бадминтон: он сам с Этвудом против Тельмы и Бата Берни, Джеймсу досталась роль судьи. Тельма оказалась прекрасным игроком, ее точные и сильные удары заставляли противников бегать по всей площадке; Фрэнк, как он сам потом признался, не умел играть в паре с кем-то и в результате только мешал Этвуду, кидаясь к волану, куда бы тот ни летел, и в конце концов столкнулся с Этвудом на его половине поля, после чего Этвуд со смехом сказал, что не может одновременно следить за воланом и увертываться от своего партнера и что с него вполне достаточно. Смущенный Фрэнк стал извиняться, а Берни самоуверенно заявил, что они с Тельмой все равно выиграли бы. Этвуд предложил это проверить и сыграть еще раз в другом составе, заменив Фрэнка Джеймсом. Противники согласились, однако Фрэнк отказался быть судьей и отправился подыскивать для этого кого-нибудь другого. Вскоре он несколько смущенно сообщил, что быть судьей вызвался Витторио.
Молчаливый слуга прикатил коляску и установил ее так, чтобы Витторио не слепило солнце. Джеймс с Этвудом играли на редкость слаженно, и вскоре счет стал таким, что у их противников не осталось ни малейшей надежды на выигрыш. Раздосадованный Берни, положив ракетку, что-то невнятно буркнул и скрылся в своем коттедже.
— Мистер Берни определенно не умеет проигрывать, — с усмешкой сказал Джеймс, затем обратился к Тельме: — Позвольте сделать вам комплимент: вы прекрасно играете.
Тельма весело рассмеялась, блеснув крупными, ровными зубами.
— Спасибо. А мистер Берни, похоже, всерьез огорчился. Проигрывать всегда труднее, чем выигрывать, хотя большинство думает иначе.
Подошла Джулиана и остановилась возле Витторио.
— Хотите поиграть с нами вместо мистера Берни? — спросил Джеймс.
— Нет, — коротко ответила она и отвернулась.
Джованелла Берни в ярком красном платье и кокетливой шляпке с большим букетом искусственных цветов вышла из коттеджа и присоединилась к собравшимся.
— Кажется, мы огорчили вашего мужа? — спросила ее Тельма.
— О, не принимайте этого всерьез! В отношении всяких игр Бат настоящий ребенок. Когда мы вчера ездили в город, я даже не дала ему сыграть в баре на бильярде, потому что если бы он проиграл, весь вечер был бы испорчен. Смешно, верно? — Она улыбнулась ярко накрашенными губами и обвела глазами присутствующих, словно приглашая посмеяться вместе, затем взгляд ее красивых, но пустых глаз остановился на Витторио. — Знаете, синьор Ольми, мы вчера видели вас в городе.
Витторио всем телом подался вперед так, что, казалось, еще чуть-чуть и коляска опрокинется.
— Этого не может быть, — глухо сказал он.
— То есть не вас, конечно, простите, я неудачно выразилась, а человека, который очень на вас похож. Так похож, что муж, когда увидел, остановился как вкопанный. Тот человек стоял на другой стороне улицы, Бат даже хотел подойти поближе, но нас задержали проезжавшие фургоны, а потом этот человек куда-то исчез.
— Вы хорошо его разглядели? — вкрадчиво спросил Джеймс.
— Вообще-то было уже совсем темно, часы как раз пробили полночь, но он стоял около освещенной витрины. Поразительное сходство! Скажите, синьор Ольми, у вас есть брат?
— Да, двоюродный, — нехотя произнес Витторио. — Говорят, что мы с Лукино очень похожи… Только я не думал, что он здесь появится.
— О, тогда я уверена, что это ваш брат! Такое сходство не может быть случайным. Наверное, он навестит вас?
— Нет, вряд ли. У нас отношения как-то не сложились, — еще более хмуро и словно через силу ответил Витторио. — Знаете, как это иногда бывает…
Фрэнк тотчас с живостью заговорил о другом, спасая положение, и все вздохнули с облегчением, избавляясь от чувства неловкости, которое возникает, когда совершенно случайно вдруг становишься свидетелем чего-то личного, что не принято показывать на людях; все, кроме Джеймса, который вопреки присущей ему тактичности, в данном случае был бы не прочь продолжить этот разговор.
Накануне вечером Этвуд привез из города целый ворох газет и журналов.
— Тут все в двух экземплярах, зачем? — спросил Джеймс. — Я на итальянском мало что понимаю.
— Это не тебе, а Витторио, он просил купить ему что-нибудь.
— Отнести?
— Да, если нетрудно.
Джеймс разложил все на две стопки и понес одну Витторио; слуга сообщил, что синьор Ольми спит, и Джеймс отдал журналы ему.
Вечером Джеймс с Этвудом, захватив с собой собаку, отправились на прогулку в соседнюю деревню. Деревушка оказалась совсем крошечной, всего восемь домов. То ли из-за освещения — на дома падала густая тень от скалы, скрывшей заходящее солнце, — то ли из-за ветхости большинства строений, хранивших следы напрасных усилий хозяев придать им свежий вид, деревня производила впечатление заброшенности и обреченности, усиливавшееся тем, что все обитатели были людьми пожилыми, к тому же крайне необщительными и неразговорчивыми. Этвуд хотел выяснить, как в этих местах появился ньюфаундленд, и Джеймс при первом же вопросе приготовился услышать многословный и эмоциональный ответ, даже если говорившему по сути нечего было сообщить, и уж во всяком случае, подробное описание причиненных собакой убытков — воровство рыбы и все такое прочее, — однако ответ оказался на редкость кратким и неопределенным:
— Эта собака, синьор? Кажется, бегала здесь похожая, эта или другая, не знаю, я не приглядывался. Мое дело рыбу ловить.
Ответы других представляли собой вариации одного и того же: «Сожалею, синьор, но я ничего не знаю». Сумасшедшая больше на глаза не попадалась.
Поразмыслив, Джеймс сказал:
— А правда, чего ради им интересоваться собакой? Они не знают, откуда пес взялся, а ругать его неловко, потому что теперь он твой.
— Странно не то, что они ничего не знают, а то, как они это говорят, — задумчиво отозвался Этвуд.
Домой вернулись в сумерках; Этвуд сразу прошел в свою комнату, а Джеймс задержался на веранде. Через несколько минут Этвуд открыл дверь и спросил:
— Ты к себе еще не заходил?
— Нет, — ответил удивленный этим вопросом Джеймс.
— Взгляни, все ли у тебя в порядке.
— А в чем дело?
— Кто-то рылся в моих вещах, — сказал Этвуд.
Вопрос о том, как неизвестный проник в коттедж, не стоял: уходя, они оставили окно на веранде открытым. Тщательный осмотр показал, что ничего из вещей не пропало, однако Этвуд был убежден, что кто-то побывал в доме в их отсутствие. Джеймсу тоже казалось, что кое-какие предметы лежат иначе, чем прежде, но его смущало то, что в итоге все, включая деньги, оказалось на месте.
— Может, это Джованни? — неуверенно предположил он. — Пошарил из любопытства…
— Исключено, мальчик уже достаточно большой, чтобы понимать, чем грозит такой поступок. Скандал в агентстве — и у его родителей будут серьезные неприятности. Нет, это не Джованни. У тебя точно ничего не пропало?
— Ничего, даже деньги на месте.
Неожиданно Джеймс расхохотался и и ответ на вопрошающий взгляд Этвуда сказал:
— Знаешь, какой самый забавный вариант, объясняющий этот обыск? Тут рыскал полицейский. Если Хилсон не предупредил его, что нас следует исключить из числа подозреваемых, то такой вариант вполне реален.
— Занятно… — Этвуд задумался, потом покачал головой. — Даже если Хилсон действительно не предупредил своего человека, тут есть одно «но», а именно: обыск делал непрофессионал.
— Ты уверен?
— Да. Профессионал проделал бы все гораздо аккуратнее.
— Если это не вор и не полицейский, то ситуация вообще абсурдная. Что будем делать?
— Сейчас самое разумное лечь спать, все равно ночью мы не в состоянии что-либо предпринять.
— Разве что получше запереть дверь, — предусмотрительно заметил Джеймс. — Мне пока спать не хочется, полистаю твои журналы. — Он взял всю стопку.
— Оставь мне один, — сказал Этвуд, — хочу дочитать статью. — Он стал перебирать журналы, не нашел того, который искал, оглядел свою комнату, затем снова просмотрел всю стопку. — Что за ерунда! Я точно помню, что читал здесь и не выходил из комнаты.
— Какая там была обложка?