Почти все камеры включаются на запись, когда есть какое-то движение. А больше в ту ночь на нашей улице движения не было.
Присяжные решили: значит, в ту ночь больше ничего не происходило.
И тем не менее. Кто-то подбросил мне фото с брелоком.
Кто-то что-то знал. Кто-то что-то видел.
И снова возник вопрос: что еще этот кто-то мог видеть? Какой еще козырь решил припрятать?
Глава 10
Я стояла в коридоре, возле кухни, с телефоном в руке, как вдруг со стороны гаража раздался какой-то механический звук. После отъезда Руби на встречу с адвокатом прошло почти тридцать часов. Я как раз тем и занималась, что изучала список бизнес-парков поблизости – либо обзванивать их, либо звонить в полицию, заявить о пропаже моего авто.
Я открыла входную дверь и замерла в проходе: перед домом стоит моя машина, Руби что-то достает из багажника. Она даже не глянула на меня, пока не столкнулась со мной нос к носу, поднявшись по ступенькам. На ней все другое. На руке висят две продуктовые сумки, битком набитые едой.
– Привет! – воскликнула она, махнув в мою сторону сумками. – Держи, это не все.
Ни слова о том, где была и что делала. Новая одежда, никаких подробностей.
Она сбежала вниз, подхватила еще три сумки, энергично захлопнула багажник. Наверное, этот грохот услышала через свои окна половина улицы.
С сумками Руби прошагала мимо меня. Что-то мурлыча и пританцовывая, прошелестела на кухню и стала выгружать продукты. Сумки, между прочим, мои, они всегда лежат в багажнике.
– Руби, – позвала я, так и стоя в дверях.
Она остановилась, обернулась и, увидев мое выражение лица, поджала губы.
– Ты сердишься, – сказала она, чуть обмякнув, будто из нее выкачали воздух.
– А ты как думала! – воскликнула я, не заботясь о громкости голоса, пусть слушают, кому интересно. – Ты уехала на моей машине, и два дня тебя нет! Я уже, – хотела сказать «извелась», «на нервах», – собралась звонить в полицию.
Вдруг вспомнилась моя мама, сколько раз она отчитывала Келлена, когда он исчезал на ночь, на выходные, а то и дольше. Родители ночью спорили, как быть: обзванивать друзей или вызывать полицию. Не впускать его в дом или, наоборот, запереть внутри, чтобы было неповадно. И в кого он такой вырос. И явное облегчение на лице, когда он вернулся, хотя голос дрожит от гнева…
Руби заморгала.
– Господи, прости меня. Знаю, не подумала. Я просто… – она вскинула руки, закрыла глаза, изображая раскаяние, – увлеклась, хотела позвонить, но я даже не знаю твой номер. Наизусть не помню. Он же был у меня в телефоне. – Она полезла в сумочку, достала оттуда мобильник. – Давай, – сказала она, – диктуй свой номер.
Я назвала по памяти цифры, и в заднем кармане зазвонил телефон. Руби тут же отключилась.
– Теперь мы на связи, – заявила она. – Больше такого не повторится.
Будто она ни в чем не виновата, раньше сообщить о себе просто не могла.
– Где ты была? – спросила я.
В конце концов, это моя машина, мой дом. Шарлотта права. Я не обязана давать Руби неограниченный доступ к моей жизни.
Она тяжело вздохнула.
– Когда мы закончили, было уже поздно, а за ужином выпили, и я решила… что лучше остаться. Мне сейчас только полиции не хватает, правда же? – Она распахнула глаза, будто делилась со мной сокровенным. – Я бы позвонила, будь у меня твой номер, клянусь! А потом мне захотелось в знак благодарности накупить еды, ты же говорила, что надо съездить за продуктами. В багажнике нашла сумки. Очень кстати. Все продумано, – Руби ухмыльнулась. – А теперь я приготовлю тебе ужин, – она виновато улыбнулась, – в знак благодарности. И вообще спасибо за все. – Руби чуть прищурилась. – Ты меня прощаешь?
Я кивнула и начала доставать коробки из первой сумки. А что тут скажешь, когда она у тебя в доме, с твоими ключами, и последние четырнадцать месяцев провела за решеткой?
– Прости меня, Харпер, – почти прошептала она, более искренне.
– Ты меня напугала, – сказала я. Стоя по обе стороны стойки, мы переглянулись.
Она выдержала мой взгляд, глаз не отвела, и я сама повернула голову к сумкам. Их содержимое привело меня в легкий трепет. Она прекрасно знала мои кулинарные пристрастия. Картонная коробка с яйцами, любимый мною апельсиновый сок, все, что у меня в холодильнике заканчивалось, – она натащила кучу продуктов. Я вспомнила про деньги в туалете. Это только часть ее запасов? Накупила новую одежду, вагон еды. Наверное, перед своей встречей остановилась в гостинице? Хотя, возможно, и нет.
– Иди, – сказала она, и это слово меня поразило, потому что именно его хотела произнести я сама. – Иди отдохни. Я все сделаю. Позволь, я все сделаю сама.
Я не шевельнулась – вообще-то это мой дом, моя кухня, мои шкафчики, которые она сейчас открывает. Из последней сумки она вытащила бутылку вина.
– Вот, – сказала она, – это ведь твое любимое?
Да. Любимое. Что-то во мне встрепенулось. Прошло четырнадцать месяцев, целая жизнь, а она это помнит. Да и я помню, какой она была до следствия: всегда очень чуткая. Когда у меня на работе был тяжелый день, когда съехал Айдан, у нее каким-то образом находились нужные слова, она точно знала, как мне помочь.
Она приносила мне цветы, мои любимые лилии, разных оттенков, и комната сразу оживала. В первый день, объявившись на моем крыльце с вазой в руках, она сказала: Он козел, ты не переживай. Я пригласила ее войти, она оглядела мой опустевший дом, и как раз тогда, увидев эту пустоту, которую надо было заполнить, предложила: не нужна ли мне квартирантка? В тот самый момент, когда все прежние друзья куда-то попрятались, будто мое разбитое сердце может оказаться заразным.
Не сказать, что мне требовалась квартирантка, но Руби заполнила пространство своими вещами, смехом, чуткостью.
Сейчас она с первого раза открыла нужный ящик и достала штопор. Откупорила бутылку и налила мне щедрую порцию. Я забрала у нее бокал, наши пальцы соприкоснулись.
– А теперь, – сказала она с хитрой улыбкой, – посмотрим, не забыла ли я, как обращаться с плитой.
Я улыбнулась в ответ. Невозможно ей не подыграть, ведь она так умело пытается растопить лед, ведет себя так естественно, не делает вид, что никакой неловкости нет. Полная противоположность Шарлотте.
Я вынесла бокал с вином на участок, села на садовое кресло с облупившейся белой краской. По кирпичной кладке дворика ползли тени. Как все-таки с ней обошлось следствие! Превратило ее в хитроумную злодейку, а ведь она сформировавшаяся личность. Щедрая, беззаботная, что-то ее пугало, а кого-то пугала она.
У соседей, Тейт и Хавьера, шла дежурная подготовка к ужину – вот хлопнула дверца шкафчика, вот сковородку со шлепком поставили на плиту, вот Хавьер что-то пробормотал. Какая бы кошка вчера между ними ни пробежала, сегодня все, кажется, пришло в норму.
Я удобно положила стопы на деревянную табуретку. Пчелы в садике летали от цветка к цветку. Дальний угол клумбы разрыхлился, Руби была права, издалека это было хорошо видно. Почва между цветами и краем кладки какая-то другая, темная и вывернутая.
Чуть позже Руби с сияющим лицом распахнула дверь, а до меня донесся запах чеснока и орегано.
– Ужин подан. – Она манерно взмахнула рукой, приглашая меня войти. Вся взвинченная, следит за выражением моего лица, когда мы входим в кухню.
Она накрыла обеденный стол, стоявший в прихожей, которым мы никогда не пользовались по назначению. Обычно клали на него почту, какие-то пакеты. Ели всегда за кухонным столом, или даже стоя у стойки, а то и просто на диване, с тарелками на коленях, поставив бокалы с вином на кофейный столик.
Люстра походила на канделябр, создавая приглушенную атмосферу. Половина лампочек перегорела, а заменить их не было времени, в итоге возник особый уют, в тенях пряталась тишина.
– Тебе сюда, – распорядилась она, указывая на стул у дальней стены, перед ним стояла тарелка, бокала не было. Сама она села лицом к окну, у входа. Себе налила новую порцию, бокал стоял рядом с тарелкой. Руби приготовила креветки и пасту, салат, чесночный хлеб. Соблюдая формальности, она пригласила меня сесть первой. И все время внимательно смотрела на меня, следила за каждым движением – ждала моей реакции.
– Шикарно, Руби, – похвалила я совершенно искренне. Для меня давно никто не готовил.
– Надеюсь, ты голодна?
Это был именно вопрос. Она меня испытывает? Хочет понять, считаю ли я ее убийцей? Думаю ли, что она способна убить? И самый главный вопрос: доверяю я ей или нет? Буду ли я осторожничать, приглядываться к пище? Буду ли пробовать ее на зуб, думая при каждом укусе, на что способна Руби? Буду ли я вообще это есть?
Конечно, буду. Не дожидаясь, пока она откусит первой, я обернула пасту вокруг вилки, прикрыла глаза и начала жевать. Ведь с Руби ты либо полностью поступаешь в ее распоряжение, либо вообще никак.
– Господи, – сказала я, ощутив вкус пасты. – Пальчики оближешь, Руби. Вкуснятина.
Она улыбнулась, полностью расслабилась, наколола на вилку лист салата.
– Знаешь, чего мне больше всего не хватало внутри? Возможности выбраться из рутины. Не Свободы с большой буквы – это не самое страшное. А вот мелочи ужасно докучали. С ними, если честно, было справляться труднее, – в ее горле возник ком, она посмотрела куда-то надо мной. – Думаешь: вот бы ужин для кого-то приготовить…
Я не сразу поняла, что она имела в виду под внутри. Не внутренний мир. Место. В котором прожила четырнадцать месяцев. А здесь, пусть вместе со мной, пусть под неусыпными взглядами соседей – она снаружи. И может делать все, что захочет. Остаться где-то ночевать, не предупредив, просто так, по прихоти. Взять и купить новые шмотки. Разве я могу ее за это винить? День за днем одно и то же. Одна монотонная неделя наслаивается на другую. Время утекает сквозь пальцы.
А ведь можно растить ребенка. У него режутся зубки, он учится говорить, из младенца превращается в трехлетку. А потом заканчивает школу, взрослеет. А мы должны принимать решения. Принять истину, позволить ей проникнуть в самое нутро, набрать силу и стать частью тебя: