Сразу сообразит, что это – я.
Глава 19
Они не мои.
Сидя у себя в беседке и вертя ключи в руке, я продумывала линию защиты. Что я скажу полиции. Что скажу соседям.
Они не мои.
Но они лежали у меня дома, поэтому на них – отпечатки моих пальцев, и потом, там не только ключи Труэттов. Нет, конечно. Иначе я бы кого-то позвала и эти ключи отдала.
Но дело не только в этом, в ушах у меня звучал совет, который из-за забора мне нашептал Чейз: не надо ничего усложнять.
Ключи надо вынести из дома.
Подальше от себя.
Сейчас же.
Я нашла их три месяца назад, весной, когда сажала цветы на своем участке. Копнула лопатой поглубже, сквозь насыпной слой, где земля пожестче.
Дюймах в шести лопата стукнулась обо что-то жесткое, сначала я решила, что это собрались в кучу камешки. Я засунула руку в перчатке в землю, и пальцы зацепились за кольцо. Я потянула за него, и в лучах солнца заблестел металл.
Большая связка ключей, ее явно спрятали здесь, в углу сада.
Первое, что я опознала, – брелок с собачьей костью, колечком соединен с большим кольцом. Но на кольце – солидная связка ключей. И на каждом ключе маркером написана небольшая черная буква.
Я внимательно их осмотрела, с каждого ключа стерла грязь и песок, чтобы точно прочитать буквы.
Т, Б, С, К… Очистив половину ключей, я вдруг поняла: это ключи от домов на нашей улице! Т – Труэтты. Б – Брок. С – Сивер. К – Кора. И так далее.
Что это значит? Откуда у Руби все эти ключи? Видимо, она спрятала эту связку во время следствия, когда сказала, что ключей от дома Труэттов у нее нет. И просила меня поддержать ее, подтвердить полиции: их ключа у нее больше нет.
И вот оказалось, что это – наглое вранье, а истину она закопала.
Мало того что у нее был ключ от дома Труэттов, у нее были ключи почти от всех домов на нашей улице! А хозяева, скорее всего, понятия об этом не имели.
Наверное, эта связка попала к ней не сразу, она ее собирала не один год, пока жила здесь. Ведь она выгуливала собак, заносила в дом почту, сидела с чьим-то ребенком. А ключ ей оставляли под ковриком у двери, либо на время давали второй. Эти ключи она либо не возвращала, либо делала с них дубликат. Скорее всего, делала дубликат. И никому и в голову не приходило, что у нее есть ключ от их дома.
Но почему ключей так много? Ведь есть соседи, которые Руби вообще не доверяли и нипочем не дали бы ей свой ключ. Но мы же здесь – одна семья. И доступ в один дом обеспечивал ей доступ в другой – кто-то на всякий случай оставлял ключ у соседа, и такой ключ, с биркой, висел на крючке или лежал в кухонном ящике.
Много лет назад мы с Тейт обменялись ключами – вдруг кто-то из нас окажется без ключа на улице? Наша дружба давно остыла, но ключи так и остались. Не требовать же их назад? Это как-то слишком. Доводить дело до разрыва не нужно никому. И ключ от дома Тейт и Хавьера Кора так и лежит у меня в прихожей, у задней стенки ящика стола, мало ли что?
Естественно, Руби могла сто раз его найти, сделать дубликат и воспользоваться им. Получалось, что она окольцевала нас всех. И каждого. И вот эта связка оказалась в моих руках.
Тогда, сидя в своем дворике, я долго, почти до вечера, мучилась – что делать с этой связкой? И подумала об озере, о том, что отпечатки пальцев исчезнут, а рука судьбы то ли вытащит эту связку на поверхность, то ли нет, но я буду вне подозрений.
И с наступлением темноты я поспешила туда, мимо закрытых соседских дверей, мимо слабо освещенных крылечек. Ключи позвякивали в кармане, этот звон прорезал тихую ночь. Я крепко зажала их в ладонь, спустилась по тропке мимо бассейна и пошла к воде. Была уверена, что я одна.
Но меня кто-то заметил. Кто-то стоял в углу бетонной площадки у бассейна, видел, как я пробежала мимо, – и щелкнул меня своей камерой.
И вот я стою на коленях на холодном деревянном полу у себя в прихожей, держу в руке эту фотографию, понимаю, какие выводы можно сделать, глядя на нее, как все можно повернуть против меня. Но зачем меня кто-то этим снимком пугает, как хочет им распорядиться?
У Престона и Мака наверху общий кабинет, но на собрании Мак все время был рядом со мной. И когда я пришла, он был уже там. А Престон явился позже. И вполне мог сунуть эту угрозу мне под дверь.
Когда Труэттов нашли мертвыми, Престон указал на Руби одним из первых. А когда ее упекли за решетку, его недоверие перекинулось на меня, просто по правилу «скажи мне, кто твой друг…»
На работе Престон наблюдал за мной. У него есть ключи от всех кабинетов в нашем здании. И все предупреждения он напечатал у себя, в том числе и Я ТЕБЯ ВИЖУ на скомканном листе под его столом. Престон живет от меня в трех домах и вполне мог зайти ко мне, когда я дежурила.
Раньше я видела в этих предупреждениях свой смысл: заставить меня выдворить Руби. Мол, если я ее не выгоню, эту улику обнародуют, покажут всем, в том числе и самой Руби.
Но Руби больше нет, а мне опять подсунули это злосчастное фото. И кому теперь доверять?
Причастен ли к этому Мак? Насколько братья близки, насколько кровные узы превыше всего остального? Меня сковали страх и одиночество.
Вспомнилось, как в начале летних каникул ко мне заявился Мак с бутылкой пива в руке, на лице кривая улыбочка – это совпадение? До него долетели слухи о новом повороте в деле Руби, и он возник у моего порога? Если так, какие цели он преследует?
Сидя на холодном полу в прихожей, держа в руке фото, я еще раз позвонила брату.
На сей раз он ответил с первого сигнала.
– Харпер? Что-то с отцом?
– Извини, нет, все целы.
– А-а, ну хорошо, – он помолчал. – Просто в субботу ты два раза звонила. Да и недавно я пропустил звонок.
Мы перезваниваемся редко, обычно по праздникам и когда есть новости о родителях.
– Как думаешь, что я за человек? – спросила я внезапно. Передо мной фото – улика, которую я скрыла. Что он ответит? Вдруг вспомнилось, что сказала обо мне Руби: хамелеон, быть счастливой мне не светит.
– Напилась, что ли? – спросил он вместо ответа.
– Нет. Вот как ты меня опишешь своему приятелю? Типа, моя сестра…
– Хороший человек, – выпалил он.
– Ха.
Он вздохнул.
– Ну, скажу, что, когда мы росли, отношения были не блестящие, но я сам виноват, много попил крови у нашего семейства. Что она относилась ко мне лучше, чем я заслуживал, что она – лучше меня.
Я забыла об этой черте своего брата: говорить напрямую, как есть. Всегда пытается загладить свою вину, но остановить ход событий не может. Я ошиблась: на подлинную Руби он ни капельки не похож.
После паузы он спросил:
– Так все в порядке? Или у тебя что-то приключилось?
– Ну, – заговорила я, плохо представляя, с чего начать. Как все подать, чтобы не вызвать его осуждения. И вдруг поняла: зачем мне с ним подбирать слова? Он мой брат, я видела, что он вытворял в этой жизни, разве не справедливо, если он узнает, на что способна я? – Приговор по делу об убийстве моих соседей отменен.
– Вот это да.
– Руби вернулась. Ко мне в дом. Все пошло кувырком, и она умерла. – Келлен молча слушал. – Полиция считает, что ее отравили.
Снова молчание.
– Ты здесь? – спросила я.
– Тебе что-то угрожает? – спросил он негромко.
– Нет, – я помолчала. – Кажется, нет. Не знаю. Господи, Келлен, это такой кошмар.
Жуткая история, три покойника, и следствие только начинается.
– Приезжай ко мне.
Я засмеялась.
– Мне сейчас только маминого сочувствия не хватает.
– Нет, я теперь живу отдельно. Господи, Харпи, мы так давно не общались. – И правда, последний раз нормально поговорили под Новый год. Семь месяцев пролетело, и ни он, ни я друг о друге не вспомнили. – Я в Филадельфии, – сообщил он. – Под Филадельфией.
– Что?
Туда добираться шесть часов.
– Долго рассказывать. У меня тут работа. Если не считать маминых бесконечных звонков, живу тихо и спокойно.
Тихо и спокойно – это слова мамы, так она говорила, когда все у него было в порядке. Будто тихо – это хорошо, а не огромная пелена обмана, под которой вечно что-то бурлит.
Но я ухватилась за его первую фразу.
– Ты переехал на новое место, всего в шести часах от меня, и ничего мне не сказал?
– Не хочу тебе навязываться.
– Что за глупости!
– Ты же была не в восторге, когда я приезжал навестить отца…
Потому что отец ждал от Келлена слишком многого, прошлые надежды его так и не отпустили. И на второй или третий день свое недовольство он вытаскивал на свет, будто не мог существовать в настоящем – и я видела, как мой брат зеленеет.
– Это не из-за тебя, – сказала я.
– Так или иначе, машины у меня сейчас нет.
Я засмеялась, вспомнив его отговорки, всегда неуклюжие. Но, если что, день дороги – и мы увидимся.
– Потом позвоню, – сказала я. – Рада тебя слышать. Только маме и папе ничего не говори, ладно?
Он тоже засмеялся.
– Харпер, буду счастлив, если начну возвращать тебе долги.
Я оттолкнулась от пола, держа в руке фотографию. Интересно, каково было Руби, когда, вернувшись, она глубоко засунула руку в свой тайник – а там пусто?
В первый день, еще до того, как забрать деньги из каяка, Руби вечером вышла на участок и стала искать ключи в рыхлой почве.
Ее цель стала понятнее: получить доступ ко всем нам, к нашим тайнам, нашим жизням.
Когда весной я нашла ключи, Руби здесь давно не было. Она сидела в тюрьме.
Я тогда еще подумала: зачем ей все эти ключи? Чтобы забраться в темные уголки наших жизней? Между делом пустить слух? Поставить кого-то в неловкое положение и словить от этого кайф?
Чейз тогда сказал мне, что следователям кое-какие слухи известны, но подтверждающих улик нет. Кстати, почему так внезапно уехал Айдан, будто хотел от чего-то скрыться?
Чейз прав: Руби всегда была опасной, куда опаснее, чем я могла предположить.