Ох уж эти маленькие тайны! Много ли они значат в нашей жизни? Неужели они меня опутали, как и весь наш поселок, заставили копаться в них, что-то выискивать в поисках истины?
И до чего мы докатились?
Мы росли на том, что кругом преступность, что надо во что бы то ни стало прославиться. Мы питались неразгаданными тайнами, изобретали собственные теории. Считали, что постичь человеческую природу, добраться до истины можно и без знания законов. Надо только быстро соображать и считывать общую картинку.
Кроме Чейза, какие-то знания о законе были только у меня. Моего брата Келлена впервые арестовали, когда ему было всего шестнадцать. К этому приложил руку наш отец. Решил, что Келлена это как-то встряхнет, вышибет дурь из головы. И только потом мы поняли – если попал в систему, дороги назад практически нет. Надо быть очень осторожным, выверять каждый шаг. Ни Келлен, ни моя мать отца так и не простили.
Я снова тронулась в путь, включила радио и чуть не подскочила – по ушам ударила какая-то жесткая рок-музыка, чужая, среди моих станций такой точно не было. Я резко нажала на клавишу, и воцарилась тишина.
Получалось, что это я вторгаюсь в чужую жизнь.
Моя дорога на работу и обратно – это отнюдь не езда в густом потоке. Здесь полотно петляет вокруг озера, во все стороны тянутся ветви деревьев, где-то едешь ближе к воде, где-то ближе к лесу. Другие машины мне встретились только на въезде в «Выпечку у озера». Это небольшой, но оживленный магазинчик, который пристроился прямо на опушке, на полдороге между домом и колледжем.
Я остановилась, взяла рогалик с кофе. Перекусила прямо в машине, на парковке, откинулась назад, опустила окна, дала возможность потоку мыслей в голове рассеяться. Забавно, наконец-то во мне проснулось чувство свободы, при этом я заточена в собственной машине. Подкрепившись, я двинулась дальше по петляющей, обсаженной деревьями дороге, в сторону колледжа Лейк Холлоу.
Сколько Руби здесь пробудет, неизвестно, когда я смогу спокойно оставить ее одну на весь день, непонятно, лучше взять работу домой на предстоящую неделю, если это будет необходимо.
Колледж Лейк Холлоу находится на противоположной от нас стороне озера. Я иногда брала у Руби каяк и выгребала в центральную часть водоема – оттуда видна пристань колледжа на другом берегу, студенты-гребцы готовятся к соревнованиям, их суденышки гладко движутся по поверхности воды. А дальше – пышная зелень деревьев, кирпичные здания, от окон отражается солнце, если смотреть под правильным углом. Некоторые молодые преподаватели живут поблизости, и, если у них есть причалы и доступ к озеру, в хорошую погоду едут на работу, оседлав водный мотоцикл, положив учебные материалы в водонепроницаемый рюкзак.
Естественно, у этой идиллической картины есть обратная сторона – не обходится без трагедий. За долгое время мы привыкли к несчастным случаям, знаем, что они возможны, раз уж ты выбрал жизнь на воде. Несколько лет назад водный мотоцикл столкнулся с каяком и убил гребца, мужчину шестидесяти с лишним лет, без спасательного жилета. Летом к нам съезжаются легкомысленные гости, они и плавать толком не умеют, но видят умиротворяющую гладь озера, и им в голову не приходит, что тут есть и подводные течения, и большая глубина. Прыгнешь в воду с арендованной яхты и, не успев разобраться, что к чему, попадешь в ловушку. Старшеклассники устраивают ночью пирушку на воде, бросят якорь где-то у края озера, сцепят вместе несколько лодок, а потом, когда уже поздно, оказывается, что кого-то нет.
По кампусу ходят всякие байки – то ли было, то ли не было? Мальчишки ночью решили переплыть озеро, думали, до другого берега не так далеко. В заплыв отправились четверо, двое вернулись назад. А двое других вцепились в буйки, где их и нашел озерный патруль, вызванный теми, что вернулись. Каждый год для только что принятых первокурсников в августе проводят ритуальное ныряние, вечером, все полуголые и наполовину трезвые. Отдаешь озеру дань, чтобы оно было благосклонно к тебе потом.
Традиции обросли легендами. Но из-за них рискнуть хочется еще больше.
Если честно, в кампусе безопасно, в колледже безопасно, да и жизнь поблизости опасной не назовешь. До убийства Труэттов главную опасность на озере Холлоу представляли олени. Дорога извилистая, вьется вдоль берега змейкой, чуть ослабил внимание – и за поворотом тебя ждет пара испуганных глаз. Если не повезет, выскочит такой из леса прямо перед машиной – что и произошло с Шарлоттой.
Обычное время для несчастных случаев на озере – лето, когда студентов нет, трагедия проходит мимо них. Но самая крупная трагедия точно не была вымыслом: убийство Брэндона Труэтта, главы приемной комиссии, и Фионы Труэтт, она отвечала за наставнические центры. И в тюрьму за это преступление села бывшая студентка колледжа, соседка убитых.
Руби Флетчер, вот она, легенда во плоти, – и теперь она вернулась.
Если Руби останется здесь до осени, студенты устроят у нашего дома паломничество – поглазеть на новую героиню. Вполне возможно, местные детишки уже сгорают от любопытства.
В кампусе в канун Дня независимости почти никого нет, тем более с утра. Даже если кто работает, до десяти часов не появится, может, за исключением факультета почвоведения.
Я подъехала на парковку за корпусом приемной комиссии – низкое кирпичное здание, в треугольной крыше стеклянная вставка, можно подумать, что тут два этажа. Все административные постройки в этом отсеке маленькие, затейливые, стоят особняком.
На маленькой парковке, чуть подальше, стоит еще одна машина. Посетители оставляют авто на основной парковке, а дальше идут пешком через живописную зеленую лужайку в центре кампуса, по змейкам кирпичных тропинок к кирпичным же зданиям. А наша парковка сзади, опознавательных знаков нет, сотрудники подъезжают сюда по узким дорожкам, на лобовом стекле специальный пропуск.
В тени дуба пристроился белый внедорожник – чей, не знаю. Вообще-то весь наш народ в отпуске. Я припарковалась ближе к заднему входу в наше здание.
В предпраздничную неделю никаких визитов и встреч с абитуриентами мы не планировали. Но иногда люди приезжают сами – семья путешествует и заезжает в колледжи по дороге, устраивая самостоятельные экскурсии. Кто-то паркуется здесь в выходные. Обычно такие люди достают из машины велосипеды и катаются по кампусу или устраивают полуденный пикник на траве.
Я открыла дверь своим ключом. Вошла, и свет автоматически зажегся.
– Есть кто-нибудь? – спросила я. Может, тут кто-то из технарей обновляет нашу электронику? Но свет включается, если есть движение, а раз до меня тут было темно, значит, никого и нет. Три кабинета за вестибюлем утопали в темноте, хотя все были со стеклянными стенами – следы недавнего ремонта в классической застройке.
Я заперла за собой дверь – всегда запираю, когда я здесь одна. Это правило ввел еще Брэндон Труэтт. Он рассказал нам историю о том, что как-то сюда пришел молодой человек, которого отказались зачислить в колледж, чтобы узнать причину. Вроде бы пришел с оружием. Секретарша, когда поняла, в чем дело, вызвала службу безопасности. Брэндон тогда распорядился: в нерабочее время, когда служба безопасности не прибежит по первому вызову, двери держим запертыми. А если ты в здании один – тем более.
Тогда я подумала, что он слишком остро реагирует. Я всегда недооценивала опасность. Отмахнулась от его рассказа, заподозрив, что он решил пополнить список легенд, родившихся в стенах этих старых кирпичных зданий. Но после его смерти этот рассказ уже не казался чистым вымыслом. Всякий раз, когда мне хотелось верить в невиновность Руби, я вспоминала именно это: кто-то был на Труэтта очень зол и хотел отомстить. Я и полиции сказала: мотив мог быть у очень многих. Работа у него такая – отказывать людям. Тебе отказали – чем не мотив для убийства? Ты потрясен до основания, весь взвинчен, хочется как-то выпустить пар.
– Кто-нибудь есть? – позвала я, чтобы никого не напугать. Но пугать было некого.
У меня свой ключ от кабинета, заняв место Брэндона, я поменяла замок, тогда в кампусе царила атмосфера страха. Первые несколько месяцев я ничего не трогала, кабинет оставался таким, каким был при Брэндоне: большой стол в центре комнаты, потертое кресло, одинокая рамка для фотографии. Стены украшены всевозможной символикой колледжа Лейк Холлоу и фотографией озера и прилегающего кампуса, снятой откуда-то с высокой точки.
В этом кабинете я никогда не чувствовала себя хозяйкой. Возможно, не могла выбросить из головы грузовик, который увозил вещи из моего дома, оставляя лишь пустоту. Боялась, что это временно, что у меня могут все забрать.
Сначала я заменила кресло, оно хранило отпечаток его тела, и, когда я первый раз в него села, по коже побежали мурашки. Потом я украсила кабинет собственными безделушками, в том числе и диковинной синей книжной полкой, которую собрала сама. Притащила и поставила в угол большой цветочный горшок – кстати, растение надо полить. Но символику колледжа и фотографию кампуса трогать не стала. Остальные мелочи убрала в тумбу.
Я взяла с полки мою черную кружку – белые буквы складывались в слово «ПРИВЕТ!», которое мог прочитать любой, сидящий напротив меня, – и трижды сходила за водой в туалет в конце коридора, чтобы не дать растению погибнуть.
Потом взяла со стола ждавшие меня синие папки. У Брэндона к работе был свой подход: он ничего не держал на виду, все хранилось в ящиках или коробках для файлов в специальной тумбе в углу комнаты. А мне надо все видеть, иначе забуду – вот и лежит на столе наглядный список дел.
В эту тумбу я и убрала все, что осталось после Брэндона, – то, что не забрали следователи из полиции. Странно, конечно, столько времени прошло, а его вещи так и пылятся в тумбе. Но брать на себя решение о том, что с ними делать, я не хочу. Вот они и ждут, когда ими распорядится кто-то другой.
Ноутбук Брэндон держал дома, наверное, полиция его забрала. Список дел вел в электронном календаре, доступ к которому был у секретарши, Анны. Ни там, ни там ничего особенного не нашлось.